МОЯ ПРОЗА. ФЕНИКС.ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. КУРНИКОВ. Продолжение №13.


Иногда Курникову казалось, что он — гипсовая скульптура, каких немало было натыкано по скверам, паркам и дворам: пионеры-горнисты, пионеры с планерами, пионерки, поднявшие руки в салюте...Сам он был, скорее всего, пионером, что навсегда уткнулся в книгу и не поднимал взгляда на окружающую его жизнь, потому что все живое, еще теплившееся в нем, было затискано, запихано внутрь окаменевшего гипса и могло выбраться наружу лишь в одном случае — если гипс пошел бы трещинами или вовсе раскололся. Но это означало бы гибель его телесной оболочки, а значит, и жизнь, замурованная в ней тоже должна была погибнуть, следовательно, не было ей благополучного исхода из ее непроницаемой темницы.

Этой жизни лишь по ночам почти удавалось выбраться наружу, и тогда Курников видел странные сны, бродил по их темным лабиринтам и закоулкам, искал кого-то или что-то и во сне знал, кого и что ищет, но с наступлением утра забывал, помнил только холодные каменные осклизлые стены, ощущение тупика и безысходности, ощущение очередной утраты.

Характер у него сильно изменился. Он по-прежнему неправдоподобно много работал и многое успевал, имя его уже было известно за рубежом, ученики его работали в университетах разных стран, считалось престижным попасть в «школу Курникова», хотя учиться у него было трудно, а все соискатели ученых степеней переставали спать ночами, если их оппонентом на защите оказывался Курников.

Переоценка ценностей, пережитая им, изменила его взгляд на жалость, компромисс и сочувствие, и он стал высказываться с какой-то убийственной последней прямотой, словно не сознавая, какой силы удары наносит окружающим.
На самом деле, он все прекрасно осознавал и вполне контролировал себя. И если говорил что-то нелицеприятное, то говорил это, тщательно подбирая слова.

Он понял вдруг, что не имеет право никому прощать — ни себе, ни тем, кто ему интересен и дорог. Увидев, как легко может пресечься жизнь — и где, и каким образом: так пошло, мимоходом, с невероятной небрежностью и совершенно бесцельно и зря, - профессор Курников разом потерял способность жалеть и сочувствовать.

Только одна беда — считал он — существует для человека: внезапная смерть. Болезнь была бедой, но меньшей, болезнь давала время подготовиться к неизбежному, если оно было неизбежно, но внезапная смерть не оставляла человеку никаких шансов завершить задуманное и слиться с эфиром, узнав радость свершения — а выше этой радости, считал Курников, - нет ничего.

Все заметили, что, чем способнее был ученик Курникова, тем труднее было ему со своим учителем, тем большую нагрузку взваливал на него профессор, тем жестче требовал выполнения заданий, тем менее был склонен к сочувствию и попустительству.

Еще труднее приходилось тем, кто способностями не обладал вовсе, но, не желая считаться со своей природой, пытался построить благосостояние на фундаменте научного звания.

Они защищались при аншлаге: факультет собирался на зрелище «профессор Курников, раздирающий пасть тупицы» - и зрелище не заставляло себя ждать, но Курников словно бы и не замечал, как потеет и отдувается соискатель, как переглядываются члены комиссии, а ректор в сердцах швыряет на стол ручку: ведь зачастую несостоявшийся кандидат или доктор был не простым человеком, с этим приходилось считаться, а Курников вел себя так, будто не знал обо всех подковерных играх, которые приходилось вести руководству университета и факультета.

Курников и не знал, не хотел знать. Он знал одно: грязных вагонных полов много — хватит на всех.

Костику исполнилось семь лет, его ждала школа, и семья Людмилы вернулась в Н. Квартиру в Батуми так и не удалось получить, постоянные переезды из одной съемной комнаты в другую могли помешать учебе мальчика, и Борис принял решение уйти в отставку. Его с удовольствием взяли в хирургическое отделение областной больницы, Людмила вернулась на свое прежнее место, и пустая молчаливая квартира вновь заполнилась голосами.

