Жестяная шашка атамана Бремзиса
Ну что ж, давайте начнем наш рассказ о малоизвестных событиях восьмилетней давности, связанных с именем “защитника белых святынь” Яниса Бремзиса. О Янисе Бремзисе и его жестяной шашке, о Сереже Цветкове, светлая ему память, и о настоящем немецком бронетранспортере по кличке “Лягушонок” под красным флагом. О самоходке АСУ-57(без пушки), о 76,2-мм полковой пушке образца 1943 года, об “автозаке”, о “Катюше”, о раздутой пушке от Т-34, о 85-мм зенитке и хвосте от “Юнкерса”.
О “толчках” и о настоящих реконструкторах.
И о том, что произошло 9 мая 1999 года на площадке поисковой группы “Экипаж” на Поклонной горе.
Я специально взял тайм-аут на денек, чтобы приутихли эмоции, и я смог вспомнить те дни с максимальным количеством деталей. Чтобы написать всё за один раз, не возвращаясь больше к этой теме и, в особенности, к истории с памятником Паннвицу и К, связывать с которым историю поисковой группы “Экипаж” у меня не было ни малейшего желания до тех пор, пока Бремзис и компания фанатов белых коллаборационистов не начали “гнать волну” на Крамника и Матильду.
Увы, всё я вспомнить не смог. Затерлись в памяти простые русские имена простых экипажевцев, с которыми не осталось связей. Не помню, как звали двух совсем мелких пацанов, которые в те времена тусовались на экипажевской площадке. Вдумчивого, неторопливого и скромного парня-студента, моего сверстника, звали то ли Виктором, то ли Владимиром. Паренька лет 15, который 9 мая там тоже был, не помню как звали. Одного из друзей Цветкова, который тогда 9 мая тусовался на площадке в форме капитана медицинской службы, звали “Доктором”.
А вот Бремзиса и одного из его спутников, колоритного усатого персонажа с хитрой немецкой фамилией, я более-менее запомнил. Потому что первому погнули шашку, а второй по пьяни учил меня капуэйре.
Никого ни в чем не буду обвинять, никого не буду разоблачать. Просто расскажу, что было.
У 90% жителей мегаполисов всевозможные неврозы и мании, с этим ничего не сделаешь.
Общество может оставлять это без внимания до тех пор, пока эти “тараканы” отдельных людей не начинают обществу досаждать. Вопрос относительно того, могут ли кому-то досадить тараканы Бремзиса, кроме самого Бремзиса, пусть решают правоохранительные органы.



Попал я в поисковую группу “Экипаж” следующим образом.
Стоял на Поклонной горе у ограждения площадки, рассматривал морду немецкого полугусеничника, торчавшую из ряда припаркованных на площадке машин и думал – “Sd.Kfz-250 или Sd.Kfz-251”? Тогда мне было сложно отличить эти машины без вида боковой проекции.
Рядом стоял, дожидаясь, как потом выяснилось, Цветкова, еще один парень, на вид лет 25. У него я и спросил, не знает ли он, что за машина.
Он рассмеялся и ответил, что это вообще не немецкая машина, а вариация на тему 251-го, выпускавшаяся после войны в Чехии, оформленная “под фрица”.
Слово за слово, разговорились, хоть так и не представились, потом появился сам Цветков, персонаж, который его дожидался, поговорил с ним и ушел, а я в итоге на некоторое время стал завсегдатаем площадки группы “Экипаж”, которая тогда находилась в самом дальнем углу Поклонной горы, на краю обрыва, которым эта гора заканчивается.
Это был последний участок Поклонной горы, не окруженный заботой столичных властей, и ходили слухи, что московские власти эту площадку у “Экипажа” собираются отобрать и возвести на ее месте более доходный объект.
Сережа Цветков, еще в начале 80-х собравший поисковую группу “Экипаж”, больше всего хотел, чтобы его оставили в покое и дали ему вместе с ребятами спокойно заниматься восстановлением техники. “Писать в инстанции”, ругаться, склочничать и так далее он не любил. Молодежь погонять за безделье или криворукость мог, это да. Помню, как весной 1999 года перекрашивали реплику броневика Первой Мировой войны из числа тех, которые сделали еще к 50-летию Великой Октябрьской. Вернее, перекрашивать-то никто не собирался – надо было ржавчину зашкурить-закрасить, но то ли краску народ криво развёл, то ли еще что – подсохшие “заплатки” в тон к остальному окрасу совершенно не попадали, и встал вопрос о том, чтобы перекрасить броневик целиком.
