| 1:18a |
МУЗЫКАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ. Часть 7.
Я за все свое пионерское детство ни разу не слушала передачу " Пионерская зорька ". Ой, господи, конечно же я знала о ее существовании: ее горн и бодрые голоса " Здравствуйте, ребята, слушайте " Пионерскую зорьку ", - неслись из чужих окон каждое утро, но не из нашего.
Что подразумевала эта передача? Что ребенок-пионер радостно и бодро вскочит со своей постели, ловко и решительно сделает утреннюю зарядку, обольется чем-нибудь холодным ( все это, - слушая родную программу ), а затем - в опрятной выглаженной форме и вычищенной с вечера обуви, чтобы утром " надеть на свежую голову ",- отправится с чистым и аккуратным портфельчиком и сделанными уроками в родную школу получать знания...
И так у него войдет в привычку вскакивать утром под патриотические голоса и мелодии, что и дальше, когда он уже станет комсомольцем и даже коммунистом, он все равно будет испытывать с утра потребность в бодрых звуках ( хотя, переехав в Россию, я поняла, что подавляющая масса русских мужчин с утра имеет совсем иные потребности) и вставать на работу для дальнейшего строительства светлого коммунистического будущего захочет только под песни о труде и борьбе разных хороших советских композиторов на стихи разных хороших поэтов-песенников.
А потому, кроме " Пионерской зорьки " из чужих окон неслись еще эти самые песни о труде и борьбе. " Мы пришли, чуть свет, друг за другом вслед: нам вручил путевки комсомольский комитет. Едем мы, друзья, в дальние края, стали новоселами и ты, и я "- " Вьется дорога длинная, здравствуй, земля целинная, здравствуй, простор широкий, весну и молодость встречай свою ". - " Комсомольцы-добровольцы! Мы сильны нашей верною дружбой. Сквозь огонь мы пройдем, если нужно, пролагать молодые пути. Комсомольцы-добровольцы! Надо верить, любить беззаветно. Видеть солнце порой предрассветной - только так можно счастье найти." - " Паааартия наши народы сплотила в братский единый союз боевой. Пааааааартия наша надежда и сила, партия наш рулевой..."
Я не собираюсь глумиться над этими песнями. Если отвлечься от текстов, что я делаю по сию пору, а потому слушаю только песни на непонятных мне языках, воспринимая голос певца в качестве еще одного музыкального инструмента, так вот, если отвлечься от текстов, - композиторы были замечательные, и музыку писали очень хорошую.
Вот Пахмутова, например. Кто-нибудь может сказать хоть слово против ее песни " А в тайге горизонты синие. ЛЭП-500 - не простая линия"? Замечательная мелодия, я ее обожаю. И что плохого, что была написана песня о людях, которые из сибирской тайги тянули линии электропередачи через полстраны в кошмарных условиях? Вот вы тянули когда-нибудь такую линию? Нет? А говорите... Они заслужили эту песню. И она молодец, что написала ее!
А уж эта: " Я уехала в знойные степи, ты ушел на разведку в тайгу. Надо мною лишь солнце слепящее светит, над тобою - лишь сосны в снегу. А путь и далек, и долог, и нельзя повернуть назад. Крепись, геолог, держись, геолог - ты ветру и солнцу брат! " У меня, между прочим, была в Москве тетя-геолог. Она жила именно, как в песне.
А еще было: " Главное, ребята, сердцем не стареть! Песню, что придумали до конца допеть. В дальний путь собрались мы, а в этот край таежный только самолетом можно долететь. А ты улетающий вдаль самолет в сердце своем сбереги. Под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги ."
И: " А вокруг голубая-голубая тайга..." - и никто не хихикал, потому что слова еще не утеряли свой изначальный смысл и не наполнились совсем иным содержанием. И вообще, " Марчук играет на гитаре, а море Братское поет..." Если, конечно, не вспоминать, что Братское море погубило сколько-то там земли, тайги, что возникла угроза экологии - тогда и слова такого не было - замечательные песни. Их любили все. И мне кажется, что в слова никто не вдумывался, а все слушали музыку и были счастливы.
Но из нашего окна такие песни поутру тоже не лились.
