|
|
Пишет Поток сознания (![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small} leon_orr)@ 2005-03-14 16:52:00 |
 |
|
 |
|
|
|
|
|
|
 |
|
 |
МОЯ ПРОЗА. МАТЕМАТИЧЕСКИЕ ДОСУГИ. Эпизод 17.
Я захлебнулась рыданием, начала задыхаться и проснулась, не понимая, где нахожусь. Надо мной встревоженно склонился муж, заспанный и всклокоченный. “Что с тобой, успокойся, что тебе приснилось? Не плачь, не плачь, что тут сделаешь. Все к этому шло – и ты об этом знала, да и у нее самой тоже иллюзий не было. Не плачь. Водички принести? “
Он принес мне напиться, вытер слезы, заставил снова лечь, обнял и велел спать. Я закрыла глаза, но заснуть не смогла, лежала, думала, вспоминала...
Лето пронеслось, как и всегда, с крейсерской скоростью. Дни были заполнены до отказа, не было ни секунды свободной, но при этом я не уставала так, как уставала зимой от холода, вечного сумрака, хождений на службу и магазинных очередей.
Несмотря на каникулы, день начинался рано: уже в половине шестого утра я вскакивала, чтобы приготовиться к ежедневному походу на море. Дома мы не завтракали – я готовила еду, которую скармливала детям на пляже. В половине седьмого мы выходили из дома и по холодку, не торопясь, отправлялись в путь.
Сначала мы делали утреннюю гимнастику, потом купались, потом ели, а уже после этого начиналось беспечное валяние на песке, заплывы, поиски ракушек и красивых камешков.
В половине одиннадцатого, до жары, мы уходили домой. Дома начиналась обычная рутина – душ, еда, дневной сон, базар, стирка, обед, мытье полов. Город был прикрыт от пустыни домами и высокими айлантами, тополями и акациями, но она все равно дышала песком и пылью, а потому ежедневные влажные уборки были фатально неизбежны.
Лето проходило легче, чем предыдущее. Прошлым летом дочь была совсем крошечной, и у нее резались зубы. То и дело у нее поднималась температура, и приходилось вызывать “ скорую “, чтобы ей сделали жаропонижающий укол. Однажды, во время визита врача, отключили электричество, и он делал укол при свете свечи. Но даже если температуры не было, малышка кричала ночи напролет, успокаиваясь только на руках, и я таскала ее, вспотевшую, в душной темноте, вся мокрая сама, а днем нужно было вести обычную отпускную жизнь.
На пляже я тоже была привязана к ней. Мы приносили с собой надувной бассейн, в котором она плескалась, на зависть другим детям. Когда она засыпала в коляске, кто-нибудь из знакомых теток отпускал меня искупаться, и это было невероятным счастьем и наслаждением.
В этом году зубы у нас были все на месте, и я могла спать ночью сколько угодно, но спалось мне все равно неважно.
Жила я в квартире свекрови, которая уехала помогать своей младшей дочери, родившей первенца. Через улицу жили мои родители, и это, отчасти, было подспорьем для меня. Вечером я отправляла детей к бабкам, а сама могла спокойно убрать дом или заняться варкой варенья и закруткой всевозможных разносолов, чтобы хоть немного витаминов увезти в свою гнилую зиму. Ради этих заготовок приходилось ходить на базар ежедневно и ежедневно таскать оттуда сумки по двадцать кило. Стиральная машина у свекрови не работала, всю стирку приходилось делать руками, жара стояла невыносимая – и днем, и ночью – я почти не спала, но все равно мне было легче, чем дома на севере.
Однажды мне среди дня стало не по себе. Сжалось сердце, екнуло и ухнуло куда-то в недра тела. Ослепительный знойный день потускнел, словно на солнце набежали тучи. Холодая испарина покрыла меня, дышать стало трудно, я почувствовала непонятную тревогу, которая не оставляла меня несколько дней. Вокруг меня все было в порядке, дети и родители здоровы, погода стояла самая курортная, я не могла понять, что меня гложет.
Домой звонить, чтобы выяснить, не случилось ли что-нибудь с мужем, было бесполезно – он опять был в командировке и вернуться должен был лишь за день до нашего возвращения.
Мне пришло в голову, не случилось ли что-нибудь с моей соседкой, но и к ней звонить было не к чему: дети собирались перевезти ее на дачу после моего отъезда на юг.
