О "правде-правдочке"


«Правдоискательство» - это инстинктивное стремление к реализации своих интересов (личных, групповых и родовых) без ясного понимания самих этих интересов. А точнее – в ситуации запрета на реализацию каких-либо своих интересов, даже на саму мысль о них. Особенно – об интересах групповых и родовых.

Уточню, почему «особенно». В России и даже в СССР человеку дозволялось мечтать о маленьком личном счастье: покушать, поспать, купить пальто. С реализацией этих желаний тоже всё обстояло неважно[1], но их хотя бы разрешалось иметь. А вот стремления групповые и особенно национальные были для русских абсолютным табу (в СССР абсолютным, до СССР – относительным, но тоже табу). Даже и думать не сметь. «Жила бы страна родная, и нету других забот» - а у кого есть другие заботы, того шлёп в патоку [2].

Поэтому человек чувствует, что его лично и его народ в целом обманывают и обворовывают, но в толк не возьмёт, где именно и как, потому что «вроде же всё правильно» (в рамках инсталлированной ему начальством картины мира и системы ценностей). Но ощущение угнетения и несправедливости никуда не исчезает – «ведь плохо же».

Тогда этот импульс сублимируется в «правдоискательство». Он заставляет человека «искать какую-то правду».

Поиски «правды» могут завести в самые разные стороны. В простейшем случае он бросается воевать с первой попавшейся несправедливостью, не обязательно даже лично с ним случившейся. В худшем случае – укрепляется во мнении, что «мир во зле лежит, а правдочка на небеси взята» и идёт расшибать лобик в церковку (или в секточку, если от РПЦ и церковной субкультурки подташнивает).

Ну а в лучшем случае место «правдочки» (то есть – ЗАГЛУШКИ) возникает нормальное личное, групповое и национальное самопонимание. «Мне нужна собственность, нашим нужна власть, нам нужна свобода».

[1] Чтобы освежить память, позволю себе цитату:

Он с возмущением думал о своем быте, об условиях жизни. Всегда ли она была такой? Всегда ли был такой вкус у еды? Он окинул взглядом столовую. Низкий потолок, набитый зал, грязные от трения бесчисленных тел стены; обшарпанные металлические столы и стулья, стоящие так тесно, что сталкиваешься локтями с соседом; гнутые ложки, щербатые подносы, грубые белые кружки; все поверхности сальные, в каждой трещине грязь; и кисловатый смешанный запах скверного джина, скверного кофе, подливки с медью и заношенной одежды. Всегда ли так неприятно было твоему желудку и коже, всегда ли было это ощущение, что ты обкраден, обделен?
Правда, за всю свою жизнь он не мог припомнить ничего существенно иного. Сколько он себя помнил, еды никогда не было вдоволь, никогда не было целых носков и белья, мебель всегда была обшарпанной и шаткой, комнаты — нетопленными, поезда в метро — переполненными, дома — обветшалыми, хлеб — темным, кофе — гнусным, чай — редкостью, сигареты — считанными: ничего дешевого и в достатке, кроме синтетического джина. Конечно, тело старится, и все для него становится не так, но если тошно тебе от неудобного, грязного, скудного житья, от нескончаемых зим, заскорузлых носков, вечно неисправных лифтов, от ледяной воды, шершавого мыла, от сигареты, распадающейся в пальцах, от странного и мерзкого вкуса пищи, не означает ли это, что такой уклад жизни ненормален? Если он кажется непереносимым — неужели это родовая память нашептывает тебе, что когда-то жили иначе?

Если бы не «синтетический джин» и ситуация с кофе-чаем, то это было бы идеально точное описание советского быта в русской части страны.

[2] Кстати о патоке. Не стоит забывать, что и добезцаря русских националистов преследовали и гнали. Причём не только «рядовой состав». Генерала Скобелева, к примеру, тайно убили – как раз за «Россию для русских».

)(