| О русской монархии (и вообще монархии как таковой) |
[26 Sep 2002|04:48am] |
"Первое лицо" (царь, конечно) воплощает в себе не столько власть (ту, с которой российское население всё время вынуждено иметь дело), сколько то, чего власть боится.
То есть - окорот на эту самую власть, "управа" на неё.
Воплощением таковой "управы" в русской литературе является "настоящий ревизор", который "их всех поставит на место". Гоголевское понимание "настоящего ревизора" как Смерти, кстати, вполне уместно. Во-первых, герои у Гоголя действительно умирают (каменеют - в этом смысле мейерхольдовский спектакль, где героев в финальной сцене заменяли восковые куклы, является аутентичным воплощением замысла). Во-вторых, не просто умирают: их убивает страх.
Интересно, что вторая вещь, которой власти боятся - бунт. Таким образом, Царь и Бунт - это одно и то же (в самом важном смысле: как то, чего власть боится). Поэтому всякий бунтовщик есть, некоторым образом, царь, и Емелька Пугачёв есть Царь по одному этому самому факту, что он бунтовщик "в особо крупных масштабах".
Впрочем, во всём этом нет ничего оригинального, потому что такова всякая монархия. В т.ч. и в своей связи с бунтом: Робин Гуд разбойничал "во имя (и от имени) законного короля".
 )(
|
|
| Банальности: избавление от страха |
[26 Sep 2002|04:51am] |
Власть иногда пугает "аж до усрачки". Более того, это её стандартный способ "заставить себя слушаться".
И, тем не менее, властью обладает не тот, кто страшит, а тот, кто избавляет от страха. (Даже если это страх перед ним самим.)
"Родительская власть" именно такова. Она использует ремень, но всё-таки "самый момент власти" наступает не тогда, когда ребёнка бьют по попе, а тогда, когда побитый ребёнок ищет утешения на коленях матери (которая его, может быть, и порола).
Но и "взрослая" власть избавляет от страха, и прежде всего - от страха человека перед собой (точнее, от двойного страха перед своей глупостью и некомпетентностью, перед "я не могу" - и перед противоречивостью своих желаний, "я не смею"). В чём и - - -
)(
|
|