| 6:47a |
Байка 4 (геологическая)
Ну вот, скажем, сайгачьи рога. Что в них, кроме некоторого изящества да пыли? Какую практическую пользу можно извлечь из привезённых из средней Азии завитых винтиком костяных обломков?
А вот и не угадали. Если подойти с умом, то практическую пользу можно извлечь из всего. Чего стоит бесплатная водка в поплавке "Корюшка"? Или вопрос выпрыгивающего из машины ночного таксиста: "Может, сами доедете, а я потом как-нибудь её заберу?"
И ведь как всегда - НИЧТО НЕ ПРЕДВЕЩАЛО БЕДЫ.
Приехала очередная экспедиция на пересменок, привезли всякое. Рога сайгачьи там же.
Да, красивые. Да, всем примерить припёрло. Некоторым пошло. А у некоторых других оказался в кармане универсальный-преуниверсальный клей. Совместили то, что шло с тем к чему и оказалась мило. Сначала восхищались и начальство пугали. Потом как-то попривыкли. К концу рабочего дня позабыли.
День был долгим. Вышли поздно, поплелись на трамвай. Тут-то оно и началось.
Толстая тётка в рулончиках билетов запричитала заполошно "С рогами нельзя! Рогатым нельзя!" Мужики приобиделись. Я тихонько взвыла от узнаваемости цитаты и лишь через пару секунд все мы поняли, что это жжж не спроста.
В следующий трамвай, переполненный, как шёл из самой гавани, входили в таком порядке: как таран подхватили наперевес и, прокладывая рогами дорогу, вломились. Через остановку тётка-близнец предыдущей выперла с треском, и мы остались на Васильевском в сгущающихся летних сумерках и без надежды на продвижение.
Гортранспорт отверг нас. Такси – не наш удел. Рога сидели как влитые и на прощание не намекали. Наоборот – намекали на любовь до гроба в вечном единстве. Что характерно, посреди Васильевского и нигде в ином месте. Нужна была идея.
Прежде всего, нашли телефонную будку. Временного обитателя, думающего, что на свете нету ничего важнее его получасовой беседы с любимой, эффективно разубедили мерным постукиванием рогов о стекло.
Бедолага бежал, рассыпая на тротуары и мостовые звенящие кругляши монет и оглядываясь в страхе и трепете.
Но мы нет, не мстительны и миролюбивы. Мы не ищем страданий народу. Мы ищем выход.
Звонок другу дал надежду и наметил путь. «Ждите в «Корюшке», - сказал немногословный друг.
Если кто-то думает, что официанты плавучих рестораций распахивают объятия навстречу рогатым девушкам, сопровождаемым парой поросших бородами асоциальных личностей, то они не знают официантов плавучих рестораций.
Не смотря на наши уверения, что совсем почти не бодается, ручная и, разве что, не ест с руки, не видать бы столика, как своих ушей.
Выручили высшие силы в лице слегка подвыпивших южных людей, расположившихся среди бутылок, шашлыков и зелени. В том, что они уже вырастили здесь сына, построили дом и написали книгу, сомнений не возникало.
Южные люди, в отличие от людей северных не испугались, они обрадовались. Они распростёрли объятия, налили вино, водку, коньяк и прочее, похлопали по плечам, одобрительно поцокали языками, подняли большие пальцы к нечистому потолку, покачали крупными носатыми головами и, осторожно дотрагиваясь пальцами до рогов, уважительно загомонили: «Вах!. Знатный сайга! Хороший сайга! Редкий сайга!» Потом, попробовав чуть раскачать изысканное украшении и дождавшись скрежета зубовного, хлопали себя по животам и хохотали раскатисто.
Веселье закончилось лишь с приходом товарища (к слову, именно того, в чьём кармане так своевременно обнаружился чудо-клей). Он поведал, что на далёкой Гражданке живёт мама-биохимик и у неё обязательно есть растворитель к продукту, так как и клей - мамино детище и вообще на Гражданке всё есть.
Только надо позвонить и предупредить, так как, судя по всему, объявимся мы не рано. Особенно если пойдём пешком.
«Как пешком? Зачем пешком?» – заволновались южане.
Пришлось прояснить наши скорбные обстоятельства.
Надо ли говорить, что никакие отказы и интеллигентские вилянья не избавили нас от необходимой суммы. Апофеозом же проводов стали бутылка водки и пучок какой-то петрушки от расчувствовавшихся официантов, данные нам в путь на счастье и доброе здоровье.
Собственно, реакцию таксиста на попытку утвердиться вместе с рогами в непосредственной близости я уже описала.
Грозные мужики водворили его на место сочетанием грубой силы и нежных уговоров, типа, ручная, не бодливая, травоядная. Последнее подтверждали пучком зелени, зажатым в мощном кулаке и услужливо подсунутым к шофёрскому носу.
Больше всех рыдала мама-биохимик. Два часа в стерильной крохотной ванной она отмачивала рога какими-то крепко пахнущими жидкостями, раскачивала их и тихонько всхлипывала, приговаривая: «Не бодливая, говоришь? Ручная?»
Самое интересное, что волосы не вылезли. Только кожа чесалась, да начальство неуважительно фыркало и не разрешало даже близко подходить к полевым трофеям товарищей. |