Голова ампулы, або Глава из книжки (рид) Я не прячу свои тексты, так все уже вы прочитали, так или иначе. Я не могу держать в сундуке буквы, прижимая их жопой на крышке с ключом в зубах. Ну и это тоже прятать не буду.Я же понимаю - зачем вы покупаете мои книги. Чтобы они были. Ловите главу.
- Горький, у тебя руки трясутся, - тихо заметила Тайра.
Я посмотрел. Факт. Они тряслись.
- Тайра, у меня руки трясутся, - потрясенно сказал я сквозь зубы с зажатым в них шприцом.
- А я тебе сколько раз говорила, не суетись под клиентом. Первый раз у всех трясутся.
- И у тебя тряслись?
- А я что, не человек?
Я ломал ампуле голову. Я делал это в жизни сотни и тысячи раз. Ампулы были какие угодно — с точкой, без, темные, светлые, круглые, бочонком. Я ломал их руками, об стенку, кухонной вилкой. Я их ломал автоматически, даже не задумываясь как это делается — как вы не думаете как правильно вытирать жопу. Я устраивал ампулоцид, ампуломор и ампулокост, ампулогеддон, блять! Если бы у ампул был разум и цивилизация, они бы объявили награду за мою голову.
Я оскалился, пошел на принцип, и раздавил в лапе четвертую ампулу дексаметазона, попутно порвав латексовую перчатку.
- Сука! Просил же укладывать только ампулы с точкой!
- Ты же сам укладывал, - грустно отметил Джексон.
Хорошо, что в машине целая упаковка. Я полез в медотсек, вытащил еще одну обреченную ампулу, вытащил нож, нашел на лезвии самое иззубренное место и зашуровал по шейке ампулы, как серрейтором. Потом осторожно надавил. Головка отвалилась почти сама.
Я затаив дыхание, выбрал в шприц.
- Зразу шесть кубов заряжай! - крикнула снаружи Тайра. - Это еще две ампулы сейчас сложат головы. И шприц пятерка. Переливать в десятку я с такими развеселыми руками не решился. Хотя, если отвести поршень до упора, еще куб влезет.
Я попытался впихнуть невпихуемое, перестарался, поршень выдернулся из шприца, и все оказалось на полу.
- Зарядил? К этой еще две по шесть антишока заряжай. - опять Тайра. - Три «триста». Осколки.
Я обреченно уперся башней в стенку медотсека. Да шо за день такой, блять! Не тряситесь, руки, ну вот нахуя вы так делаете? Я вам перчатки купил. Хорошие, тактические. Я вас салфеткой протираю. Ну пожалуйста, что вам стоит? Потом потрясетесь. То вы каталку выкатить не можете, хотя вчера сорок раз выкатывали, складывали, раскладывали и закатывали, то сложить ее, то ампуле голову отодрать.
Суки вы, а не руки.
- Не торопись, - орет Тайра, - Спокойно работай. Время есть. Они на подходе, еще минуты три есть.
Мне захотелось заплакать.
Через две минуты я вылез наружу с тремя шприцами-«десятками», заполненными наполовину, по шесть кубов. Руки перестали трястясь, зато дергался глаз. Тайра мурыкала с радейкой.
- Шо там?
- Первый тяжелый, под «сапог» попал. Потом двое, прапор и лейтенант полезли его вытаскивать, и под тот же «сапог».
- Без брони, надеюсь, полезли?
- Горький, а я смотрю тебе полегчало. Уже тупые шутки начались. Конечно в броне, только надеть ее забыли.
Мудаки. Нет, ну нельзя, конечно, говорить так о людях, бросившихся спасать своего товарища под огонь, но сколько раз говорено-переговорено… да еще понимая, что ты в прямой видимости гранатометчика. Не-е-ет, эта армия не сдается, хоть выплат ее лишай, хоть дисциплинарно еби — спартанцы вон в кино вообще голые воевали, в одних кожаных трусах. И ничего, почти победили. Так хуле нам?
Мимо нас проносится «таблетка». Тайра опять начинает интимничать с радейкой.
- Первого армейцы забрали, он совсем тяжелый. Пневмоторакс, уже голову перекосило, нет времени перегружать. Декомпрессионку в легкое воткнули и сказали что сами довезут, так быстрее будет. Так что нам двое остаются, прапор и летеха. О, а вот и наши мальчонки в коробчонке едут. Тащи пилюли.
Я заглядываю внутрь колесного экипажа. Оттуда на меня одним глазом смотрит голова в бинтах. Глаз подмигивает мне, и рот в засохшей крови сипит: «не ссы, братуха, вырвемся».
- Да я не ссу, - застенчиво отчечаю я голове, срезая шнурки берц с ног от этой головы. Голова ободряюще улыбается. Типа это меня уебало, а не его.