Броневику было не впервой. Так как после 1991 года белые стали значительнее более популярны, нежели красные, броневик из красного тоже стал белым и обрел имя собственное – “КРЕЧЕТЪ”, а также эмблему с черепом и мечами. На нем Серегей любил возить народ на праздники и в гости к ветеранам. Особенно колоритно выглядело это, когда один раз поехали куда-то к ветеранам всей компанией. Поездка такого агрегата по городу вызывала у обывателей массу восторгов, особливо после того, как мелкие ребята высунулись из башни в советских касках и форме, с красным флагом.
Я, с карабином Мосина(не муляж, копанный, но высверленный и запаянный, все как положено), в советской шинели и в каске ехал внутри, разглядывая технику. Цветков рассказывал, что во время автопробега, который как-то устроили через всю страну, они где-то по дороге добыли арбузов и завалили ими весь бронеавтомобиль, а потом их всю дорогу ели. Но это была байка про совсем былинные времена.
Планы у Сергея на лето 1999-го были большие. Говорили, у какой-то деревни нашли целенький немецкий “Штурмгешутц”, самоходку Stug III, и ребята собирались разведать, можно ли ее откопать и поставить на ход.
Тогда же я услышал от одного из старожилов народную поисковую мудрость: “Почему люблю танки больше, чем самолеты, так это потому, что перед тем, как ты их находишь, они не падают с высоты 3000 метров”. Это было про покореженный хвост от “юнкерса”.
Впрочем, что касается раскопок, тогда еще не закончилась бодяга с огнеметным танком Т-34, который экипажевцы достали из болота. Машина, которая во время учений полвека назад проломила лед и затонула, оказалась в отличном состоянии и, если верить байкам участников ее извлечения из пучины, чуть ли не завелась, когда её дернули буксирным тросом уже на берегу. Минобороны тогда отобрало редчайшую технику как свою собственность и, если опять же верить слухам, начало присматривать место, куда бы её подоходней пристроить. Лучше – за бугор.
А машину, как я слышал, можно было поставить на ход и она могла бы прекрасно играть в кино, потому что никаких живых Т-34 кроме Т-34-85 у нас не осталось, а этот Т-34 внешне мало чем отличался от обычного Т-34-76 образца 1942 года - огнемет у него монтировался в маске курсового пулемета. Соответственно, все наши фильмы “про войну до 1944 года” прибавили бы в реализме.
Скандал с этим танком был знатный, вокруг “Экипажа” и Цветкова периодически вились журналисты, иногда даже с телекамерами. Один раз, то ли по этому поводу, то ли по другому, на площадку забрел британский репортер, кажется из “Guardian”, с переводчиком. Переводчик хорошо лопотал по-английски, но терялся в военных терминах. Поэтому я со своей четверкой по английскому и страстью к компьютерным wargame без перевода оказался очень кстати. Его собственно история с танком интересовала не слишком сильно, он вроде бы искал в музее следы английской техники, поэтому его потащили смотреть на то, что там было в музее по британским “Матильдам”, которые у нас малость повоевали.
Той весной работы в “Экипаже” хватало ещё до открытия сезона раскопок. Помню, Сережа подвел меня как-то к остову грузовика, торчавшему в “мусорном” углу площадки. У этой машины, то ли “Шевроле”, то ли еще что, выпущенной в Канаде, кажется, была интересная история. Машину сначала захватили во Франции немцы в 1940-м году, а потом где-то на севере отбили у них наши и тоже активно юзали. Рядом с остовом грузовика лежала масса всякого хлама, из которой выделялось хитросплетение железных тросов с двумя широкими блоками. Ага, полиспаст это был. Надо было разматывать и приводить в порядок. А малышне, весело резвившейся на железках, могло не хватить силенок.