Так и жила я несколько дней с этой тревогой, пока ее не поглотило южное летнее верчение.
Пару раз я все-таки дала себе передышку: мы не ходили на пляж, я свела домашние заботы к минимуму, детей отправляла к бабушкам, а сама валялась, читала и смотрела телевизор. Но и от чтения, и от фильмов меня отвлекали мысли о последних, рассказанных мне, эпизодах жизни моей больной подруги.
Поняв, что беременна, она впала в черное отчаяние и никак не могла понять, почему, каким образом получалось, что, будучи порядочным и целомудренным человеком, она постоянно оказывалась в центре каких-то нечистых историй. Рассказывая мне об этом, по-своему тяжелом, периоде жизни, она расстраивалась и переживала так, словно все это случилось с нею вчера.
“ Понимаете, я ведь не была распутной бабенкой, каких немало видела вокруг себя. Они могли и с первым встречным переспать, и от мужа не скрыть, и аборты делать чуть не каждые три месяца, не стыдясь и не мучаясь виной. Но я была другой. Я была настроена на жизнь с одним человеком до самой смерти, а в результате, за мной уже стоял целый хвост изжитых романов, но тот единственный, которого мне посчастливилось встретить, вовсе не считал меня своей единственной, мало того, кажется, из всех своих женщин он меня одну не рассматривал как возможную постоянную спутницу жизни. Почему? Я не поняла этого до сих пор.
Несмотря на весь охвативший меня ужас, я должна была взять себя в руки и решить насущную проблему: что делать с будущим ребенком. Жизнь не оставляла мне выбора. Сережа был далеко, я не могла слетать к нему и выдать потом этого ребенка за его – а я была готова к этому. Если бы он был в пределах доступности, клянусь, я бы так и поступила. Но он плыл где-то у берегов Бразилии... Что было делать?
Я начала, было, сочинять историю с изнасилованием, но быстро одумалась. Не могла я так врать мужу, который был другом для меня и чудесным отцом моему ребенку. Что было делать? Я пошла к врачу.
Евгений не появлялся, и мне даже пожаловаться было некому. Люська уловила в моих письмах странную ноту, но я отговорилась усталостью и тоской по сыну и мужу, что вполне ее удовлетворило: она сама всегда так скучала по Ромке, что ей и в голову не могло прийти иное отношение к долго отсутствующему мужу.
Сначала я решила не ставить Евгения в известность, но потом озлилась на его изчезновение и решила достать его, во что бы то ни стало – почему это я одна должна была переживать, а он, виновник всего происшедшего, живет спокойно?!
Он рассказал мне, что отец, известный врач, в день его шестнадцатилетия отвел его в роддом и показал, как проходят роды. На мальчика это произвело такое впечатление, что обе его жены ни одного аборта не сделали за все время их жизни – он заботился об этом.
Тогда мне не пришло в голову оскорбиться на него именно за его неряшливость со мной, эти мысли посетили меня лишь недавно. Я вдруг поняла, с каким возмутительным пренебрежением к моему здоровью, физическому и душевному, к моему самолюбию, ко всей моей жизни отнесся он, наградив меня этим ребенком. Жена была священной коровой, ее здоровью вредить было нельзя, расслабляться можно было только вне семьи – подумаешь, какая-то чужая баба, переживет. Но, повторяю, этим мыслям всего лишь пара месяцев, всю жизнь я не обвиняла его, считая все произошедшее недоразумением, каких немало тогда случалось в нашей стране – дефицит всего не обошел и эту сферу жизни.
Записавшись в больницу, я стала ездить на другой конец города, к дому Евгения. Я приезжала засветло и ждала его, прогуливаясь вокруг дома и наблюдая вечернюю жизнь нормальных людей, которые приходили с работы – кто налегке, кто с сумками продуктов. Дети бежали навстречу папам и мамам, в окнах кухонь загорались огни, пахло готовкой, потом женщины начинали сзывать детей по домам, постепенно темнело, а я все бродила неприкаянной бездомной собакой в ожидании хозяина.
При чтении “ Мастера и Маргариты “ меня зацепило описание собаки Пилата – Банги. Как она чувствовала себя особенной, самой лучшей, потому что принадлежала особенному человеку. Именно так я ощущала и себя из-за того, что принадлежала Евгению.
