Ты ожил, снилось мне и уехал
В Австралию. Голос с трехкратным эхом
Окликал и жаловался на климат
И обои: квартиру никак не снимут,
Жалко, не в центре, а около океана,
Третий этаж без лифта, зато есть ванна,
Пухнут ноги. “А тапочки я оставил”,―
Прозвучавшее внятно и деловито.
И внезапно в трубке завыло “Аделаида! Аделаида”,
Загремело, захлопало, точно ставень
Бился о стенку, готовый сорваться с петель.
Все-таки это лучше, чем мягкий пепел
крематория в банке, её залога―
эти обрывки голоса, монолога
и попытки прикинуться нелюдимом
в первый раз с той поры, как ты обернулся дымом. |
You arose―I dreamt so last night―and left for
Australia. The voice, with a triple echo,
ebbed and flowed, complaining about climate,
grime, that the deal with the flat is stymied,
pity it’s not downtown, though near the ocean,
no elevator but the bathtub’s indeed an option,
ankles keep swelling. “Looks like I’ve lost my slippers”
came through rapt yet clear via satellite.
And at once the receiver burst into howling “Adelaide! Adelaide!”―
into rattling and crackling, as if a shutter,
ripped off its hinges, were pounding the wall with inhuman power.
Still, better this than the silky powder
canned by the crematorium, than the voucher―
better these snatches of voice, this patchwork
monologue of a recluse trying to play a genie
for the first time since you formed a cloud above a chimney. |
Voice’s residues, cracked disquisitions,
Burnt collateral stowed in a vessel:
Faint redemption in decompositions,
Just this tug since you went evanescent. |
larvatus and