- Осколок в спине под кожей, близко к позвоночнику. - Озабочено говорит Тайра. - С этим я работаю, беги ко второму.
У второго сквозняк в бедре, уже перекрытый турникетом, что-то непонятное с кистью, замотанной шестистами слоями бинта, как пузо визиря шелком, и черный от крови пиксель. Родные пацаны настолько расстарались для командира, что даже поставили систему. От молодцы! Система до колбы залита кровью. Вместо того, чтобы капать вовнутрь, по системе течет изнутри.
- Артерия? - кричит Тайра, посветив фонариком.
- Нет, вена. Кровь как смола. И система правильно открыта. Блять, да шо это такое.
- Просмотри систему!
Знаете шо. Водопроводы пусть сантехники братья Марио чинят. Если шото в таких усповиях поломалось, его надо выкидывать нахуй и брать другое, исправное. Чинить надо в спокойных условиях, а не при свете налобного фонаря. Я выдергиваю систему с катетером, все равно придется вытаскивать, чтобы осмотреть болящего.
Режем пиксель, приподнимаем, загибаем, осматриваем. «Трехсотый» матерится.
- У этого тоже осколок в спине, - ору я Тайре. - Мизер парами ходит. Давай меняться, я тебе, как старшей, лейтенанта отдаю, а ты мне своего капрала. Баш на баш.
- Не пизди, Горький,- вежливо отвечает Тайра, - Все, мы поехали. Догоняйте. На связи.
«Тэчик» уходит из под прикрытия заброшеной автобусной остановки, которая хранит его от дурных осколков и плавно разгоняется в сторону Марика.
Я раздираю зубами пакет со свежей системой, собираю ее, прокачиваю колбу и зависаю с иглой над рукой страдальца.
Святой Гэндальф! Кто ж тебя так покрутил? Вены есть, толстые червяки змеятся под кожей, но мне надо хотя бы пять сантиметров по прямой, чтобы провести катетер. Я лихорадочно прощупываю обе руки, кисти, обратки — нет, сука, надо было таки меняться с Тайрой! Ладно, других рук у нас нет, пробуем.
Тыц, контроль, криво. Венфлон летит на пол. Второй. Тыц, контроль, криво. Нахуй. Тыц, контроль — не капает. Блять, вены еще и тромбированы наглухо.
- Да шож вы измываетесь, сука! - орет потерпевший. - Пацаны с первого раза поставили, а ты третий раз колешь! Пусть Тайра поставит, а ты нахуй иди.
Мне хочется показать ему «как поставили пацаны», но лезть за наполненной кровью капельницей в потемки неохота.
- Тайра уже ушла на госпиталь. А ты блять на войну поехал, или куда? Тут иногда больно бывает. У меня в «Синево» кровь на анализ брали, в кабинете при дневном свете — раз двадцать кололи. И то я не плакал. Лежи и не крутись, воин. - Тыц, попал, закапало. Закапало быстрее. Совсем хорошо закапало! Ебическая сила! Фиксирую катетер пластырем, и еще на всякий случай обвожу трубку вокруг пальца и приматываю эластическим бинтом. Ебал я в эти хитросплетения второй раз ставить.
- Поехали, - говорю пилоту. Пилот новенький, позвыного у него нет, только имя. - Едем в среднем темпе, ровно, не трясем, тормозим и разгоняемся плавно. Дорогу на госп в потемках найдейшь?
- Да я еще короче дорогу знаю, - оборачивается пилот. - Я же местный, из Марика. Мы еще раньше Тайры будем.
Я тяжко вздыхаю, и поясняю, что нам надо не раньше Тайры, а строго за Тайрой. Потому что если у передних машин что-то случится, то мы прикрываем им жопу. Поэтому едем как верблюды в пустыне караваном ходят, понял? Он все понял, а я понял шо он нихуя не понял, и вместо того, чтобы изучить ямы на дороге он запоминал перекрестки. А значит будем тормозить при ближнем свете в последнюю секунду перед колдобиной, и будет летать шановный пан парамедик по отсеку как горох в маракасе. А раненый будет матюкаться.
Ох, не нравится мне этот раненый.
- Больно, блять, пиздец! Дай шото. - Я разворачиваю аптечку.
- Тебе кололи что-то? - Ебу я, что мне кололи!
В машине бздит потом, химией и спиртом. Я принюхиваюсь к «трехсотому».
- Пил?
- Та тебя ебет! - орет раненый. - Ты шо мне, командир? Пил, не пил, не перед тобой отчитываться будуь Коли давай уже, клизма ебаная.
Я начинаю тихо звереть и объясняю, что если он бухал, то после «нормалдык ампулька» есть шанс остановки дыхания, и я в рот ебал потом полгода давать показания. Так шо его моральным обликом нехай занимаются жена и командир, хоть утопись в бассейне с водкой, а я на хую вертел свою жопу за его хотелки подставлять. Вот вколю для проформы какую нибудь хуйню, типа дексалгина — протокол выполнен, а ты скрипи дальше зубами, мудак, понял, да? Еще раз спрашиваю — пил?