Долгое время я ездила в его края напрасно, дождаться его мне не удавалось, приходилось уезжать домой, и отчаяние, заполнившее меня, становилось все холоднее, превращая и меня в льдину. Дорожка, по которой я гуляла вдоль дома, была на пригорке, и мне хорошо было видно, как живет его семья в ожидании его возвращения домой: жена строчит что-то на швейной машинке, дочь скачет по комнате, жена стелит постель... Один вечер был особенно ужасным – шел дождь, я вся промокла и замерзла, а приехав домой, долго не могла согреться. Холодная весна медленно переходила в холодное дождливое лето, усугубляя холод внутри меня.
Однажды я “ догулялась “ до очень позднего часа, решив, что вернусь домой в такси. Вокруг царила тишина: все дети уже были загнаны в постели, собачники вернулись с прогулки, люди готовились ко сну. Одна я брела вдоль подъездов, с тоской глядя на скамеечки, куда не решалась сесть, опасаясь вызвать расспросы “ аборигенов “, кто я, да кого жду. Из-за этого страха я по пять часов проводила на ногах в своем карауле.
И тут я увидела Евгения. Он шел своим быстрым легким шагом навстречу мне, но меня не видя, и уже свернул к подъезду, а я и шевельнуться не могла, меня словно паралич разбил – ноги отказывались идти, стали мягкими, ватными, сердце билось и шумело в ушах, голова кружилась.
Я рванулась вперед и пыталась позвать его, понимая, что сейчас он уйдет, а я больше никогда не смогу сюда приехать. Но непослушные ноги заставили остаться меня на месте, а вместо имени изо рта вырвался нечленораздельный звук.
Тем не менее, что-то Евгений почувствовал и оглянулся. Нисколько не удивившись, увидев меня, он подошел ко мне, взял под руку и повел прочь от дома.
Шел дождь, я раскрыла зонт, мы ходили под дождем и разговаривали. Мое сообщение заставило его скривиться, лицо стало виноватым, голос сел. “ Прости, прости меня, малыш, я сволочь, не понимаю, как это я мог такое допустить!”
Раскаяние его выглядело вполне искренним, и злость, переполнявшая меня, потихоньку уходила, а на смену ей приходила радость от того, что я с ним, что мои чувства к нему не изменились, да и он был рад видеть меня и даже говорил спасибо за то, что я сама приехала и дождалась его. У него уже начался предзащитный марафон, а нужно было еще зарабатывать деньги для семьи, и времени, конечно же, у него не было.
Узнав, что я решила ребенка не оставлять, он, явно, испытал облегчение, спросил, на какое число я записана в больницу, клятвенно обещал приехать, и я, успокоенная, уехала домой. Впервые за долгое время я спала ночью и проспала почти до двух часов дня – так я изнемогла за эти три недели, что ловила Евгения.
Настроение мое, тем не менее, не улучшилось. Я, наконец-то, впервые в жизни была беременна от любимого мужчины, но именно этого ребенка мне нельзя было рожать. Я должна была убить его, вместо того, чтобы любить его более других своих детей, которые, я знала, еще будут у меня – мы с Сережей хотели общих детей. Это такое счастье, когда у тебя дети, рожденные в любви, ведь их любишь уже за свою любовь к их отцу, за то счастье, которое переживаешь в момент зачатья, за воспоминания об этом счастье, приходящие при взгляде на них; они становятся живым доказательством того, что ты это счастье испытала, а значит, не зря жила на этом свете.
Я до сих пор была лишена этой радости. Конечно, я любила Мишку, но насколько радостнее и богаче была бы эта любовь, если бы и его отца я любила. Все мои надежды родить когда-нибудь ребенка любимому мужику терпели крах, и я сама должна была этот крах организовать.
Надо сказать, что Евгений слово сдержал и стал приходить ко мне гораздо чаще, практически, каждую неделю мы виделись. Он ужасно переживал по поводу моего дикого токсикоза, по поводу моих переживаний, и все просил прощения и глядел побитой собакой.
Я радовалась нашим встречам, но в глубине души засела тоска, и я подозревала, что она там поселилась навсегда.
Пришел этот ужасный день, все кончилось, ребенка моего убили и выбросили, я рыдала, бабы в палате удивлялись, а мне хотелось или уснуть летаргическим сном, или исчезнуть, раствориться, словно и не было меня никогда на этом свете.”- все это больная рассказала мне с искаженным от горя лицом, какого у нее до сих пор не было.