В общем, делали ребята интересное дело, поднимали с нуля или почти с нуля разную технику, возили ее потом по выставкам и давали поиграться киношникам. Восстановленный автозак, например, играл в очень популярном тогда фильме “Вор”. А немецкий БТР, который все звали по названию фирмы – “Ганомаг”, постоянно участвовал во всяких военно-исторических игрищах на природе. Штука была, как уже сказано, не родная, чешская послевоенная, но гораздо удобнее своего немецкого собрата применительно к условиям России-1999. Движок у нее был дизельный, поэтому денег она жрала не слишком много, а вместо брезентового верха, как у оригинала, у чешского варианта была крыша из двух бронестворок. Что позволяло использовать десантный отсек “Ганомага” как хранилище для всевозможных мелких предметов, имеющих не столько историческую ценность, которая может быть выражена в звонкой монете, сколько военно-патриотическую, которая выражалась в том, что эти ржавые железяки – диски от ДП или корпуса от немецких противотанковых мин были для нас, классических “книжных детей”, артефактами великой эпохи.
Мелкие предметы, представлявшие собой что-то ценное в этом отношении, на площадке не оставляли. А вот та же пушка от Т-34 или катки, бронелисты… все это нельзя было просто так унести в руках, перемахнув через забор. Поэтому всё лежало открыто.
Кстати, не знаю, с чем это связано, но еще со школы я технические детали и цифры запоминаю лучше имен и фамилий. А физиономист вообще никудышный. Многих старых знакомых забываю, с которыми давно не вижусь, – приходится вспоминать, где и как познакомились. Рассчитался я сполна за такую шутку природы, сыгранную с моим мозгом, году в 2002-м, кажется, когда пришёл на капустник в ДК МГУ прочитать одну свою старую вещь. Из старой гвардии студтеатра, КВНа и завсегдатаев “профессуры” меня, отрастившего патлы и скинувшего пятнадцать кило, тогда никто не узнавал.
В общем, пусть вас не удивляет то, что я не помню имена ребят, с которыми не менялся телефонами и не общался вне “Экипажа”, но помню, что у бытовки стояли листы тонкой противопульной брони с дырками от немецкой 37-мм пушки, говорили, что они от Т-26, колонну которых немцы вроде как поймали в засаду… что у дальней стенки забора лежала пушка с Т-34 с раздутым в одном месте стволом. Мой старый телефон у Цветкова был записан, если у кого из ребят чудом сохранилась его записная книжка, то я там должен быть. Андрей Морозов, номер начинается на “149”. Точно помню, что записывал он номер, когда однажды подвозил меня к метро “Филевский парк”.
Фотографии какие-нибудь тоже должны бы быть, хотя то было время еще без повальной интернетизации и без цифровых фотокамер у каждого. Надеюсь на то, что Москва – большая деревня, обязательно найдется кто-то из старожилов, кто был тогда и тоже все помнит. В конце концов, по тем конкретным майским праздникам 1999 года были сюжеты на телеканалах с этой площадки. Вернее, материалы были отсняты, вышли ли они в эфир – не знаю. Может быть, найдутся те двое мелких, которым сейчас должно быть лет по 20. Можно, наверно, найти в сети и заметки о том, что случилось 9 мая 1999 года на площадке “Экипажа”.
Готовились к тому Дню Победы основательно. Всего один день в году народу интересно его воинственное прошлое, Бородинские игрища – для своих, они не считаются, так что лажать нельзя. Помимо прочего, планировали порадовать народ и ветеранов гречневой кашей из полевой кухни. Ну и, само собой, всем положено было быть при полном параде. Сам Цветков носил советскую форму лейтенанта танковых войск. Поскольку всей техникой управлял он, это было очень кстати. Форма была с петлицами ещё, не с погонами. Мелкие обрядились советскими “сынами полка”, парень-студент тоже был в советской форме, а вот мне в тот раз уготовили роль немца. Цветков тогда добыл где-то, чуть ли не в запасниках музея, немецкую шинель, “родную”, не новодел, все как положено. И принес ее еще 8 мая. Шинель была невероятно большого размера, поэтому мне с ростом 188 см и моими тогдашними пропорциями она оказалась в самую пору. Только кепи с “эдельвейсом” упорно не хотело нормально налезать на мою здоровенную башку. Немец из меня получался какой-то совершенно несуразный – с широченной ряхой, на которой кэпка с цветуёчком смотрелась как игрушечная и с выбивающимся из под кепки хаером. 8 мая вечером Сергей нас распустил по домам. Причем форму немецкую отдал мне под личную ответственность. Мол, смотри, не потеряй ни пуговицы. Мудро, я считаю. А то когда все за всё отвечают, оказывается, как правило, что никто и ни за что не отвечает и пропадает всё, что только можно. Помню, сколько было среди малышни дебатов на тему “сколько одна пуговица с этой шинели стоит на “вернисаже”. Дети…
8 числа мы на площадке прибрались, подвинули технику “к показу”, растащили по нужным местам инвентарь, так что утром 9 мая, перед тем, как народ повалит приобщаться к своей собственной истории, оставалось только приготовить эту самую кашу в полевой кухне. Молодежь напрягли натаскать воды, развести огонь в топке под котлом и повесить российский флаг на флагштоке над бытовкой, которая занимала две трети одной из торцевых стенок площадки, остававшиеся от “мусорного угла”.
