Если судить по тематике публикаций и материалов всяческих обсуждений в СМИ и в Интернете, то последние 20 лет в информационном сообществе России бурно обсуждается вопрос о «изменничестве и предательстве» репрессированных народов главным образом чеченцев и ингушей. Как по отношению к советской власти, так и в ходе Великой Отечественной войны. Соответственно громко и остро ставится вопрос «За что Сталин выселял народы? Сталинские депортации – преступный произвол или справедливое возмездие?» Подсказывается и ответ – «справедливое возмездие!».[1]
Много лет назад болезненные «идеи» связанные с оправданием депортаций озвучивались исключительно шепотом узкой частью маргинальной публики. В последнее десятилетие сложился индустриальный тип производства информационной продукции оправдывающей военные преступления против человечности в форме депортаций и геноцида.[2] Причем оправдательные оценки депортаций целых народов можно уже найти в публикациях таких государственных институтов, как: МВД, Минобороны…, и т.д. Так оказалось, что основными источниками идеологического учения о массовом «изменничестве» чеченцев и ингушей в нашей стране являются две служебные справки: «О размахебандповстанческого движения на территории Чечено-Ингушской АССР» и «Об участии изменников из числа чеченцев в созданных гитлеровским командованием воинских частях и карательных формированиях».[3]
К великому сожалению статья 282 УК Российской Федерации («Возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды») из-за индифферентной реакции российской прокуратуры на информационные провокации ксенофобов работает слабо. И это несмотря на то обстоятельство, что депортации народов в нашей стране законодательно осуждены еще в 1991 г. как «незаконные и преступные».
Закон РФ «О реабилитации репрессированных народов» (в ред. Закона РФ от 01.07.93 №5303-1) констатирует, что в отношении репрессированных народов «по признакам национальной или иной принадлежности проводилась на государственном уровне политика клеветы и геноцида, сопровождавшаяся их насильственным переселением, упразднением национально-государственных образований, перекраиванием национально-территориальных границ, установлением режима террора и насилия в местах спецпоселения».
Статья 4 указанного закона прямо относится к теме нашей статьи: «Не допускается агитация или пропаганда, проводимые с целью воспрепятствования реабилитации репрессированных народов. Лица, совершающие подобные действия, а равно подстрекающие к ним, привлекаются к ответственности в установленном законом порядке».
Вопрос поднятый выше отнюдь не праздный. Российские граждане чеченской и ингушской национальности (это по существу один вайнахский этнос), по численности достигают 2 млн. человек и занимают среди коренных народов 3 место в Российской Федерации и 1 место на Северном Кавказе. От них не так уж и мало зависит в условиях нашего федеративного государства. Между тем, в немалой части российских СМИ и информационного сообщества страны развязана и годами идет горячая информационная война, направленная на моральное «уничтожение» и вытеснение вайнахов из политической жизни России и даже из состава Российской Федерации.
Теперь по существу вопроса. По данным переписи 1939 г. общая численность чеченцев и ингушей в стране доходила до 500 тыс. человек. К началу Великой Отечественной войны в Красной Армии несли срочную и кадровую службу до 9 тыс. чеченцев и ингушей. Начиная с 22 июня 1941 г. из числа резерва было призвано, в течение 2-3 месяцев, еще не менее 8 тыс. чеченцев и ингушей. Кроме того, собственно на территории Чечено-Ингушетии, в течение войны было сформировано из представителей всех национальностей и за счет призыва из других областей 17 отдельных соединений (две дивизии, две бригады, отдельные специализированные батальоны). Сколько горцев ушло на фронт в числе других призывников из Чечено-Ингушетии и российских областей в этих частях мы не знаем. Разные источники называют цифры от 28 тыс. до 50 тыс. чеченцев и ингушей призванных в ряды РККА.
Создавались в республике также подразделения народного ополчения, истребительные отряды и партизанские отряды. Отдельно стоит еще и вопрос о призыве в т.н. трудовую армию.
К марту 1942 г., советское командование отказалось от планового военного призыва чеченцев и ингушей. Возможно, что данное решение было вызвано, как и в отношении народов Закавказья, трудностями военного обучения из-за незнания русского языка и низкой грамотности, большими потерями призывных возрастов, или же в контексте подготовки к выселению горских народов уже в 1942 г. Военное командование и республиканские власти стали практиковать в регионе добровольные «призывы». Так, зимой – весной 1942 г. в 114-ю Чечено-Ингушскую кавалерийскую дивизию сверх полного комплекта – 4,5 тыс. человек, поступила еще 1 тыс. добровольцев. В первых числах марта 1942 г. дивизию, проходившую усиленную подготовку расформировывают и на ее базе создают отдельный Чечено-Ингушский 255 кавалерийский полк (штат до 1,5 тыс. человек) и кавалерийский дивизион (штат до 800-900 всадников). Однако фальсификаторы НКВД, а следом и современные пасквилянты пишут, что «удалось призвать лишь 50 процентов личного состава» дивизии». [4]
Еще до начала войны из числа призванных 9 тыс. человек дезертировало якобы 797 чеченцев, ингушей. В ходе призыва летом 1941 г. из 8 тыс. человек дезертировало 719 человек. А в октябре того же года из очередного призыва в 4733 военнообязанных уклонилось 362 человека. В марте-апреле 1942 г. в ходе затянувшегося формирования национальной кавалерийской дивизии из нее, по данным командира Х.Мамсурова, дезертировало 600 человек. В принципе эти цифры вполне укладываются в среднестатистические данные о дезертирстве по другим регионам Северного Кавказа в т.ч. населенным и русскими. Большей частью даже ниже средних цифр.