Утро. Еще совсем темно - и за окном, и в комнате. Я открываю глаза и вижу одно и то же: светится ярким зеленым огнем глазок радиолы " Латвия", а сама радиола то свистит птицей, то хрипит, то тоненько подвывает, и сквозь этот винегрет звуков прорываются разноязыкие голоса, обрывки мелодий, колокольные звоны - это бабушка, пригнувшись к шкале настройки, ловит " голоса ". Так начиналось утро. И, пока я вставала и выполняла весь утренний ритуал - не так скрупулезно, конечно, как если бы я была слушательницей " Пионерской зорьки ", но оборванной в школу тоже не ходила - приемник выдавал то утреннюю службу из Вестминстерского аббатства, то православную заутреню из Монреаля: в Канаде было очень много эмигрантов украинцев. Или кто-то говорил на русском языке, но с таким странным произношением, что сразу становилось ясно: это " Немецкая волна ". Иногда, заглушив всех прорывалась оперетточная, как мне казалось тогда, мелодия. О-о-о, сколько лет пройдет, прежде чем я сама смогу спеть под эту мелодию :" Авейну шалом алейхем! Авейну шалом алейхем! Авейну ша-алом алейхем! Авейну шалом, шалом, шалом алейхем! " А тогда что мы знали? Бабушка мне сказала, что это гимн Израиля. Я спросила, чего это он такой - как из оперетты. Бабка засмеялась и ответила, что это неудивительно - ведь король оперетты Кальман - еврей, а может эту ему заказывали написать гимн?
Странно, что все эти станции без особых проблем ловились в нашем промышленном Сумгаите, тем более, что и воинские части стояли рядом...
Но любимой станцией бабушки был Монреаль. Каждое утро, после новостей, передавали какую-нибудь познавательную программу о Канаде, в конце которой задавали вопросы. Вот-вот, ради этой викторины бабушка и липла каждое утро к приемнику. Правильно ответившему на вопрос викторины высылали подарок в любую страну света. Книги о Канаде, канадские марки, пластинки с музыкой...
Я, то и дело, таскала на почту бабушкины письма, а к нам, то и дело, приходили уведомления на бандероли из Канады.
Благодаря усилиям бабушки, я имела такую коллекцию канадских марок, какой, наверное, не было у настоящих филателистов. У нас дома была уже замечательная коллекция. Ее начал собирать мой старший дядя еще мальчиком, а потому в ней были марки двадцатых годов, сталинские марки, гитлеровские марки... Потом дядя умер от ран, полученных на фронте, и коллекция лежала, пока не подросла я. Я ее, надо сказать, тоже обогатила: все время менялась с мальчишками ( девочки в нашем городе, почему-то, марки не собирали ) - я уже упоминала, что имела довольно высокий рейтинг у них в качестве нетипичной девчонки - что-то покупала, когда появлялись в кармане копейки, просила всю родню присылать бабушке письма с красивыми марками. Однажды я стала предметом любви родственника наших соседей - застенчивого рыжего мальчика. Он был старше меня на пару лет, но конфузился и терялся в моем присутствии. Узнав, что я собираю марки он подарил мне целую коллекцию марок китайских. Но о марках в другой раз.
Коллекция моя пополнялась, были присланны пара книг о Канаде на русском языке, но однажды очередную бандероль принесли на дом. Это была большая плоская картонная коробка. Почтальонше было так любопытно, что же это такое нам прислали, на этот раз, из-за границы, что она осталась ждать, когда бабушка вскроет коробку. Под коробкой был слой гофрированного картона, а под ним - кипа желтой жатой бумаги, обертка из шелковой бумаги, а в обертке - конверт с пластинкой! Почтальонша плюнула и разочарованно ушла.
Бабушке тоже, кажется, подарок не очень понравился. Тем более, что пластинка была джазовая. На белом конверте красовался портрет негра с трубой в руках. Это не были ни Дюк Эллингтон, ни Луи Армстронг - их я знала от дядюшки, фанатика джаза. Негр был тонок, интеллигентен, руки, державшие трубу, - изящны, а на одном пальце светилось обручальное кольцо, что поразило меня чрезвычайно: мода на мужские обручальные кольца появится позже.
Музыку негр играл замечательную. Я была приучена к джазу с младенчества. В Батуми дядя притаскивал иногда от кого-нибудь патефон и кучу музыки на " костях", брал в руки две одежные щетки и барабанил ими в такт знаменитых " Каравана" и " Сент-Луи Блюз ". С тех пор джаз - единственная музыка, которую я могу слушать круглые сутки, хотя и другие музыкальные пристрастия имею.
Мы с дядькой были в восторге оба. Пластинку крутили по нескольку раз в день, пока бабка не взбунтовалась и не заявила, что не дала себя угробить песне " Домино ", а уж какому-то негру с его джазом не дастся и подавно.
