СТРАШНАЯ СМЕРТЬ ЛЕВУШКИ М.
У Левушки М. было много различной мебели. И даже стулья от Филиппа Старка. Ну не совсем, конечно, от Филиппа Старка, а по мотивам, но все же. Но больше всей этой мебели Левушка М. любил старый проперженный диванчик.
Когда Левушка М. купил новую квартиру в дорогом элитном доме на гонорары от статей в газете «Эрекция» и книги, вышедшей в издательстве «Еврожопа», он первым делом, невзирая на протесты жены, перетащил в новую квартиру диванчик.
Дело в том, что диванчик обладал чудесным, известным одному Левушке М., качеством. Как у любого потомственного интеллигента у Левушки М. была совесть. И эта совесть страдала, не в силах примириться с обстоятельствами, которые в России традиционно были для совести какими-то неудобными. Но вот если сесть на диванчик и начать тихонько попукивать, совесть моментально применялась к обстоятельствам, и тут же в порыве невыразимого счастья начинала что-нибудь строчить о властной вертикали или евразийской империи. За это ей (то есть не ей, а Левушке М., конечно) хорошо платили.
Диванчик старшему сыну завещал на смертном одре Аркадий М., известный советский публицист эпохи застоя. В душе Аркадий М. был, разумеется, либералом и даже немного диссидентом, но попукивание на диване всегда помогало ему совмещать это с написанием очерков о строительстве Байкало-Амурской магистрали и разоблачением кошмаров буржуазного Парижа.
До этого диванчик принадлежал Левушкиному дедушке, лауреату Сталинской премии, который перед каждым намечающимся арестом исправно насыщал ватно-пружинные внутренности этого шедевра мягкой мебели кишечными газами и оставался на свободе.
Ну а первым владельцем диванчика был, разумеется, прародитель семейства, либеральный адвокат Соломон М., которому диванчик исправно помогал примирять нежную адвокатскую совесть с ужасами царского режима перед написанием очередной верноподданнической статьи в слегка черносотенную, но очень щедрую газету.
Когда Москва озарилась пламенем пожаров и в Левушкину квартиру, несмотря на обходившуюся жильцам элитного дома в копеечку охрану, ворвались неразговорчивые юнцы с бритыми черепами, Левушка не бросился спасать стулья работы поддельного Филиппа Старка. Он даже не бросился спасать жену, которую двое юнцов завалили на стол и насиловали сразу двумя бейсбольными битами, тем более, что жене, судя по всему, это нравилось. Он кинулся к диванчику и закрыл его своим рыхлым, изнеженным телом.
Предводитель отряда ловко пнул Левушку М. тяжелым берцем в висок, а когда тело сползло на пол, распорядился, обращаясь к своему лейтенанту:
– Вань, проверь диван, похоже, у жиденка там лавэ спрятано.
Иван, вытащив из-за голенища высокого шнурованного ботинка нож, распорол обивку. Комнату заполнила невообразимая вековая вонь. Несколько бойцов тут же стошнило, и неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы один из штурмовиков не выбил бы стеклопакет тяжелой хрустальной пепельницей от Swarowski.
– Мда, – высказался атаман, как только справился с приступами рвоты. – Кто там сказал, что интеллигенция – это говно нации? Ленин? Умный был мужик, хотя за Троцкого он, сука, все равно в ответе.