| Лосев | Аверинцев | Бибихин |
[18 Mar 2005|07:47am] |
Купил книжку Бибихина о Лосеве и Аверинцеве.
*
Лосев, Аверинцев и Бибихин были последними, кого я воспринимал не только как "авторов философских книжек", но и как людей - причём людей, заслуживающих известного пиетета.
Лосева я, что называется, "не застал", Аверинцева видел пару раз, с Бибихиным одно время немного общался "после лекций".
Эти трое были лучшими представителями худшей российской субкультуры - русскоязычной интеллигентской гуманитарИи. Они были её "человеческим лицом". Точнее, тремя лицами. Ещё точнее, тремя временами глагола "интеллигентствовать" (Солженицын сказал бы образованничать): past, present, future.
*
Лосев работал представителем дореволюционной интеллигенции: "у настоящих профессоров учился" - и "доучился бы, кабы не". Тут нужен особый модус - "прошлое несостоявшееся великое". И в самом деле - "кабы не", он бы, наверное, "да": наш телёнок да вовка зъил бы. А так - "проклятая советчина".
Мой сарказм, разумеется, предназначается не самому Лосеву: какие тут могут быть иронии, жизнь-то сломали - библиотека, зрение, советская цензура. Хотя, конечно, некоторые его штучки типа "тайного монашества" при обязательной жене под боком мне как-то - - - -, но тут уж Зевес ему судья. Зато облепившие его ласково жужукающие жужелицы и жуженята, которым старик был удобопотребляем именно в качестве несостоявшегося великого мыслителя заслуживают только - - -.
Философия Лосева - это, в сущности, что-то жуткое. Я не говорю о "советской цензуре" и "марксизме". Но вот это - "вода кипит, а идея воды не кипит", "утарквизм Прокла" (ежели точно перевести - однохуйственность), "платоническая женщина должна сделать себе аборт" (доказывается "диалектикой"). Вообще вся эта мохнатая "диалектика" - которая по сути своей есть погрызание ума...
Лучшими произведениями А.Ф. следует считать рассказы. То видение про выперший из земли срамной уд, затопивший своей спермой молящееся ему человечество и породившее иерархию орангутангов - и приведшее в результате к сожжению провинциального театра: Мамлеев и Мисима в одном флаконе. Увы, - - -.
Долгая страшная старость Лосева во всё теснее смыкающемся кругу жужелиц выглядит со стороны как какое-то провиденциальное наказание.
*
Аверинцев был по сути своей шестидесятником, "человеком Таганки". По большому счёту, Аверинцев - это таганский актёр, играющий "профессора" - в меру своих представлений о том, что такое профессор. Тексты "сергеича" - сплошной театр, не говоря уже о его стихах и проч. Что не умаляет ни ума, ни таланта, ни всего такого прочего. Но и не отменяется всем этим прочим. Формула Аверинцева - шестидесятничество плюс хорошее самообразование, помноженные на позу, мимику и поигрывание стилусом, вырезанным из "пластмаски" и покрашенного медной краской.
"Идей" у него, конечно, никаких не было. Зато он хорошо знал, как выглядят "идеи" и мог их изобразить. Нечто вроде восковых фруктов: кушать нельзя, но хоть позырить. "Вот так, ребята, выглядит заморский фрукт авокадо".
В своей демонстративной несовременности он всегда умел быть своевременным. За это под старость сполна получил награду свою: уехал, наконец, из "этой страны" в самый-пресамый европейский цуккерторт, в сахарную Вену. Ездил по католическим монастырям, проникался томной прелестью кафоляцкой "духовности" и культур-христианизмом. Писал "мудрое" - про семью, про судьбы Европы, про скверное качество исполнения арий в венской Опере. Как подобает европейскому светилу, во всём усматривал признаки упадка и целил его блаженным осмысленным словом. Очень напоминал старого Вольтера, с поправкой на аудиторию.
*
Бибихин шестидесятником не был, несмотря на бекграунд. Поэтому был способен на интеллектуальную самостоятельность: искренне любил Хайдеггера, считавшегося в московских гуманитарных кругах сомнительным по части основного вопроса интеллигенции. Трогательно защищал любимого мыслителя от соответствующих обвинений. В конце концов, перевёл гору умных книжек и начитал-написал несколько вполне полезных своих. К сожалению, при длительном ковырянии обнаруживалось неладное. Помню, как я читал у него рассуждения о "мире, в котором уже всё случилось", и с омерзением и ужасом понял, что это - от "мамардашвили"...
Ко времени он не пришёлся: сначала обгонял, потом как-то сразу отстал. Перевод "Зайн унд Цайт", главная работа жизни, был издан ровно в тот момент, когда это было "никому уже не надо". Хотя бы на пять лет раньше это ещё сыграло бы свою роль, сделалось бы событием, но - - -.
*
Все они умерли. "Финита".
)(
|
|