За несколько месяцев до их возвращения Нинка виноватым голосом сказала ему, что перестала успевать следить за домом: учеба в институте и работа в ателье целиком съедали ее время. Кроме того, умерла старушка, в комнате которой она была прописана, а оттуда ей было ближе и на работу, и в институт, поэтому она решила переехать, но ей было стыдно бросать Курникова в одиночестве.

- Кто за вами ухаживать будет? - чуть не плакала Нинка, - Что делать, Павел Александрович? Я буду в выходные приезжать — уборку сделаю, постираю, сготовлю чего-нибудь, вы только разогреете себе потом. Не обижайтесь, Павел Александрович, миленький, что же делать — ну, не успеваю я!
- Что ты, честное слово, маленький я, что ли?! - сердился Курников, - сам себе яичницу не пожарю?
- Какая яичница? Я ж потому и переживаю, что будете сидеть на бутербродах да яичнице, а это вредно! - взвопила Нинка, яростно выжимая тряпку, которой мыла пол.
- Я, между прочим, состоятельный человек, я и в ресторане пообедать могу.
- Ну да, в ресторане! Знаем мы эти рестораны, на каком там масле машинном все готовят, а потом — бац! - язва или еще чего похуже!
- Ну, в столовой профессорской, у нас хорошо готовят, учитывают, что старичков много.
- Вы меня нарочно злите, что ли, Павел Александрович?! А рубашки, а белье, постель — кто все это стирать будет?
- В прачечную отнесу, подумаешь, делов!
- Ага, как я говорю неправильно, так это кошмар и ужас, а вам можно! «Делов»!
- Ну ладно, ладно, разбушевалась. Чего ты так разбушевалась?
- Переживаю я, Павел Александрович. Ведь столько лет вместе жили, столько пережили всякого, стольким я вам обязана...
- Вот еще глупости! Ничем ты мне не обязана. Ты честно работала, ты все заработала своим трудом, благотворительности с нашей стороны не было никакой.
- Вы мне помогли человеком стать.
- Ты изначально была человеком. Очень сильным, работящим, честным и чистым. И весьма симпатичным, должен я тебе сказать.
- Врете!
Вот те зуб на операцию! Ты просто красавица. И как же я могу позволить тебе тратить на меня твое драгоценное время? Ты еще этого не знаешь, не знаешь, как жизнь умеет проскочить — не заметишь: оглядываешься, а позади пусто, все упущено, - а я это знаю. Поэтому перебирайся без зазрения совести. Я ведь всегда знал, что этот день когда-нибудь наступит, вот он и наступил.
- Ох, Павел Александрович!
- Да не реви ты! От соленой воды на полах разводы остаются, перемывать придется. Никогда раньше не видел, чтобы слезами полы мыли...Ну, перестань, перестань... я тоже переживаю, ты что думаешь...Приезжать будешь в гости, я тебя буду чаем поить.
- С тортом?
Никаких тортов! Будем беречь фигуру — тебе еще замуж выходить.
- Вот еще! Где у меня время на замуж?! Да и за кого?
- Как это - « за кого»?! Вон, сколько парней по улицам шляется...
- В том-то и дело, что шляется, а мне другое нужно, да не найти мне его, я знаю.
- Кого не найти?
- Такого, чтобы, как вы — и деловой, и добрый, и строгий...
- Строгий — это обязательно?
- А как же?! Какой же он будет отец, если не строгий?!
- Ох, Нинка, тяжело придется тому парню с тобой.
- Так я же о том и толкую! Нужен ведь такой, что сдюжит, а где они такие?!
- Найдется, будь уверена. Просто время еще не пришло, а придет — найдется, куда он денется!
- Все же я считаю, что вам нужен кто-то — хозяйство вести. Только вот мода эта прошла у девчонок наших — в няни да домработницы идти, что ты скажешь! Некого мне к вам привести вместо себя. Но вы знаете, что я подумала, в ателье у нас тетечка одна уборщицей работает, одинокая, троих детей тянет. Я думаю, ей деньги нужны, так я спрошу у нее, может быть, она когда наведается к вам — окна помыть или чего еще. Хотите?
- Ну, спроси. Я же вижу — не отстанешь ты от меня. Ох, Нина, тебе бы начальником быть! У тебя бы все работники по струнке ходили.
- А чего?! И буду! В нашей отрасли людей с дипломами мало, зря я учусь, что ли?!
- Наполеон в юбке! Вы посмотрите на нее!