Я поняла, что эта история была самым главным горем в ее жизни, которое она никогда не смогла забыть и изжить. Пару раз я даже думала, что она заплачет, но слезы, стоявшие в ее глазах,так и не излились – больная и слабая, она была сильна духом и не позволила себе даже такой мелкой слабости, как плач.
Я вспоминала этот рассказ, читать не могла, фильмы, которые крутили по телевидению, казалось мне фальшивыми и неискренними, реальная жизнь была труднее и ужаснее литературных выдумок, но так хотелось убежать от нее – а куда? Бежать было некуда.
Все хорошее быстро кончается, кончилось и лето. Последние дни были полны предотъездной суматохой – последними покупками, багажом, добыванием билетов на поезд.
Я любила ездить на поезде, но в этот раз во мне все спешило и торопилось, каждая остановка состава вызывала приступ раздражения, которое я еле сдерживала.
Наконец, этот бесконечный путь завершился. На перроне стоял муж и махал радостно нам обеими руками. Поезд наш опоздал на три часа, одновременно с ним пришли еще три дальних поезда, и мы полчаса не могли выйти с перрона в город. О такси мечтать не приходилось, его и в лучшие времена невозможно было дождаться, поэтому, оставив багаж в камере хранения, мы поехали домой на автобусе.
Войдя во двор, я сразу обратила внимание на закрытое окно в первом этаже. Шторы тоже были задернуты. Я вопросительно взглянула на мужа – он пожал плечами: домой он вернулся только в два часа ночи, а в восемь уже поехал на вокзал встречать нас и, конечно же, не знал, вернулась соседка с дачи или нет.
Я решила, что сначала уберу квартиру, разложу вещи, банки с заготовками и книги, а потом позвоню ее дочери, чтобы узнать, как обстоят дела. Лето кончилось. Впереди нас ждала еще одна тяжелая зима.
ПЕРВЫЕ ГЛАВЫ ПОВЕСТИ МОЖНО ПРОЧЕСТЬ ПО СЛЕДУЮЩЕМУ АДРЕСУ:
лист инфы - ссылка ОГЛАВЛЕНИЕ - лист со ссылками на все тексты.
Я захлебнулась рыданием, начала задыхаться и проснулась, не понимая, где нахожусь. Надо мной встревоженно склонился муж, заспанный и всклокоченный. “Что с тобой, успокойся, что тебе приснилось? Не плачь, не плачь, что тут сделаешь. Все к этому шло – и ты об этом знала, да и у нее самой тоже иллюзий не было. Не плачь. Водички принести? “
Он принес мне напиться, вытер слезы, заставил снова лечь, обнял и велел спать. Я закрыла глаза, но заснуть не смогла, лежала, думала, вспоминала...
Лето пронеслось, как и всегда, с крейсерской скоростью. Дни были заполнены до отказа, не было ни секунды свободной, но при этом я не уставала так, как уставала зимой от холода, вечного сумрака, хождений на службу и магазинных очередей.
Несмотря на каникулы, день начинался рано: уже в половине шестого утра я вскакивала, чтобы приготовиться к ежедневному походу на море. Дома мы не завтракали – я готовила еду, которую скармливала детям на пляже. В половине седьмого мы выходили из дома и по холодку, не торопясь, отправлялись в путь.
Сначала мы делали утреннюю гимнастику, потом купались, потом ели, а уже после этого начиналось беспечное валяние на песке, заплывы, поиски ракушек и красивых камешков.
В половине одиннадцатого, до жары, мы уходили домой. Дома начиналась обычная рутина – душ, еда, дневной сон, базар, стирка, обед, мытье полов. Город был прикрыт от пустыни домами и высокими айлантами, тополями и акациями, но она все равно дышала песком и пылью, а потому ежедневные влажные уборки были фатально неизбежны.
Лето проходило легче, чем предыдущее. Прошлым летом дочь была совсем крошечной, и у нее резались зубы. То и дело у нее поднималась температура, и приходилось вызывать “ скорую “, чтобы ей сделали жаропонижающий укол. Однажды, во время визита врача, отключили электричество, и он делал укол при свете свечи. Но даже если температуры не было, малышка кричала ночи напролет, успокаиваясь только на руках, и я таскала ее, вспотевшую, в душной темноте, вся мокрая сама, а днем нужно было вести обычную отпускную жизнь.