- Вчора, - неохотно отвечает терпилец.
Я всаживаю шприц в предплечье.
- И нога болит.
Да шож у тебя все болит-то?
Ногу я уже осматривал, кровотечения практически нет, можно было даже не перебинтовывать. Но вот турникет побратимы затянули на совесть, до гангрены. Небось втроем закручивали, упираясь сапогами в стену. Оно и понятно, что больно. Я осторожно снимаю один тур, наблюдая за раной. Не течет, хорошо. Раненый выдыхает, как будто с него гирю сняли. Еще полтура. Не течет. Скручиваю еще половину — слегка закровило. Я фиксирую турникет и осторожно прижимаю к ране тампон.
- А-а-а! - орет мой страдалец, - Шож ты давишь, сука!
Крышечка терпения в моей голове делает последний оборот, и слетает с нарезки.
- Ма-а-алчать, бляа-а-ать! - ору я в ответ с инонациями подпоручика из «Белого солнца пустыни». Заебал, сука! Я давлю, потому что надо давить. Понимаешь, давлю, чтобы было надавлено. Щас я тебе бандаж положу, в нем есть давящий элемент. Понимаешь, блять, да-вя-щий! Угадай, нахуя он нужен? Чтобы давить, сука, чтобы дави-и-ить!
Я пытаюсь отдышаться.
- Так шо, обратно тебе турникет затянуть, чтобы нога отвалилась, или подавить немножко? Еще шото пизданешь — выкину нахуй из машины, пешком пойдешь.
Страдалец молча смотрит на меня круглыми глазами. Как-то не так он представлял себе айболитов.
- Вас бы самих подавить, гады, - тихо бурчит он. - Ага, выкинет он.
«Тайра — Горького», - оживает радейка: «Что у вас? Где сами, как пассажир?»
- У «Азовстали сворачиваем. Выебывается, скотина, - злобно отвечаю я в радейку. - Давит ему, видите ли, давящий элемент, пани командир. А должен не давить, наверное, а минет ему делать.
«Так выкидывай его нахуй из машины, пусть пешком идет» - сообщает радейка.
Я многозначительно показываю рацию потерпевшему. Слышал, что командование говорит? Отож.
«Передай ему, что у пана лейтенанта есть примерно минут пятнадцать, чтобы придумать сказку о том, как осколок входит в спину, минуя бронежилет. Скажи, что вариант «влетело через горло и вышло через жопу» не пролазит. Пусть говорит что через проем под лопаткой, а жилет был в спешке неплотно застегнут. Или как-то так, в общем пусть потратит время на полезные размышления, а не на обучение врачей. Потому шо тут буча, и если выяснится что он полез в прямую видимость, да еще приказом потащил за собой подчиненного без брони и шлема, то у ему будет пиздец размером с танк. Конец связи».
Я сочуственно смотрю на своего капризного подопечного. На всякий случай измеряю ему давление. Плохие новости отрицательно сказываются на здоровье.
***
Мы сидим с Фоксом на бордюре возле госпиталя и курим. Фокс трогательно сочувствует мне.
- Ты слышал, шо он учудил напоследок? Куда говорит, ногами вперед везете!
- А ты?
- А я сказал шо такой протокол, и шо с какого хуя он политрук, если такой суеверный? Если черная кошка дорогу перебежит — они там за пуговицу держатся, или колонну разворачивают?
- А он?
- Та пашол он нахуй. Такие раненые пошли, шо самому поубивать хочется. А ваш как?
- Наш молодец. Всю дорогу анекдоты рассказывал. Слушай, у тебя две гривны есть?
Я вяло нашариваю в кармане полтинник и протягиваю Фоксу.
- Да нет, мне для кофейного автомата. Пять есть, надо еще две. Ладно, сиди тут, я через дорогу сбегаю.Там в магазине готовят. Тебе какой?
- Двойной эспрессо. Один сахар.
Фокс убегает в темноту, а я смотрю на руки. Ну, тряситетесь, гады, настало ваше время! Гады не трясутся, гадам уже все равно. Гады хотят, чтобы с них сняли тактические перчатки с «костями», медицинский латекс и оставили в покое. Фокс отдает мне стаканчик и раскуривает две сигареты.
Из госпиталя выходит Тайра и присаживается напротив меня на корточки. Ей трудно с оперированным бедром, но я встать вообще не могу.
- С первым боевым, Ангел. Ты молодец. Серьезно. Сначала заметался, а потом все четко. Если не заметить, что у тебя руки дрожат — и не подумаешь, что первый.
И гады опять почему-то начинат трястись, расплескивая кофе.