Все уже обрядились в форму, одного мелкого пацана подсадили на крышу бытовки вешать флаг, другой неподалеку кухарил - подкидывал дровишки в топку. Я, свежеоблаченный в эту всю эту музейную красоту, как раз вылез из бытовки. Прошелся по площадке… и тут йобнуло. Я даже не сразу понял, что это взрыв. Видимо потому, что рвануло в топке под котлом, с соответствующим звуком от самого котла. Точно помню, что стоял всего в двух-трех метрах от кухни, между кухней и бытовкой, смотрел, как малец привязывает флаг, и давал ценные руководящие советы. Как-никак, весь оставшийся день должен был играть роль пленного немца, так что наслаждался последними минутами свободы, так сказать.
Когда йобнуло, малец с крыши чуть не навернулся. У того, который топил кухню, тоже шок был нехилый, хотя заикаться вроде бы не начал. Тут же прибежал Цветков, выяснять, что случилось. Выяснилось в итоге, что в топке полевой кухни каким-то образом оказалось что-то взрывоопасное, сдетонировавшее от разведенного огня.
С детским развлечением на тему “побросать патроны в огонь” это не имело ничего общего. От винтовочного патрона, даже от патрона крупнокалибреного пулемета, после того как весело взрывается порох, остается гильза. Пуля, которая не может взорваться, может улететь, если она вообще есть. У советских строительных патронов, например, пули вообще нет. Они строительные, хоть и патроны, пуля им нафиг не нужна. А вот гильза – гильза должна остаться в любом случае, хотя тоже отлетит в сторону. Только вот в топке ей лететь некуда, кроме как через окошко, через которое дрова бросают. Пуля стенку может и пробьёт, а вот латунная цилиндрическая гильза – останется.
Гильзы там не было, все перерыли. И дырки от пули не было. А вот в толстом дне котла было несколько глубоких вмятин, одна из которых – с узким проломом насквозь. Через эту щель и через дырку в дне топки капала на асфальт вода из котла. Кухня была испорчена. Каша отменялась. На площадке появилась милиция.
Насколько я помню, в итоге все сошлись на том, что рвануло что-то вроде снаряда от малокалиберной пушки 20 или 23 мм или чего-то подобного. Что, кроме нескольких осколков такого снаряда могло промять или пробить достаточно толстый котел? Небольшая граната, стандартная армейская наступательная РГД? Без детонатора, потому что иначе бы его трубку тоже нашли. Возможно, хотя граната, полагаю, разворотила бы топку, а так она была почти целая, только дырявая. Да и не заметить в пустой топке гранату перед тем, как разведешь огонь, вряд ли возможно. При мне на площадке нашли пару бесформенных кусков железа подходящего размера, только ржавых. Были ли они вылетевшими из топки осколками – не знаю. Неблагодарное это занятие – искать мелкий осколок железа на площадке, на которую несколько лет стаскивают найденную по лесам технику и оружие.
Словом, первая версия милиции о том, что “это ваши пацаны сами патрончик в огонь кинули поиграться” не прокатила. Какой нафиг патрончик!
Цветков совершенно справедливо утверждал, что у ребят на площадке с головой все в порядке и кидать в огонь такие нефиговые патрончики дураков нет. Громкий скандал в самом начале дня Победы ему был нужен меньше всего, потому что и без скандала на площадке ожидалась пресса, для которой готовились заводить автораритеты, что были на ходу, и рассказывать печальную историю про отнятый Т-34, который парни вытаскивали из болота.
