 Русские бабы. Век XIX-й | Nov. 2nd, 2009 @ 12:41 pm  |
|---|
Из "Письма из деревни" А. Н. Энгельгардта (1872-1887 гг.) Кстати: по ссылке рекомендуется читать всё целиком. Там вообще о русском характере, русских традициях и русском быте много чего интересного.
"Хозяином считается один из братьев. Все братья, хотя и молодцы на работу, но, люди не очень умные и бойкие, смиренные, рахманные, как говорят мужики, даже тупые,
совершенно подчиненные своим женам. Бабы же, как на подбор, молодица к молодице, умные - разумеется, по-своему, по-бабьему, - здоровые, сильные, все отлично умеют работать и действительно работают отлично, когда работают не на двор, а на себя, например, когда зимою мнут у меня лен и деньги получают в свою пользу. Хозяйство в этом дворе в полнейшем беспорядке; бабы хозяина и мужей не слушают, на работу выходят поздно, которая выйдет ранее, поджидает других, работают плохо, спустя рукава, гораздо хуже батрачек, каждая баба смотрит, чтобы не переработать, не сделать более, чем другая.
Все внутренние бабьи, хозяйственные работы производятся в раздел. Так, вместо того, чтобы поставить одну из баб хозяйкой, которая готовила бы кушанье и пекла хлебы, все бабы бывают хозяйками по очереди и пекут хлеб понедельно - одну неделю одна, другую - другая. Все бабы ходят за водою и наблюдают, чтобы которой-нибудь не пришлось принести лишнее ведро воды, даже беременных и только что родивших, молодую, еще не вошедшую в силу девку, дочь старшего брата, заставляют приносить соответственное
количество воды. Точно так же по очереди доят коров; каждая баба отдельно моет белье своего мужа и детей; каждая своему мужу дает отдельное полотенце вытереть руки перед обедом, каждая моет свою дольку стола, за которым обедают. Случилось, что в этом дворе
были у трех баб одновременно грудные дети, которых нужно было подкармливать молочной кашей, между тем зимою во дворе была всегда одна рано отелившаяся корова, так что все молоко должно было идти на грудных детей. Казалось бы, чего проще хозяйке выдоить ежедневно корову и сварить общую молочную кашу для всех детей. Нет, ежедневно одна из баб-дитятниц, по очереди, доит корову, молоко разделяется на три равные части, и каждая баба отдельно варит кашу своему ребенку. Наконец, и этого показалось
мало - должно быть, боялись, что доившая может утаивать молоко, - стали делать так: бабы доят коров по очереди, и та, которая доит, получает все молоко для своего ребенка, то есть сегодня одна невестка доит корову, получает все молоко себе, и потом три дня варит своему ребенку кашу на этом молоке, завтра другая невестка доит корову и получает все молоко себе, послезавтра третья...
Даже в полевых работах бабы этого двора вечно считаются. Каждая жнет отдельную нивку и, если одна оставила высокое жнитво, то и все другие оставляют такое же. Словом, работают хуже, чем наемные батрачки. Бабы этого двора даже разные торговые операции
делают независимо от двора: одна из баб, например, арендует у бедных крестьян несколько нивок земли, независимо от двора, на свои деньги, сеет ячмень и лен в свою пользу, другая выкармливает на свой счет борова и продает в свою пользу.
Однако и при таком безобразии, все-таки двор остается зажиточным: нет недоимок, хлеба довольно, семь лошадей и восемь коров, хорошая снасть, бабы в нарядах, у мужиков сапоги, красные рубахи и синие поддевки, есть свободные деньги. И дом называется
"богачев" двор. А почему? Потому что земля не разделена на малые нивки, потому что нивы большие, работа производится сообща, молотят на одном овине, сено кладут в одну пуню, скот кормят на одном дворе, живут в одном доме, топят одну печку, едят из одной
чашки.