На пляже я тоже была привязана к ней. Мы приносили с собой надувной бассейн, в котором она плескалась, на зависть другим детям. Когда она засыпала в коляске, кто-нибудь из знакомых теток отпускал меня искупаться, и это было невероятным счастьем и наслаждением.
В этом году зубы у нас были все на месте, и я могла спать ночью сколько угодно, но спалось мне все равно неважно.
Жила я в квартире свекрови, которая уехала помогать своей младшей дочери, родившей первенца. Через улицу жили мои родители, и это, отчасти, было подспорьем для меня. Вечером я отправляла детей к бабкам, а сама могла спокойно убрать дом или заняться варкой варенья и закруткой всевозможных разносолов, чтобы хоть немного витаминов увезти в свою гнилую зиму. Ради этих заготовок приходилось ходить на базар ежедневно и ежедневно таскать оттуда сумки по двадцать кило. Стиральная машина у свекрови не работала, всю стирку приходилось делать руками, жара стояла невыносимая – и днем, и ночью – я почти не спала, но все равно мне было легче, чем дома на севере.
Однажды мне среди дня стало не по себе. Сжалось сердце, екнуло и ухнуло куда-то в недра тела. Ослепительный знойный день потускнел, словно на солнце набежали тучи. Холодая испарина покрыла меня, дышать стало трудно, я почувствовала непонятную тревогу, которая не оставляла меня несколько дней. Вокруг меня все было в порядке, дети и родители здоровы, погода стояла самая курортная, я не могла понять, что меня гложет.
Домой звонить, чтобы выяснить, не случилось ли что-нибудь с мужем, было бесполезно – он опять был в командировке и вернуться должен был лишь за день до нашего возвращения.
Мне пришло в голову, не случилось ли что-нибудь с моей соседкой, но и к ней звонить было не к чему: дети собирались перевезти ее на дачу после моего отъезда на юг.
Так и жила я несколько дней с этой тревогой, пока ее не поглотило южное летнее верчение.
Пару раз я все-таки дала себе передышку: мы не ходили на пляж, я свела домашние заботы к минимуму, детей отправляла к бабушкам, а сама валялась, читала и смотрела телевизор. Но и от чтения, и от фильмов меня отвлекали мысли о последних, рассказанных мне, эпизодах жизни моей больной подруги.
Поняв, что беременна, она впала в черное отчаяние и никак не могла понять, почему, каким образом получалось, что, будучи порядочным и целомудренным человеком, она постоянно оказывалась в центре каких-то нечистых историй. Рассказывая мне об этом, по-своему тяжелом, периоде жизни, она расстраивалась и переживала так, словно все это случилось с нею вчера.
“ Понимаете, я ведь не была распутной бабенкой, каких немало видела вокруг себя. Они могли и с первым встречным переспать, и от мужа не скрыть, и аборты делать чуть не каждые три месяца, не стыдясь и не мучаясь виной. Но я была другой. Я была настроена на жизнь с одним человеком до самой смерти, а в результате, за мной уже стоял целый хвост изжитых романов, но тот единственный, которого мне посчастливилось встретить, вовсе не считал меня своей единственной, мало того, кажется, из всех своих женщин он меня одну не рассматривал как возможную постоянную спутницу жизни. Почему? Я не поняла этого до сих пор.
Несмотря на весь охвативший меня ужас, я должна была взять себя в руки и решить насущную проблему: что делать с будущим ребенком. Жизнь не оставляла мне выбора. Сережа был далеко, я не могла слетать к нему и выдать потом этого ребенка за его – а я была готова к этому. Если бы он был в пределах доступности, клянусь, я бы так и поступила. Но он плыл где-то у берегов Бразилии... Что было делать?
Я начала, было, сочинять историю с изнасилованием, но быстро одумалась. Не могла я так врать мужу, который был другом для меня и чудесным отцом моему ребенку. Что было делать? Я пошла к врачу.
Евгений не появлялся, и мне даже пожаловаться было некому. Люська уловила в моих письмах странную ноту, но я отговорилась усталостью и тоской по сыну и мужу, что вполне ее удовлетворило: она сама всегда так скучала по Ромке, что ей и в голову не могло прийти иное отношение к долго отсутствующему мужу.