Вот тогда-то и появился на сцене Янис Бремзис, который, как мы теперь знаем, был в те годы ни кем иным как “секретарем общественного комитета в защиту поисковой группы “Экипаж”. Про то, что существует такое общество, и что он его секретарь я тогда ничего не знал. Цветков обращался к нему Янис, старшие, упоминая между собой, говорили “Брэмзис”. О том, что он сотник или кто-то там еще в каком-то казачьем войске, я тоже не знал, хотя дяденька действительно тусовался на площадке в белоказачьей форме, с шашкой. Ну мало ли кто в чем тусуется. Я то вон вообще был в немецкой форме.
Причем он именно тусовался там, не особо участвуя в чем-то. Часть дня дяденька просто просидел в бытовке, рассказывая с важным видом о том, что традиционные формы войны ушли в прошлое, и что в ближайшем будущем дело за малыми маневренными группами спецназа, которые будут захватывать и подрывать ядерные объекты в тылу у воюющих стран.
Когда же на площадке появлялась пресса, секретаря было за уши не оттянуть от широких масс. На диктофоны и телекамеры он начитывал хорошо заученную историю о том, как притесняют несчастную группу “Экипаж”, отнимают у нее танк и вот, мол, даже устроили провокацию. Милиции, разбиравшейся в том, что случилось и допрашивавшей нас всех на предмет как и чего, Бремзис нравился со временем все меньше и меньше.
Милиционеры, явившись на площадку, потребовали ее по случаю взрыва закрыть и не привлекать народ на место происшествия ряжеными, тем более в немецкой форме. Я и упомянутый в начале паренек лет 15, одевшийся немецким пехотным унтером, кажется, немедленно сняли форму, а Цветков бросился уговаривать милицию, чтобы не закрывали доступ на площадку для народа. Уговорил.
Примерно часам к двум народ уже пошел плотным потоком, всем и без каши нашлось дело. Так как никаких табличек возле “экспонатов” не было, ребята работали экскурсоводами по площадке. В отличие от россиянского официоза, который уже тогда жутко коробил, здесь все было неформально и живо. Народ расспрашивал обо всем, интересовался всем, фотографировался, бросал мелочь в ржавые каски, выставленные среди экспонатов – хоть что-то будет у Цветкова на летние поисковые выходы, что не придется добывать самому, из ничего. 1999-й – это же голяк почти что. Только-только выбрались из августа-98.
Приехали ветераны, общались с народом, Цветков суетился между ними, милицией, нами, посетителями… Приехали телевизионщики, естественно попросили у Цветкова экшена, и он, естественно, полез за руль “Ганомага”, который был не только самым представительным агрегатом из всей активной части коллекции, но и наиболее причастным к теме, то есть к Великой Отечественной войне. Автозак старосоветского образца был, например, к этой теме совершенно непричастен. АСУ-57, маленькая авиадесантная самоходочка со снятой пушкой - уже послевоенная. Она была на ходу и как-то раз помню, в самый обычный рабочий день, вернее, вечер, когда толп народа на площадке уже не было, Цветков ее заправил, завел и знатно покрутился по площадке, оставляя на асфальте траками белесые царапины.
С представительскими функциями “Лягушонка”, а именно так звали в миру “Ганомаг” за жабью расцветку и за неуемную прыгучесть на пересеченной местности, всё было не очень ясно. БТР немецкий, Победа празднуется советская. Надо что-то делать. Цветков озадачился этой проблемой еще утром и предложил БТР, как и меня, одетого в немецкую шинель, считать пленным. Поэтому на турели, где должен был стоять пулемет, закрепили красный советский флаг. Так что когда телекамеру навели на цветастый “Ганомаг”, ни у кого не возникал вопрос – “Что делает советский лейтенант за рулем немецкого БТРа?” Но вот дальнейшее… Ведь за лейтенантом, то есть Цветковым, которому надо было аккуратно выдать “экшн”, в кузов начали набиваться “общественники” от военной истории. Влез даже неизвестно откуда взявшийся православный батюшка, который, вместе с Бремзисом оказался на первом плане, как раз у красного флага.
Представьте себе – немецкий полугусеничный бронетранспортер, в точности такой как в кино. Собственно, он-то в этом кино и снимается. В характерной раскраске, правда, без лишних крестов, но все равно узнаваем. На нем торчит красный флаг. Рядом с флагом – батюшка и белоказак Бремзис. Цветков аккуратно дает газу, и атаман Бремзис православно въезжает в телеящик на немецком бронетранспортере под красным флагом.
