| невесёлое |
[09 Jan 2007|10:43am] |
Читаю трактат Сергея Крылова «Формальная технология и эволюция». Ощущения — как будто вышел из прокуренной комнаты на воздух. И не потому даже, что книжка такая замечательная (хотя и это тоже), а потому что — «родной язык». Тот язык, на котором я должен был бы думать, говорить и писать. Определения, формулы, «это значит то-то». Сразу начинаешь додумывать, видишь дырки, обрубленные хвостики, «а вот тут можно было бы сделать так-то», «а вот ещё возможна операция, обратная к этой», «а вот тут надо было глубже копнуть». И т.п.
Я много за что ненавижу существующие с девяноста первого года в России порядки. Но среди всех причин к ненависти есть одна глубоко личная: эти выблядки не дали мне шанса заняться тем, подо что я на самом-то деле был заточен. То есть философией, логикой, «абстрактным мышлением в его приложениях». Не дали — не только и не столько тем, что «за это таперича не платят», но разрушением самого интеллектуального климата, той среды, в котором это ещё было возможно.
Нет, отдельные люди «той породы» ещё встречаются, иные даже пытаются что-то делать. Я тоже иногда пытаюсь, хотя всё реже и реже. Потому что сейчас не нужно, а потом — найдётся кто-нибудь. Если для России будет «потом». И на ту тысячную долю процента, на которую это от меня зависит, я буду работать на «потом». В том числе — заниматься всякой политической писаниной и прочими танцами на собственном горле. И это, имхо, лучше, чем работать на какой-нибудь «исламский проект», как умный и замечательный Переслегин, или придуриваться и писать письма Путину, как замечательно умный Секацкий. Ибо.
Честно сказать: не люблю «политику». Не люблю писать про политику и особенно не люблю писать что-то «идеологическое». Это тяжёлая и неблагодарная работа: в двухсотый раз объяснять несколько простейших истин искалеченным, нарочно попорченным (и оттого упёртым) людям, что дважды два четыре, а трижды три девять; что русский народ существует на самом деле, а не выдуман злыми скинхедами; что историческая миссия русского народа состоит не в том, чтобы страдать и каяться; что не всякий народ достоин своего правительства; что свой народ можно и нужно любить, а его врагов — ненавидеть; что про патриотизм как последнее прибежище негодяев рассуждают в основном негодяи, и те де и те пе. Иногда чувствуешь себя чем-то вроде санитара в госпитале: утка – перевернуть – пролежни – градусник – опять свищ – опять нагноение – этот не жилец – этот выкарабкается – освободилась койка – утка – перевернуть. Впрочем, и здесь есть место подвигу момент творчества: раньше травили хлором и зарином, а теперь появился иприт, надо учиться выхаживать ипритных. То есть, скажем, раньше внушали, что русские суть говно и срань, а теперь появилась идея, что их даже вовсе не существует, причём про говно и срань никто не отменял, продолжают и этим травить, "так что учти"... И конца-краю этому не видно.
И, наверное, поэтому я особенно ненавижу даже не врагов, — тех, кто травит ипритом, — а «типа своих», братишечек по санчасти, которые воруют лекарства. Ведь все эти патриотические противники «этнозоологизма» и «русские антифашисты», проповедники патриотизма без национализма и национализма без этничности, без крови, — самые обычные воры. Которые крысячат пенициллин, а больным вкалывают пустой физраствор. А потом меняют заныканные ампулы на «почёт и уважение от приличных людей» — то есть, попросту, врагов русского народа — и кое-какие материальные преференции от них же.
И особенно приятно бывает, когда такая вот паскудная тварюшка-воровайка выходит в мелкое начальство и начинает доёбываться до тебя, простого честного санитара – «почему перерасход пенициллина? ты чё, одурел, всем настоящее средство колоть? у нас тут отчётность и докторша Сара Махмудовна будет недовольна, мне это надо?» А в карманце-то позвякивает, позвякивает.
)(
|
|