Курников смеялся, шутил, но на душе у него было тяжело: горькое одиночество стояло на пороге и грозило ему пальцем, обещая немало печальных часов.

Приезд родственников не внес существенных изменений в жизнь Курникова. Он по-прежнему много работал, много времени проводил в университете, возился с интернатом, дипломниками, аспирантами, ездил на симпозиумы и конференции, по-прежнему ощущал себя загипсованным, окаменевшим, холодным.

Только с Костиком ему было теплее, чем с другими. Мальчик привязался к нему, но Людмила не велела мешать дяде, поэтому Курников сам зазывал племянника к себе.

Он учил Костика играть в шахматы, сочинял для него интересные задачи, пытался втолковать начала логики, но с огорчением видел, что, хотя мальчик и с удовольствием играл в начинающего математика, склад ума у него был не математический, и он именно играл

Костик был ужасный фантазер и постоянно разыгрывал маленькие спектакли. Любое простейшее занятие превращалось у него в целое представление, в котором должны были принимать участие и люди, и вещи. Умываясь, он заставлял разговаривать между собой щетку и зубную пасту, причем, щетка у него шепелявила, а у пасты была каша во рту.

Людмила сердилась на него, а Курников вставал на защиту племянника: у мальчика, явно, был особый слух, особый взгляд на мир. Курников считал, что Костику светит стать или писателем, или актером, но он не делился своими соображениями на этот счет ни с Людмилой, ни с Борисом.

Людмила несколько раз заводила с ним странные разговоры, которых он не мог понять: она выспрашивала его о сослуживцах, особенно ее интересовали женщины. Если он бывал в гостях, то должен был ей потом подробнейшим образом доложить, кто там был еще, да как была одета та или иная дама, да кого он провожал и о чем они говорили.

Курников недоумевал, какое ей за дело до всех этих незнакомых людей, пока однажды, в ответ на его слова, что никого он не провожал, потому что женщины, бывшие в гостях без спутников, уехали в такси, она не воскликнула сердито:
- Господи, Пашка, ну что ты за олух! Сколько ты еще один собираешься куковать, скажи мне, а?!
- Так ты мне невесту подыскиваешь, что ли? - дошло до него.
- Подыскиваю! Тебе подыщешь, как же! Просто хочу понять, есть там возле тебя что-нибудь стоящее.
- Люда, вокруг меня очень много стоящих людей, но это ровным счетом ничего не означает, я жениться не собираюсь.
- Ну и дурак. Неужели лучше одному?
- Наверное не лучше, даже, наверняка, хуже, но что поделать!
- Вот видишь, и сам понимаешь, что одному плохо, так за чем же дело стало?
- За тем, что не собираюсь я какой-нибудь хорошей женщине голову морочить.
- А ты не морочь, тоже будь с нею хорошим.
- Да не могу я, понимаешь, не мо-гу!
- Паша, но ведь столько лет уже прошло, ты ведь жив, так живи, чего же ты себя хоронишь?
- Ты ошибаешься, сестра. Никакой я не живой.
- Типун тебе на язык, идиот несчастный! Что ты болтаешь!
- Ладно, кончили. И больше не начинай, я ничего такого слышать не желаю.

Курников допил чай и ушел из кухни, а пришедший на громкие голоса Борис покачал головой и сказал жене:
- Оставь ты его. Видишь, не может он Фаню забыть, всех с нею сравнивает, и все хуже оказываются. Видно, такая у него планида, как это ни печально.