Тут уже цитировали знаменитое “Хоть с чертом, лишь бы против большевиков”. Так вот в данном случае, как мне кажется, “Хоть с чертом, хоть с фашистами, хоть с большевиками и красным флагом, но в телеящик”. Впрочем, это мое сугубо личное мнение, которым я пообещал лишний раз не делиться.
Продолжим собственно о событиях. Я все это видел из-за спины телевизионщиков, по “Ганомагу” к тому времени налазался уже предостаточно и в забавах не участвовал, тем более что вид у меня уже был совершенно не военно-исторический – форму я оставил в бытовке и ходил по площадке вместе с малышней, отвечая на вопросы посетителей.
В “разговорах на камеру” мы не участвовали, да нам это и не было особо интересно, всем пиаром рулил Бремзис. Цветкову историю со взрывом все больше и больше хотелось побыстрее замять. Думаю, он прекрасно понимал, что по итогам применения административного и медийного ресурсов он с этим взрывом останется в минусе. Янис Бремзис, как член “Общественного комитета по защите группы “Экипаж”, естественно, думал иначе. Содержание его эпических речей я пересказать не могу - не старался запомнить. Помню только, как милиция самым неожиданным образом словоохотливость Бремзиса пресекла.
К нему подошли сотрудники милиции и, насколько я понял, попросили прояснить вопрос с его шашкой – это муляж у него висит на боку или холодное оружие. Если оружие, то где разрешение.
Бремзис выдал что-то вроде “Да как вы смеете! Да я – такой-то такой-то!” Слово за слово – и через секунду Бремзис и милиционер уже вцепились в шашку “в четыре руки”. Потягали туда-сюда-туда-сюда. Мне до сих пор не понятно, хотел ли кто-нибудь ее вынуть и если да, то кто. В общем, через пару секунд один таки дернул в одну сторону, а другой – в другую, и шашка вышла из ножен. В следующую секунду она уже согнулась поперек почти под прямым углом. Все стало более чем ясно.
Бремзис начал кричать совсем уж громко и ацки грозицо, однако на милицию подобные угрозы человека с жестяной шашкой производили эффект скорее обратный к ожидаемому.
Милиция, которая уже хотела оставить общественника в покое, таки препроводила его к машине и повезла в отделение. Туда же поехал и Цветков. Вызволять. Площадку оставили на нас, наказав смотреть зорко и провокаций не допускать. Вернулся Цветков не скоро и в препоганейшем настроении. Все были настолько взвинчены всей этой историей, что ожидали непременно новых провокаций и решили на ночь оставить кого-нибудь на площадке. Обычно просто запирали бытовку и всю технику, которая запиралась, но в этот раз решили покараулить. Неожиданно я оказался для этой цели незаменимым человеком – я был достаточно внушителен на вид, достаточно взрослый и, самое главное, совершенно трезвый. Потому что я, как известно, вообще не пью. Относительно трезвый парень-студент и я оставались за старших, я поехал домой за спальником, потому что по ночам было холодно, а отапливать бытовку можно было только совершенно невероятным агрегатом, работавшим на соляре и стоявшим в наиболее пригодной для жизни части бытовки, в которой был стол и старый диван. В другой части бытовки стояли обычные нары-без-ничего, и там ночью был дубак.
Кроме спальника я прихватил из дома музыкальный инструмент, отдаленно напоминавший гитару, из которого тогда учился извлекать некое отдаленное подобие музыки. В сочетании с моими вокальными способностями лучшего средства от любых “самураев на границе у реки” просто не существует.
Однако остаток вечера, а вернулся я на площадку уже к салюту, в районе 10 часов, и большую часть ночи мне было суждено провести несколько иначе, нежели я предполагал. В бытовке, равно как и на протяжении всего дня, заседал приятель Бремзиса, тот самый колоритный усатый персонаж с немецкой фамилией. Персонаж этот весь день занимался весьма важным делом. Он спаивал водкой “Спецназ” из большой бутылки, литра на 2, некоего персонажа, не слишком выдающейся комплекции и габаритов, кажется тоже усатого, которого мне представили как какого-то немецкого дипломатического работника. Представили мне его исключительно на тему того, что надо бы подколоть немца. После чего немец увидел перед собой меня при полном параде, в той самой эпической шинели.
Произнеся что-то на тему “О, йа, йа… какой кароший пальто…”, “дипломат” вновь исчез в объятиях колоритного персонажа, который не только споил его, но и сам к вечеру дошел до необходимой кондиции.