При хорошем хозяине, у которого бабы в струне ходят, у которого во всем порядок и есть хозяйственный "загад", такой двор, состоящий из десяти работников, будет быстро богатеть, скота и лошадей будет много, корму, а следовательно, и навозу будет достаточно, своя земля будет хорошо удобрена и обработана - нивы-то широкие, можно и так, и так пахать, - да и на стороне хозяин снимет у подупавшего барина землицы под лен и хлеб, а то смотришь, и купит какую-нибудь пустошку или хуторок, из которого
потом вырастет деревня. Такому двору и "курятник" не страшен; случится, что - кто же знает, все мы под богом ходим - плюнешь направо, а может, "закон такой есть", как говорил жид, что нужно плевать налево, - такому и "курятник" не страшен, ну, сунул ему
трояк либо пятерку. Да и "курятник" тоже человек, все-таки же помянет, что в таком дворе его всегда приветят - отойди ты только от нас - полштоф поставят, "исправницкую яичницу" сделают, медком угостят. Такой многосемейный двор, даже и при слабом
хозяине, хотя и не будет так богатеть, но все-таки будет жить без нужды; и недоимок не будет, и хлеба достаточно, и в батраки сельские заставляться не станут. А про то, чтобы в "кусочки" ходить, и говорить нечего. Но вот умер старик. У некоторых
братьев сыны стали подрастать - в подпаски заставить можно. У одного брата нет детей, у других только дочки. Бабы начинают точить мужей: "неволя на чужих детей работать", "вон Сенька бросил землю, заставился к пану в скотники, 75 рублей на готовых
харчах получает, а женку в изобку посадил - ни она жнет, ни пашет, сидит, как барыня, да на себя прядет" и т.д. и т.д.
Сила, соединявшая семейство и удерживавшая его в одном дворе, лопнула. И вот, несмотря на то, что "один в поле не воин", что "одному и у каши не споро", что "на миру и смерть красна", двор начинает делиться. Вместо одного двора является, например, три. Нивы делятся на узенькие нивки, которые и обработать хорошо нельзя, потому что не только пахать, но и боронить нельзя: кружит баба с боронами, кружит, а все толку нет. Каждый работает отдельно на своей нивке. Молотят на трех овинах, да еще хорошо, если,
разделившись, возьмут силу построить три овина, а то овин остается общий на трех, и каждый молотит на нем по очереди отдельно свой хлеб - ну, как же тут поспеть вовремя намолотить на семена и сохранить хлеб чистым? У одного рожь чиста, у другого -
он вчера на семена молотил - с костерем. Никто за овином не смотрит, нет к нему хозяина, никто его вовремя не ремонтирует.
Сено убирают каждый отдельно на своих нивках и, если что выигрывается от того, что каждый работает на себя, а не на двор, то теряется вследствие того, что одному нет возможности урвать в погоду, как может это сделать артель. Кладут сено в три отдельные
пуни. Скот кормят на трех отдельных дворах, и для ухода, для носки корма нужно три человека, тогда как прежде делал это один. На водопой скот гонят три бабы, а прежде гоняла одна. На мельницу молоть едут три хозяина. Печей топится три, хлеб пекут три
хозяйки, едят из трех чашек. Все необходимые во дворе "ложки" и "плошки" тому, кто дела не знает, кажутся пустяком, а попробуй-ка, заведись всем: если большое корыто, в котором кормили штук шесть свиней на "богачевом" дворе, стоит рубль, то три маленьких корыта стоят уже не рубль, а, примерно, хоть два.
Высчитайте все, высчитайте работу, и вы увидите, какая происходит громадная потеря силы, когда из одного двора сделается три, а еще того хуже - пять. Непременным результатом раздела должна быть бедность. Почти все нажитое идет при разделе на постройку новых изб, новых дворов, амбаров, овинов, пунь, на покупку новых корыт, горшков, чашек, "ложек" и "плошек". Разделились "богачи", и вот один "богачев" двор обыкновенно превращается в три бедные двора. Разумеется, бывает, что и при разделе дворы остаются зажиточными. Это бывает в тех случаях, когда "богачев" двор был уж очень
богат, когда у "старика" было много залежных денег, когда он владел всей деревней, когда кроме его, "богача", все остальные были голь непроглядная, когда все остальные были у него в долгу. Тогда из разделившегося "богачева" двора образуется три
"богачевых" двора, у которых вся остальная деревенская голь состоит в батраках. Но это бывает редко, обыкновенно, разделился "богачев" двор, и являются три бедные двора или два бедные и один зажиточный - это того из братьев, который, будучи при "старике"
или после смерти старика, пока не разделились, хозяином, сумел что-нибудь припрятать из общих денег, или того, который, будучи любимчиком отца или матери, (получил особенно припрятанные деньжонки, или того, который, ходя на заработки, в Москву,
Петербург, сумел принакопить что-нибудь из заработанных денег, или, наконец, того, жена которого еще в девках попала как-нибудь на линию: барин какой-нибудь навернулся петербургский, которому сотенная нипочем, инженер, купец пьяненький, старичок-помещик.