Людмила покачала головой и сказала с раскаянием в голосе:
- Знаешь, как я теперь жалею и казнюсь, что не захотела ее понять, пока она жива была! Теперь-то я вижу, какая она была необычная, а тогда ведь кроме злобы ничего к ней не испытывала. И почему я была такой злой, Боренька? Не могу понять.
- Что было, быльем поросло. Хорошо, что ты изменилась.
- Все ты, - и вздохнув, - вот мы с тобой вдвоем, нам тепло и надежно вместе, а он, бедолага, один, не с кем поделиться, не на кого опереться... Ужасно, Боря, ужасно.

Борис грузно сидел за кухонным столом, тянул чай из большой чашки, и Людмила вдруг с ужасом увидела, что он сильно сдал. Работал он, не считаясь со временем, был ведущим хирургом области, заведующим хирургическим отделением областной больницы и оперировал очень много.
Людмила то и дело ссорилась с ним, доказывая, что ту или иную операцию вполне способен сделать тот или иной его подчиненный, но Борис даже слушать ее не хотел.

- Что ты, Люда, я ведь не аппендикс вырезать собираюсь, ты же видишь, я только в отчаянных случаях оперирую.
- Ничего себе, в отчаянных! Чуть не каждый день!
- Что делать, если этих случаев все больше становится? Странная какая-то ситуация складывается: на фронте я только механические, так сказать, повреждения исправлял. Только и знал, что ампутация-трепанация, швы наложить, порядок внутри навести. За четыре года ни одного случая аппендицита, ни одной почечной или печеночной колики. А теперь...И ты знаешь, потоком идут те, кто воевал, просто, потоком. И у почти у всех один и тот же диагноз.
- И как ты это объясняешь? - спросил вернувшийся в кухню Курников. Он налил себе чай и сел напротив зятя.
- Есть у меня одна теорийка, да я ее даже боюсь вслух произносить.
- Любопытно было бы услышать.
- Есть такое слово — стресс. Его не часто употребляют, но оно существует.
- А что оно означает? - спросила Людмила.
- Сильное душевное потрясение.
- И что с этим стрессом?
- Я думаю...мне кажется, что стресс может являться одной из причин, по каким запускается процесс роста раковых клеток.
- Интересно, интересно, продолжай!
- Мои пациенты почти все, или воевали, или сидели — то есть перенесли стресс невероятной силы. Он сработал, как спусковой механизм — курок взведен, но пока не отпущен. Покуда они были молодыми, организм мог сопротивляться болезни, иммунитет работал как предохранитель. Но с возрастом, иммунитет слабеет, предохранитель перестает работать — следует выстрел.