Из всех его “охотничьих рассказов” с того вечера мне почему-то запомнилась только фраза про какой-то фрайкор, в котором персонаж вроде как “служит и всех дрючит”. И чего-то ещё было не особо внятное про боевые дела чуть ли не в Афганистане.
Из всех сиюминутных идей и приключений, отличавшихся от “налить” и “выпить”, запомнилась попытка научить меня хитрому приему, которому, якобы, учили спецназовцев в Афганистане: “Вот конвоирует тебя враг, с автоматом. Ты идешь, руки вверх или за головой… А потом РРРАЗ – и с разворота выкручиваешь рукой со ствола штык-нож, одной ногой с разворота ударяешь снизу и выбиваешь из автомата магазин, а потом второй ногой с того же разворота передергиваешь ему затвор, выбрасывая патрон, который у него дослан в ствол. И вот у тебя – штык-нож, а у него – пустой автомат”.
Не знаю, что это за прием, но показать мне его персонаж очень хотел именно в таком варианте, тем более что показывать было на чем – Цветков оставил нам массо-габаритный макет автомата Калашникова – типа, “отпугнуть провокаторов, если что”. ММГ был у кого-то на что-то военно-исторической выменян незадолго до этого. Он-то, собственно, и сработал как катализатор сомнительного креатива. Так что вскоре мы оказались с персонажем посреди экипажевской площадки, и персонажа весьма мало интересовал тот момент, что это не настоящий автомат, а ММГ, что штык-ножа на нем нет, и что если с ним что-то случится, Цветков будет не в восторге. Еще меньше персонажа интересовало то, что для бравого спецназовца растяжка у него очень слабовата и килограммов десять-двадцать весу хорошо бы сбросить. Поэтому вместо мегаприема он пару раз продемостнировал что-то похожее на капуэйру для пупсов. Меня больше всего заботила сохранность калаша и персонажа, поэтому я приложил все усилия для того, чтобы неуемная энергия фрайкоровца выплеснулась в космическое пространство без вреда для него самого и окружающей среды. Удалось.
Вскоре меня на вахте сменили, и я пошел в бытовку, завернулся в свой спальник и чуток поспал. За ночь ничего страшного не произошло, а утром приехал Цветков и началась обычная жизнь.
Вскоре, 25 мая, у меня умерла бабушка, навались много всего и сразу, и в семье, и вне её. А осенью получил повестку из военкомата и приготовился идти в армию, куда, по результатам медкомиссии, так и не попал. Однако взрослая жизнь все равно взяла свое, увлечение военной историей и техникой так и осталось на уровне пластиковых моделей и забитых справочниками и мемуарами книжных полок. Как следует побродить по лесам и поискать не получилось, а сейчас уже возраст не тот.

О Бремзисе я до 2005 года больше ничего не слышал. А про Сережу Цветкова, который был одним из основателей поисково-реконструкторского движения в стране, я потом прочитал в сети, что он, якобы, поссорился с невестой и застрелился, да не просто так, а “из карабина в грудь”. Было это в 2001-м году, когда меня в “Экипаже” уже не было, так что сказать на эту тему ничего не могу. Откуда у Цветкова дома боевой карабин, когда у него были такие проблемы с властями, забиравшими площадку – не знаю. Все копанное оружие, что я видел на площадке, было после копки аккуратно приведено в небоевое состояние. Чтобы ребята могли перед телекамерами пострелять холостыми, Цветков как-то при мне ходил у кого-то в музее брать пару холощёных ППШ - настолько боялся давать повод прикрыть группу.

Вот… На этом вроде бы и всё.
Как пишет ЖЖ-юзер berezin@lj, извините если кого обидел.
Никакой особой связи у памятника Паннвицу и у этой истории нет. Кроме Яниса Бремзиса, конечно.
Разве что именно там, на памятной доске я прочитал в 2005-м году правильное написание хитрой немецкой фамилии колоритного дядечки, которая у меня в памяти отложилась как “Кульбрас”. Фамилия одного из представителей “Общественно-религиозного Комитета в защиту поисковой группы “Экипаж”, поившего 9 мая в экипажевской бытовке немецкого дипломата, была Каульбарс.

Теперь совсем всё. На все каменты отвечу завтра, сегодня надо поработать.