Но как бы там ни было, а разделились, и из одного "богачева" двора делаются три бедные. Все это знают, все это понимают, а между тем все-таки делятся, потому что каждому хочется жить независимо, своим домком, на своей воле, каждой бабе хочется быть
"большухой". |
Отличная статья ))
Всё так и есть, бабы - страшные индивидуалистки и скорее удавятся, чем поделятся хоть малосью.
Мужики, наоборот, не боятся отдать немножко. Потом ведь сторицей вернётся.
И нынче - то же самое. Каждая баба гребёт под себя )))
Вот вам небольшая зарисовка из нынешнего:
"Степлер
Однажды у Натальи Ивановны пропал со стола казенный степлер. И вещь вроде пустяковая, и вроде как личных денег за него Наталья Ивановна не платила, и вроде как в ящике стола еще два степлера валялось на такой случай, а все равно обида начала душить Наталью Ивановну.
- Ну вот. – задыхаясь сказала Наталья Ивановна. – Дожили. Докатились, так сказать. Степлер у меня со стола сперли. Со скобами, главное. Недавно только заряжала. Отвернулась только, а его нет уже. Что за коллективчик, а? Лишь бы спереть что-то.
Софье Николаевне было плевать на пропавший степлер и на саму Наталью Ивановну, но обида за коллектив взяла вверх.
- Что ж вы, Наташечка, весь коллектив сейчас под одну гребенку? – ласково сказала Софья Николаевна. – Кому нужен ваш степлер, который, к слову сказать, и не ваш вовсе, а казенный? Вы ж память свою дырявую напрягите и постарайтесь вспомнить куда вы свой степлер засунули. А коллектив упрекать не нужно. Коллектив вам этого может и не простить.
Наталья Ивановна шумно задышала, глаза ее налились кровью и она коршуном набросилась на Софью Николаевну:
- Память у меня, Софья Николаевна, еще дай боже. Я же не старая карга, как некоторые...
- Да что вы говорите? – изумилась Софья Николаевна. – А так по виду и не скажешь.
- ...и вещи свои я где попало не разбрасываю. – закончила Наталья Ивановна. – А подозреваю я, милейшая, что это вы спролетарили мой канцтовар. Как вас и учил Великий Ленин. С которым вы должны были лично быть знакомы. Недаром же вы тут крутились у моего стола. Ой, недаром.
- Да больно мне надо. Я за всю свою жизнь чужого не взяла. – фыркнула Софья Николаевна. – А уж всего, к чему вы прикасались, мне и даром не надо. Вдруг у вас чесотка. Или лишай стригущий.
Наталья Ивановна, которая как раз почесывала левую руку к деньгам, сконфузилась, покрылась пятнами и свистящим шепотом предложила:
- А откройте-ка, голубушка, ящики стола своего. Мы и поглядим – может там склад краденного?
Софья Николаевна уже собиралась рвануть на груди одежды и закричать «Да пожалуйста! Обыскивайте!», но вспомнила, что во втором ящике стола лежит маркер, по которому так убивалась Надежда Семеновна, а в третьем – ножницы, пропажу которых оплакивала Таисия Захаровна.
- На каком таком основании? – зарычала Софья Николаевна. – Очень мне обидны подозрения ваши. В нашей стране, слава богу есть Закон! По закону нельзя обыскивать честных людей. Тем более, образинам всяким.
- Софькалаевна! Да покажи ты ей – пусть успокоится. – вмешалась Надежда Семеновна. – Иначе этот скандал не прекратится никогда. А я в такой обстановке работать не могу. Я от такой обстановки такого наработать могу – всех выгонят с работы.
Таисия Захаровна, которая всего полчаса назад обнаружила чей-то степлер у себя на столе и машинально сгребла его в ящик стола, тяжело вздохнула и сказала:
- Не ссорьтесь, девочки. Наташ, давай я тебе свой степлер отдам? Или на склад сходи – новый возьми.
- Цыц, святоша! – рявкнула Наталья Ивановна. – Мне не нужен твой. Мне нужен мой. Ну и обнаружить воровку среди нас. И тащит, и тащит. Ей к пенсии нужно запастись канцтоварами.
- Не брала я! Заполошная! – взвизгнула Софья Николаевна. – А обыскивать не дам! По моему столу всякая вошь еще шарилась! Я свои права знаю!
