БЕРГСЕТ (из мемуаров П.Астахова) 

— ...Здравствуй, — говорю, — Ирина. Вот я тебя и нашел.
А она смотрит так удивленно и спрашивает:
— А вы кто?
Тут я ей бергсет показываю.
Она поглядела, руки к лицу поднесла, подняла так левую, а после юбку теребит и так потрогает, потрогает и отпустит, а ногой качает и меня все тянет за рукава. А я стою с бергсетом и плачу. А она присела и ногами так поделает, поделает и стала рукой колебать, чтобы выпрямить шнурок, а то он немного крив, когда не в натяжении, когда подается, но другой-то конец в натяжении, потому что в бергсете был кокс. И вот так вот мы пошли, пошли в квартиру или, вернее, в комнату, а она была немаленькой. Ирина так головой покачает, покачает и снова рукой делает, чтобы подавать, чтобы я шел вдоль, вольно. А я бергсет опустил и решил возле шифонера. И тут все положенное, как последовательно говорили о главном, о фотографиях. Я плакать не умел, но стал говорить. Я говорю, мил человек, что работаю и делаю разные заказы по поводу чистого. И замечания. И она улыбается, потому что тоже знаком какой выброс, какой скольжение, располагает к ужину:
— Садитесь, садитесь. Это же наше дорогое.
А я говорю, а почему мы так вот расположены и не слишком думали, что я был печатником там или чтоб знал, как надо прислонить правильно?
Или, может, я знал меньше?
Или перхоть была?
Они же понимали, что пол там как раз, даже другое больше, и не знал, почему я верил.
А я что — не брал половины?..
Я же райком в утро тревожил и знал все телефонограммы.
Они проверяли. Это шло через Софроню прямиком, даже если там указывалось через десятку, двойку, шестерку.
И смотрели.
Но верить, что разведение точно, и понимать, когда листы в руках были — отношение не книги. Не по книге. И не братство тесное, не точное. Мы понимали, почему тогда на каждом тяжелом углу говорили: «Запахундрия». Это было там первое действие по проверке. Точная дата и сразу — сигнал, сигнализированные, нелишенные, а после только — правильная почта, правильное золото. Жизнь была правильная. И жили правильно, потому что я видел, как намечалось, как выровняли по чистой сердцевине, избавили от этого вот лишнего веса.
Я понимаю, что ты говорила мне, когда так вот наклонишься, наклонишься и голенькая показываешь мне молочное видо, где гнилое бридо. Я знал, что именно спереди есть молочное видо, а сзади между белыми — гнилое бридо, а чуть повыше, если так вот верить и водить — будет и мокрое бридо, то есть мокренькое бридо, очень я понимал.
Я уверен, что простые человеческие условия будут хорошо понимать и, главное, — обнимать. А обниматься — мы не понимали, почему я думал, что обниматься можно только за молочное видо. Обниматься, я ведь очаровательно помнил, что обниматься против потока, против уяснения необходимо правильно. И обнимались очень правильно.
Простое расписывание всего необходимого мы извлечем.
Я уверен, что я буду делать самое твердое, неподвластное.
Молочное видо мы уневолим шелком.
Гнилое бридо необходимо понимать как коричневый творог.
Мокрое бридо — это память всего человечества.
А бергсет?
С бергсетом было трудно, мил человек...
http://srkn.ru/texts/persub_part20.shtmlПрямая речь Ирины (если кто не видел):
http://golishev.livejournal.com/2292115.htmlhttp://golishev.livejournal.com/2292788.htmlP.S. Удивительная вещь: чем дальше в лес, тем актуальнее становится именно ранний Сорокин.
А ведь начиналось всё скромно - со свежака: "День опричника", 2006 год.
Потом "Пепел" и "День Едока" (сборник "Пир") - 2000 год.
Теперь "Норма" и тот же "Кисет" - начало 80-х на минуточку!
Как-то незаметно мы "Сердца четырёх" проскочили.
И "Голубое сало"...