И снова о московских тамплиерах. Тамплиеры в Москве
А. Никитин
По материалам журнала "Наука и религия" 1992-93гг.
"Многие слышали о средневековом католическом духовно-рыцарском Ордене тамплиеров («храмовников», от франц. temple — храм). Орден был основан в начале ХП века, вскоре после первого крестового похода. Первоначально резиденция Ордена находилась в Иерусалиме, близ церкви, построенной на месте древнего Иерусалимского храма. С этим фактом связывают и название Ордена, хотя не следует забывать распространенное устное предание о том, что храмовники стремились к превращению несовершенного земного мира в гармоничную и стройную систему, к созданию духовного храма.
После падения христианского Иерусалимского королевства центр Ордена переместился в Европу. В начале XIV века французский король Филипп IV, опасаясь роста могущества Ордена, привлек его рыцарей к церковному суду, многих в 1310 году сожгли на костре... Орден был упразднен указом папы Климента V в 1312 году.
Действительно ли прекратил тогда свое существование Орден рыцарей Храма? Средневековые поэмы и романы называют тамплиеров хранителями Грааля — священной чаши с кровью Иисуса Христа. Грааль сокрыт в таинственном, почти никому не ведомом замке... Само существование рыцарей перемещается, таким образом, в «пространство мифа», а значит, выводится из-под власти земных законов, в том числе и закона неизбежной смерти. Достаточно устойчиво мнение, что тамплиеры были духовными предшественниками розенкрейцеров и более поздних мистических орденов и обществ. Тамплиеров иногда сближают с альбигойцами — представителями неортодоксального, гонимого направления в христианстве средневековой Франции и Прованса...
...И вот оказывается, что среди советских граждан, репрессированных в 30-е годы, были люди, обвиненные именно в принадлежности к Ордену тамплиеров! Существует ли связь между ними и рыцарями минувшего? Что могло стать духовной основой возрождения (или активизации деятельности) Ордена, причем в России, а не на Западе? Может быть, идеи преображения мира, соделания его Храмом Духа — идеи, созвучные устремлениям русской интеллигенции начала XX века?
Если быть точным, дéла за таким номером — 103514 — уже давно не существовало. Девять не слишком толстых канцелярских папок, которые два года назад положили передо мной на стол в одной из комнат Приемной КГБ СССР, содержали далеко не полный корпус документов прежнего следственного дела, получившего свое теперешнее оформление только в 1936 году — пять лет спустя после завершения. Впрочем, судя по некоторым пометкам, к ним обращались не раз. и в 1937—1938 годах, и в 1941-м, и позднее,—интересуясь людьми и именами. Видимо, тогда же поставленные на «тематический учет», они хранились в Центральном архиве ОГПУ—НКВД—МГБ—КГБ сначала за номером 499556, а затем, по-видимому, после реабилитации всех поименованных в нем лиц,—за номером Р-33312, с каковым я и получил его для ознакомления и работы.
Майор госбезопасности, которому выпало на долю меня «опекать» и который сам тщательно изучил перед встречей эти материалы, а заключение нашей беседы, как бы извиняясь за своих предшественников произнес, «...ну, а на то, что там понаписано, особого внимания не обращайте. Ничего этого, конечно же, на самом деле не было. Сами знаете, что тогда делалось!..»
Мне оставалось только понимающе кивнуть головой В самом деле, в этих папках я не ожидал найти ничего из ряда вон выходящего. Они интересовали меня лишь потому, что в числе прочих заключали и дела моих родителей, арестованных осенью 1930 года, а затем отправленных на Беломорканал. По рассказам моей матери, Веры Робертовны Никитиной (1897—1976), и по оставленным ею воспоминаниям я знал, как это происходило и что им пришлось перенести. Вместе с тем она всегда подчеркивала, что, по счастью, они прошли через Лубянку и лагеря в то время, когда еще не начались ужасы беспредела. Так что за все время следствия, а потом и за годы на Беломорканале и Свирьстрое ей ни разу не пришлось столкнуться с издевательствами или откровенным садизмом, как то уже было, скажем, в это время на Соловках...