- Оппаньки! – обрадовалась Надежда Семеновна. – А похоже, таки Софья Николаевна степлер слямзила. Ишь как выступает! А по мне, если человек о правах своих громко орет – точно спер что-нибудь. А сама на обыск не дается. А по мне, если нечего скрывать – то и не скрывай!"
"- А ты свой стол открой, раз умная такая! – парировала Софья Николаевна. – Ты ж не брала ничего – вот и открой. К досмотру предъяви. А? - Да пожалуйста! – сказала Надежда Семеновна и открыла по очереди все ящики стола. – Ну как? Убедилась? - И сумку! – скомандовала Софья Николаевна. Надежда Семеновна поскучнела – в сумке лежали простые карандаши, которые она собирала по отделу для своего сына-школьника. «Вот ведь дура!» - подумала Надежда Семеновна. – «Надо ж было дома оставить. Неделю с собой таскаю.» И можно было бы попытаться как-то сказать, что это ее личные, если бы не дурацкая привычка Софьи Николаевны грызть карандаши. По обгрызенным карандашам Софья Николаевна враз могла признать свою собственность и начались бы вопросы – «А что это за полпачки бумаги?», «А не мой ли это ластик?». - Выкуси! – показала Надежда Семеновна кукиш Софье Николаевне. – Нет такого закону – сумки обыскивать. - И столы – нету! – громыхнула Софья Николаевна. - Наташ, ты сходи по отделам погляди – может забыла где? – предложила невинно Таисия Захаровна. - Ага. Дура я что ли? – отказалась Наталья Ивановна. – Я выйду, мне на стол степлер подбросят – я же еще и дурой беспамятной окажусь. Шиш! Пока не выведу на чистую воду – никуда не выйду! И никто не выйдет! - Давай я твой стол осмотрю при свидетелях? Тогда никто не подбросит! – озарило Таисию Захаровну. Наталья Ивановна вспомнила о канцелярском клее Таисии Захаровны и калькуляторе Надежды Семеновны, спрятанных в недрах стола и запротестовала: - Меня ограбили, меня же и обыскивать?! Это что ж делается-то? - А тебе ж нечего скрывать! – набросились Софья Николаевна и Надежда Семеновна. – Ты ж в белом вся и безгрешна как ванная архиепископа! Показывай, чего там? - В самом деле, Наташ. – начала уговаривать Таисия Захаровна. – Ну чего тебе скрывать-то? Я посмотрю, а ты сходишь и поищешь. - Это произвол! – закипятилась Наталья Ивановна. – Обыщут меня только! - Меня обыскали! – обиженно сказала Надежда Семеновна. - А сумку?! – грозно спросила Софья Николаевна. – Вот, смотри, все что в моей сумке есть! Она вывалила содержимое сумки на стол и сказала: - На! Ищи! Мне нечего скрывать! А тебе слабо?! - А чего меня-то? Наташку надо обыскивать! Может у нее и не пропадало ничего! – запыхтела Надежда Семеновна. - А.. А... – Наталья Ивановна осмотрелась и выбрала жертву. – А что это ты, Тасенька, все меня из комнаты выпроводить хочешь, а? Может это твои ручки шаловливые такие? А? - Да как тебе не стыдно! – закричала Таисия Захаровна. – Я же тебе помочь... Всем сердцем! А ты.... Таисия Захаровна закрыла лицо ладонями и горько зарыдала с подвываниями. Остальные три женщины растерялись на секундочку и бросились утешать Таисию Захаровну. - Ну что ты, Тась. – шептала Наталья Ивановна. – Ты прости меня, дуру. На тебя же и не подумал никто. Это в горячке я. Не хотела.. - В самом деле. – утешала Софья Николаевна. – Наташка не со зла же. Просто сорвалась нечаянно. Ты уж прости ее. Не со зла же, Наташ? - Да какое в Наташке зло-то? – всхлипывала Надежда Семеновна. – Она ж как ангел сама. Просто день такой сегодня... - Ыхыыхыы.. – плакала Таисия Захаровна. – Да что ж мы за люди такие, а? Ни за что ведь друг друга пинаем. Ни за что...На ровном месте... Все же замечательные, а готовы в горло друг другу вцепиться. Почему ж доверия никакого друг к другу... На этом месте разрыдался весь отдел. Женщины плакали, подвывали, утирали глаза и всхлипывали. По отделу чайкой металась общая мысль: «Кажись, пронесло..»"(с) http://voffka.com/archives/2009/02/17/050279.html
|
|
![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small}
![[info]](http://lj.rossia.org/img/imported-profile.gif){kind=small}