Сначала я решила не ставить Евгения в известность, но потом озлилась на его изчезновение и решила достать его, во что бы то ни стало – почему это я одна должна была переживать, а он, виновник всего происшедшего, живет спокойно?!
Он рассказал мне, что отец, известный врач, в день его шестнадцатилетия отвел его в роддом и показал, как проходят роды. На мальчика это произвело такое впечатление, что обе его жены ни одного аборта не сделали за все время их жизни – он заботился об этом.
Тогда мне не пришло в голову оскорбиться на него именно за его неряшливость со мной, эти мысли посетили меня лишь недавно. Я вдруг поняла, с каким возмутительным пренебрежением к моему здоровью, физическому и душевному, к моему самолюбию, ко всей моей жизни отнесся он, наградив меня этим ребенком. Жена была священной коровой, ее здоровью вредить было нельзя, расслабляться можно было только вне семьи – подумаешь, какая-то чужая баба, переживет. Но, повторяю, этим мыслям всего лишь пара месяцев, всю жизнь я не обвиняла его, считая все произошедшее недоразумением, каких немало тогда случалось в нашей стране – дефицит всего не обошел и эту сферу жизни.
Записавшись в больницу, я стала ездить на другой конец города, к дому Евгения. Я приезжала засветло и ждала его, прогуливаясь вокруг дома и наблюдая вечернюю жизнь нормальных людей, которые приходили с работы – кто налегке, кто с сумками продуктов. Дети бежали навстречу папам и мамам, в окнах кухонь загорались огни, пахло готовкой, потом женщины начинали сзывать детей по домам, постепенно темнело, а я все бродила неприкаянной бездомной собакой в ожидании хозяина.
При чтении “ Мастера и Маргариты “ меня зацепило описание собаки Пилата – Банги. Как она чувствовала себя особенной, самой лучшей, потому что принадлежала особенному человеку. Именно так я ощущала и себя из-за того, что принадлежала Евгению.
Долгое время я ездила в его края напрасно, дождаться его мне не удавалось, приходилось уезжать домой, и отчаяние, заполнившее меня, становилось все холоднее, превращая и меня в льдину. Дорожка, по которой я гуляла вдоль дома, была на пригорке, и мне хорошо было видно, как живет его семья в ожидании его возвращения домой: жена строчит что-то на швейной машинке, дочь скачет по комнате, жена стелит постель... Один вечер был особенно ужасным – шел дождь, я вся промокла и замерзла, а приехав домой, долго не могла согреться. Холодная весна медленно переходила в холодное дождливое лето, усугубляя холод внутри меня.
Однажды я “ догулялась “ до очень позднего часа, решив, что вернусь домой в такси. Вокруг царила тишина: все дети уже были загнаны в постели, собачники вернулись с прогулки, люди готовились ко сну. Одна я брела вдоль подъездов, с тоской глядя на скамеечки, куда не решалась сесть, опасаясь вызвать расспросы “ аборигенов “, кто я, да кого жду. Из-за этого страха я по пять часов проводила на ногах в своем карауле.
И тут я увидела Евгения. Он шел своим быстрым легким шагом навстречу мне, но меня не видя, и уже свернул к подъезду, а я и шевельнуться не могла, меня словно паралич разбил – ноги отказывались идти, стали мягкими, ватными, сердце билось и шумело в ушах, голова кружилась.
Я рванулась вперед и пыталась позвать его, понимая, что сейчас он уйдет, а я больше никогда не смогу сюда приехать. Но непослушные ноги заставили остаться меня на месте, а вместо имени изо рта вырвался нечленораздельный звук.
Тем не менее, что-то Евгений почувствовал и оглянулся. Нисколько не удивившись, увидев меня, он подошел ко мне, взял под руку и повел прочь от дома.
Шел дождь, я раскрыла зонт, мы ходили под дождем и разговаривали. Мое сообщение заставило его скривиться, лицо стало виноватым, голос сел. “ Прости, прости меня, малыш, я сволочь, не понимаю, как это я мог такое допустить!”
Раскаяние его выглядело вполне искренним, и злость, переполнявшая меня, потихоньку уходила, а на смену ей приходила радость от того, что я с ним, что мои чувства к нему не изменились, да и он был рад видеть меня и даже говорил спасибо за то, что я сама приехала и дождалась его. У него уже начался предзащитный марафон, а нужно было еще зарабатывать деньги для семьи, и времени, конечно же, у него не было.