В очередной раз доказав мальчишкам, что я не такая, как все, я приводила их домой поглазеть на " импортную " , как у нас называли все заграничное, пластинку. Слушать ее я не позволяла, смутно понимая, что эти уличным пацанам вряд ли понравится джаз, а репутация моя вполне может пошатнуться. Отговаривалась я тем, что дядя ставит ее всегда только сам, боясь, как бы я не попортила редкую вещь. Отмазка эта принималась с пониманием, и слава моя не меркла.
Но тут в очередной раз появился Говард... О, он был эстет, и, конечно же, любил джаз. Тогда полагалось любить джаз, как потом полагалось любить битлов, которые оставили меня совершенно равнодушной, а позже наступила очередь Макаревича и Ко.
Говард любил джаз, весь вечер они слушали и обсуждали пластинку, а потом он выпросил ее у дядьки на недельку - дескать, на Азербайджанфильме есть знакомый, который ему эту пластинку перекатает, и он ее вернет - целую и невредимую.
По идее, пластинка была моя... Бабушка для меня старалась и открытым текстом сказала, что вот и у меня теперь есть своя пластинка... Она напомнила об этом остальным. Они выжидательно уставились на меня. Мне было очень стыдно своей жадности, тем более, что Говард мне нравился, но я, неожиданно для себя самой, ответила отказом. Это был здоровый эгоизм, необходимый каждому человеку для самосохранения, и у меня его было достаточно. Что поделать, если считалось неприличным быть жадной или любить себя и думать о себе...Из меня это все потихоньку вытравили, как и из многих других моих сверстниц, и мы стали удобны для окружающих, а вот для себя...Лучше замять.
Взрослые обиделись. Хотя все было сложнее. Дядя тоже не хотел давать пластинку, я это видела. А тетя - хотела, и это я тоже видела. Она обиделась, потому что я сделала что-то против ее желания, дядя - потому что его ждало неприятное объяснение с тетей, а Говард - ну, понятно, он-то считал, что со мной проблем не будет, а тут вдруг такой облом! Ох, как же я все это ясно видела тогда! Взрослые не догадывались, что для меня они просто прозрачны, что я вижу и понимаю все их экивоки и подтексты. В детстве меня никто обмануть не мог ни фальшивыми улыбками, ни лаской, ни таской. Вот куда эта способность ушла со временем и возрастом?! А как бы она мне пригодилась в моей не вполне успешной жизни!
Говард ушел, меня не ругали, а через несколько дней пластинка исчезла, все разводили руками и удивлялись, а я была уверена, что больше не увижу ни ее, ни Говарда. Но и тетя его тоже больше никогда не видела. Он больше не появлялся.
Иногда " голоса " не ловились, но " Пионерская зорька " все равно не оглашала наши стены своим бодрым присутствием. И полезные для воспитания песни о труде тоже не услаждали наш слух. Бывало и так, что, проснувшись, я видела все тот же светящийся глазок " Латвии ", но бабушки рядом с приемником не было. Она возилась на кухне, а приемник томительным тенором Рауфа Атакишиева пел: " Никогда, никогда не забуду я шуум прибоя, город у моря, наши встречи - никогда, никогда, никогда..." Или: " В шумном городе мы встретились с тобой, чего-то там, ля-ля-ля сколько раз с тобой прощались и обратно возвращались, чтоб друг другу все сказать. Мне б забыть, не вспоминать этот день, этот час, мне бы больше никогда не видать милых глаз, но опять весенний ветер в окна бьется и зовет. Он летит ко мне навстречу, песню нежную поет....Эта встреча, как и тысячи других...пусть похожа на другие, у меня она впервые, у меня она одна."
Голос Владимира Трошина ассоциируется у меня с этими утрами, разве не он пел " Московские окна "? Но это, уж точно, пел он: " Зеленый огонек такси мелькает в сумраке ночном, то движется навстречу мне, то исчезает за углом, зеленый огонек такси..." Марк Бернес, неоднократно, пел мне по утрам: " Задумчивый голос Монтана звучит на короткой волне, и ветки каштана с парижских бульваров в окно заглянули ко мне. Когда поет далекий друг светло и радостно становится вокруг, и сокращаются большие расстояния, когда поет далекий друг". Монтан тоже вносил свою лепту, правда, на французском, но песню эту знали все - о листьях, которые кружат в парижских парках, а сквозь их дождь идут влюбленные.
Хорошо было лежать в темноте, долеживать последние минутки и слышать или мягкий, обволакивающий баритон или сладкий тенор, поющие о том, что в жизни меня ждут любовь, дружба, замечательные люди, а грусть необходима, потому что это даже приятно погрустить под томительную мелодию.
А вы говорите! Ну, какой строитель коммунизма мог из меня получиться?! |