Курников встал и заходил по кухне, его, явно, взволновали слова Бориса.
- Ты чего? - удивилась Людмила.
- Понимаешь, диагноз Фани...Она ведь тоже пережила стресс...
- И еще какой! - подтвердил Борис. - Не забывай еще и голод, который тоже является сильнейшей встряской для всего организма.
- Ты говорил с кем-нибудь об этом?
- Нет пока, собираю материал, хочу статью написать. Ты же знаешь, нет области, более консервативной, чем медицина. Тут нельзя с бухты-барахты, подготовиться нужно, а то ведь навредишь только. Я ведь тебе рассказывал историю пенициллина в нашей стране. Ведь лет на десять раньше могли бы начать его производство — сколько жизней можно было на войне спасти! Не хочу я действовать поспешно. Да только вот времени мне не хватает, сам знаешь...
- А как же его будет хватать, - вмешалась Людмила, - если ты себя забываешь, с операциями этими! Павел, хоть бы ты ему сказал, что нельзя так напрягаться.
- Не скажу, ты же знаешь. Только так и следует напрягаться. Одно плохо — курит и спортом не занимается наш доктор. А ведь больным, наверное, советует не курить и бегать по утрам.
- Не только советую, но и предписываю. Организовал сеансы лечебной физкультуры для выздоравливающих.
- А швы не расходятся?
- Разработали специальный комплекс упражнений, результаты потрясающие! Заживление ускоряется, представляете?!
- Почему?
- Я думаю, опять же, дело в иммунитете. Движение усиливает иммунитет — организм лучше справляется с заживлением ран.
- «В движеньи мельник жизнь ведет, в движеньи».
- Именно! Эх, времени бы мне побольше! Я бы занялся иммунитетом и вообще, живительными силами организма.
- Так оставь практику, займись наукой.
- Ты не понимаешь! Не могу я не оперировать! Мне это необходимо! И больных я бросить не могу... ты знаешь, - оживился Борис, - лежал у меня недавно один китаец: его машина сбила, я ему начинку чинил. Он мне поразительные вещи об их народной медицине рассказывал! Как их целители травами лечат, как стараются иммунитет усилить... Ты про инь и ян слыхал когда-нибудь?
- Да, читал что-то — взаимодействие мужского и женского начал?
- Да-да, это. Поразительные вещи! Вот на пенсию выйду, попрошу в мединституте кафедру и буду со студентами изучать иммунную теорию.
- Мечты, мечты, где ваша сладость...Слушай, а откуда китаец этот взялся? Мы же, вроде, не общаемся с ними?
- Застрял у нас еще со времени до ихней культурной революции. Приехал к нам в командировку какую-то, а тут у них этот идиотизм начался — он и решил не возвращаться. Потрясающий мужик! Я, когда его оперировал, думал, ему лет тридцать пять — ну, по состоянию органов. А дело посмотрел — пятьдесят почти. Чай он пьет какой-то. Жаловался, что полного сбора достать не может, но по мере сил старается приблизить состав к аутентичному.
- Ты бы взял у него рецептик, - сказала Людмила, - я бы такой чаек, что пятнадцать лет возраста убирает, с удовольствием попила бы!
- Взял, взял, а что ты думаешь! Он, чай этот, и раковым больным помогает, так китаец этот сказал. Советовал давать при химиотерапии и облучении, да разве ж я могу — без клинической-то проверки!
- А в чем там дело с этим чаем, как ты думаешь? - спросил Курников, - Каким образом он помогает?
- Ты будешь смеяться, но дело опять в иммунитете! И в очистке организма. Люда, вот скажи, я тебя заставляю пить воду?
- Да уже надоел даже! И Костика! Мальчишка то и дело в уборную бегает.
- И хорошо, что бегает! Это означает, что почки работают и очищают организм. Это меня китаец научил. Только он советовал все же чай этот его пить, он лучше действует. Нееет, я статью о стрессе напишу! О том, как он иммунитет ослабляет и каким образом можно было бы с ним бороться. Вот только матерала соберу достаточно...

Ни Курников, ни Людмила не знали, успел ли Борис собрать достаточное количество материала: через месяц после этого разговора он умер от сердечного приступа.
Случилось это после сложнейшей операции, когда он простоял у стола почти восемь часов. Оставив больного на ассистентов и велев им зашивать, он пошел размываться, но, выйдя из операционной, упал.
Меры по реанимации ничего не дали.

Смерть была мгновенной и ошеломила всех своей внезапностью, а Курников усмотрел в ней еще и намек судьбы: Борис поделился своими планами, но этого, видимо, делать не стоило. «Мысль изреченная есть ложь», - крутилась в его голове строчка, а он никак не мог понять, с чего это она к нему привязалась, кто солгал, кто извратил мысль, когда облек ее в слова. Но вдруг его осенило, догадка, как вспышка озарила сознание: да Борис же и солгал! Выложил свои планы, а осуществить их уже не сможет — вот и солгал.

Курников тяжело переживал смерть друга, а через некоторое время в университете заметили, что профессор терпеть не может говорить о своих планах, даже от вопроса, где и когда он собирается пообедать, старается увильнуть, а уж выбить из него учебный план стало практически невозможно.
Но у профессора было столько причуд, что появление еще одной не слишком изменило его образ в глазах окружающих.

Продолжение следует.

Ссылки на все части романа

Моя проза. Романы и повести.