Узнав, что я решила ребенка не оставлять, он, явно, испытал облегчение, спросил, на какое число я записана в больницу, клятвенно обещал приехать, и я, успокоенная, уехала домой. Впервые за долгое время я спала ночью и проспала почти до двух часов дня – так я изнемогла за эти три недели, что ловила Евгения.
Настроение мое, тем не менее, не улучшилось. Я, наконец-то, впервые в жизни была беременна от любимого мужчины, но именно этого ребенка мне нельзя было рожать. Я должна была убить его, вместо того, чтобы любить его более других своих детей, которые, я знала, еще будут у меня – мы с Сережей хотели общих детей. Это такое счастье, когда у тебя дети, рожденные в любви, ведь их любишь уже за свою любовь к их отцу, за то счастье, которое переживаешь в момент зачатья, за воспоминания об этом счастье, приходящие при взгляде на них; они становятся живым доказательством того, что ты это счастье испытала, а значит, не зря жила на этом свете.
Я до сих пор была лишена этой радости. Конечно, я любила Мишку, но насколько радостнее и богаче была бы эта любовь, если бы и его отца я любила. Все мои надежды родить когда-нибудь ребенка любимому мужику терпели крах, и я сама должна была этот крах организовать.
Надо сказать, что Евгений слово сдержал и стал приходить ко мне гораздо чаще, практически, каждую неделю мы виделись. Он ужасно переживал по поводу моего дикого токсикоза, по поводу моих переживаний, и все просил прощения и глядел побитой собакой.
Я радовалась нашим встречам, но в глубине души засела тоска, и я подозревала, что она там поселилась навсегда.
Пришел этот ужасный день, все кончилось, ребенка моего убили и выбросили, я рыдала, бабы в палате удивлялись, а мне хотелось или уснуть летаргическим сном, или исчезнуть, раствориться, словно и не было меня никогда на этом свете.”- все это больная рассказала мне с искаженным от горя лицом, какого у нее до сих пор не было.
Я поняла, что эта история была самым главным горем в ее жизни, которое она никогда не смогла забыть и изжить. Пару раз я даже думала, что она заплачет, но слезы, стоявшие в ее глазах,так и не излились – больная и слабая, она была сильна духом и не позволила себе даже такой мелкой слабости, как плач.
Я вспоминала этот рассказ, читать не могла, фильмы, которые крутили по телевидению, казалось мне фальшивыми и неискренними, реальная жизнь была труднее и ужаснее литературных выдумок, но так хотелось убежать от нее – а куда? Бежать было некуда.
Все хорошее быстро кончается, кончилось и лето. Последние дни были полны предотъездной суматохой – последними покупками, багажом, добыванием билетов на поезд.
Я любила ездить на поезде, но в этот раз во мне все спешило и торопилось, каждая остановка состава вызывала приступ раздражения, которое я еле сдерживала.
Наконец, этот бесконечный путь завершился. На перроне стоял муж и махал радостно нам обеими руками. Поезд наш опоздал на три часа, одновременно с ним пришли еще три дальних поезда, и мы полчаса не могли выйти с перрона в город. О такси мечтать не приходилось, его и в лучшие времена невозможно было дождаться, поэтому, оставив багаж в камере хранения, мы поехали домой на автобусе.
Войдя во двор, я сразу обратила внимание на закрытое окно в первом этаже. Шторы тоже были задернуты. Я вопросительно взглянула на мужа – он пожал плечами: домой он вернулся только в два часа ночи, а в восемь уже поехал на вокзал встречать нас и, конечно же, не знал, вернулась соседка с дачи или нет.
Я решила, что сначала уберу квартиру, разложу вещи, банки с заготовками и книги, а потом позвоню ее дочери, чтобы узнать, как обстоят дела. Лето кончилось. Впереди нас ждала еще одна тяжелая зима.
ПЕРВЫЕ ГЛАВЫ ПОВЕСТИ МОЖНО ПРОЧЕСТЬ ПО СЛЕДУЮЩЕМУ АДРЕСУ:
лист инфы - ссылка ОГЛАВЛЕНИЕ - лист со ссылками на все тексты.