Однако когда мы читаем в «документе», что в марте 1942 г. из «14 576 человек дезертировало и уклонилось от службы 13 560 человек, которые перешли на нелегальное положение, ушли в горы и присоединились к бандам» то можем только изумляться. Ибо такого призыва в Чечено-Ингушетии не было и в помине! В лучшем случае указанные цифры результат ведомственной неразберихи, в худшем – подлог и провокация. В сентябре-октябре 1942 г. в республике была проведена первая республиканская добровольческая «мобилизация» давшая фронту 2 тыс. бойцов из чеченцев и ингушей. Второй добровольческий призыв января – февраля 1943 г. был уже на 3 тыс. человек. Но был и третий призыв добровольцев – в марте того же 1943 г.
В пыхаловских текстах утверждается, что в 1943г. из 3 тыс. горцев-добровольцев дезертировало 1870 человек. Может быть, была квота на 3 тыс. человек, а добровольцев нашлось меньше? Иначе как этидобровольцы-дезертиры сообразуются со здравым смыслом, предстоит серьезно разбираться.
Отдельные исследователи говорят, что в число дезертиров в республике зачисляли и отказников от мобилизации в т.н. трудовую армию или рабочие колонны. Известно, что в сентябре 1941г. военкомат республики по требованию Северо-Кавказского военного округа в ходе настоящей воинской облавы на мирное население загнал в вагоны эшелонов 13 тыс. невоеннообязанных жителей Чечено-Ингушской АССР включая подростков, больных, стариков, инвалидов и беременных женщин. Они были отправлены в район Харькова на строительство военных укреплений. От последней железнодорожной станции пришлось отшагать еще 80 км пешим ходом в район назначения, где колонны были обнаружены и беспощадно рассеяны бомбами немецкой авиации. Дальше началась подлинная трагедия. Брошенные военными властями, безоружные, без продовольствия и транспорта мобилизованные граждане стали жертвой военного лихолетья. До Ростова -на-Дону добралось в живых не более 2 тыс. обезумевших людей, которых вывезла в Грозный специальная государственная комиссия из Чечено-Ингушетии. Но формально они числились дезертирами, хотя преследовать их побоялись.
Напрасная гибель тысяч людей вызвала естественное недовольство широких кругов населения, партийных и советских органов. За эти и другие правонарушения, но только в следующем году, были сняты с должности военком республики, все районные военкомы и начальники мобилизационных частей, предано суду два райвоенкома.
Необходимо отметить, что Чечено-Ингушский обком КПСС в 70-80-х гг. ХХ в. официально озвучивал цифру в 32 тыс. чеченцев и ингушей, прошедших через военкоматы республики и поголовно сражавшихся в действующей армии. Это без учета наших земляков призванных из национальных общин в Дагестане, Грузии и Северной Осетии.
По данным собранным путем тщательного посемейного опроса в Республике Ингушетия (по инициативе президента М. Зязикова) непосредственно на фронтах Великой Отечественной войны находилось до 8тыс. ингушей. Подавляющая их часть погибла до февраля 1944 г. С учетом соотношения численности двух братских народов к началу войны как 4:1 (примерно 90-100 тыс. ингушей и 400-410 тыс. чеченцев) чеченцев воевало соответственно до 32 тыс. Общая цифра составляет, таким образом, 40 тыс. бойцов, естественно без учета дезертиров. Нарком НКВД ЧИАССР в 1941-1943 гг. С. Албогачиев исчислял общее число чеченцев и ингушей, поставленных под ружье (включая видимо и тех, кто позже дезертировал) в 50 тыс. человек. [5]
Если вспомнить о своеобразном демографическом составе горских народов, когда число детей до 16 лет составляло подавляющую часть населения – до 50-60%., то это очень высокая цифра призыва. Никак не могли горцы Чечено-Ингушетии по разверстке Пыхалова выставить «примерно 80 тысяч военнослужащих». Они выставили по минимуму 40-50 тыс., но зато всех в действующую армию. В центральных областях России количество детей и подростков в общей численности населения было меньше. Следовательно, мобилизационные ресурсы были выше. Однако в индустриальных районах СССР процент освобожденных от воинского призыва в силу занятости в жизненно важных отраслях превышал порой 30-40%.[6]
Отметим, что цифра общего призыва в военные части всех родов войск СССР в 1940-1945 гг. составила 31-34 млн. человек (из которых несколько миллионов призывалось повторно) при 190 млн. населения. Непосредственно на фронте могла быть задействована только одна треть сил, включая и дальневосточное направление.