Обратиться к следственным материалам меня подвигнуло отнюдь не праздное любопытство. Собирая в последние годы материалы о жизни и творчестве моего отца, театрального художника Леонида Александровича Никитина (1896—1942), погибшего в результате второй волны репрессий в лагерном лазарете города Канска Красноярского края, очень скоро я обнаружил, что вместе с ними извлекаю из забвения обширный, большинству моих современников совершенно не известный пласт истории нашей культуры. Я открывал имена давно забытых людей, пропавших без вести в лагерях, обнаруживал словно бы вычеркнутые из памяти истории театральные постановки, рукописи, так и не ставшие книгами, прослеживал никому не ведомые уже ниточки, связывавшие людей и создававшие ткань нашей национальной культуры
Кое-что удавалось найти в государственных архивах — письма, рукописи, фотографии. Однако самые необходимые сведения о человеке, даты его рождения и смерти, скупой перечень его занятий между этими краткими вехами приходилось искать за воротами «дома на Лубянке», которые однажды — и навсегда! — сомкнулись за его спиной. В известной мере это касалось и жизни моих родителей. Я не знал предъявленного им обвинения уже потому, что его не знала и моя мать, поскольку никакого суда и разбирательства в то время не было, приговор выносили в отсутствие обвиняемых, а им объявляли только срок и пункты традиционной 58-й статьи, согласно которым театральный художник и его неработающая жена обвинялись на пятнадцатом году строительства социализма в «контрреволюционной деятельности».
Вероятно, не только теперь, но и тогда это выглядело абсурдом. Похоже, так же расценивали это и сотрудники КГБ — и те, кто в 1962 году давал заключение о реабилитации моих родителей, и те, кто проверял дело в 1975 году, реабилитируя остальных участников, и тот майор госбезопасности, который деликатно мне посоветовал «не брать в голову» следственное обвинение. Не случайно в реабилитационных материалах, подшитых к делу, особо отмечалось, что из обвиняемых никто виновным в какой-либо контрреволюционной или антисоветской деятельности себя не признал, категорически отвергая самую ее возможность, материалы следствия доказательств вины не содержат, а кроме того, из протоколов допросов не видно, чтобы следователи стремились к убедительной аргументации обвинения.
Между тем формулы обвинения были не только жесткими, но поначалу и ошеломляющими.
В составленном 9 января 1931 года обвинительном заключили помощник начальника 1-го Отделения Секретного отдела ОГПУ Э. Р. Кирре утверждал, что арестованные были членами анархо-мистической контрреволюционной организации «Орден Света», которая представляла собой возглавляемую командором ветвь древнего рыцарского Ордена тамплиеров. Члены Ордена именовали себя рыцарями, были организованы в кружки-отряды, занимались изучением «мистической литературы» и готовили антисоветский переворот.
Больше того, Кирре утверждал, что «Орден Света» ставил своей целью «борьбу с соввластью как властью Иальдобаофа (одного из воплощений Сатаны) и установление анархического строя». Делалось же все это «путем противодействия и вредительства соввласти на колхозном фронте, среди совучреждений и предприятий. Пропагандировался мистический анархизм с кафедры и по кружкам, в которых вырабатывались (. .) руководители, главным образом из среды интеллигенции» Правда, обвинитель признавал, что «пропаганда» велась путем рассказа членам кружков легенд, запись коих категорически запрещалась под угрозой исключения из Ордена и «вплоть до физического воздействия», под которым следовало понимать ликвидацию отступника, поскольку чуть ниже говорилось о проповеди «терроризма» «вплоть до убийств» И хотя это плохо согласовывалось с тем, что подрывная работа рыцарей на фронте колхозного строительства заключалась в «попытках евангельской пропаганды среди крестьянской массы» (что никак не подтверждало кровожадность «рыцарей»), Кирре это не смутило.
( Read more... )Читать полностью:
http://mutabor.land.ru/fors/nikitin/index.htmЭтот и другие тексты по теме - здесь:
http://community.livejournal.com/anarchoblogger/8167.html