ГОЛУБИ ОБОЖРАЛИСЬ Собянинская Москва торжествует: по всему городу продолжается процесс замены асфальта на плитку, а там, где плитка уже была положена несколько лет назад — перекладывания плитки (и понятно, чего не сделаешь на бюджетные деньги ради чтоб порадеть родному человечку, владеющему плиточным производством), промышленные альпинисты продолжают отмывать кирпичные дома вредными растворами даже по воскресеньям, так что не выйдешь подышать на балкон в тёплый воскресный день, возможно, последний тёплый воскресный день в 2017 году... В общем, я вышел подышать на двор. Процесс моего утреннего отдохновения был, однако, уже через пять минут прерван старушкой (архетип старушки сменился между тем — никакого невзрачного платья сильно ниже колен, никакого шитого-перешитого жакета, никакого платочка — брючный костюм, кофта турецко-китайского пошива да простоволосая голова с короткой стрижкой). Она вышла из ближайшей двери чёрного хода, того самого, что на Москве называют подъезд (парадных лестниц, специально для питерских объясняю, в этом доме и вообще-то нет: с парадной стороны новый сетевой ФСБ-шный бизнес, подозреваю, что с питерской подкладкой), и пошла прямо через отдыхательную площадку, на которой я устроился, мимо вентиляционной шахты метро, к деревьям, на маленькую лысую вытоптанную проплешину, быстро достала из сумки 900-граммовую упаковку пшена, вскрыла её заученным движением и высыпала на площади примерно в два с половиной квадратных метра. Двадцать пять голубей (нехитрый расчёт их количества на один квадратный метр вы, думаю, проделаете сами) тут же явились на её беззвучный зов. Старушка даже не посмотрела на них и, сминая руками пустой пластик упаковки, пошла прочь. Отойдя метра четыре, всё-таки оглянулась — убедиться, что голуби жрут. Убедилась секунды за две и тут совсем уже исчезла с поля событий. Я думал: она любит голубей и наслаждается зрелищем их жратвы. Я думал: она любит окружающий мир, данный нам в ощущениях, гармонию помойных птиц, шахты метро, травы и вытоптанной лужайки, усыпанной окурками и остатками человеческой еды и питья отдыхательной площадки с тремя скамейками и расположенной невдалеке помойки с тремя ящиками, но нет: оказывается, она просто выполняла ритуал. На языке одного из народов Российской Федерации это называется: мицва. Как по-русски — затрудняюсь сказать. Ну, что-то типа осознанного долга, исполняемого во благо конкретного ближнего или вообще всех существ, безадресно, долга, исполняемого давно, привычно, возложенного на себя добровольно и на неопределённый срок, скорее всего до момента, когда не сможешь уже руководить всеми своими действиями, сознательными и бессознательными.
Тем временем, промышленный альпинист продолжал намыливать ядом стену девятого этажа и тут ему что-то понадобилось снизу. Он молча посмотрел на своего помощника, попирающего твердь земную, на что тот тут же выкрикнул: "Ванька, у меня у[люли]теля нет!" - "А где он?" - ответствовал верхолаз Ванька. Нижний ничего не стал говорить, а просто широко развёл руками в пропитанном ядовитыми испарениями окружающем воздухе.
Не буду превращать эту историю в подобие фельетона в советском духе, разворачивать шлею в сторону отдельных недостатков, нехватки у[люли]теля в коммунальной сфере, осмысленности самой идеи мыть дома ядом, когда на лекарства денег недостаточно выделяют: итак ведь понятно, что нас всех тут давно и целенаправленно травят.
Не буду нарушать торжественно-благостной московской осени 2017 года.
Великий город вступал в 871-й год своего существования. Собянин торжествовал. Голуби обожрались.
С приветом из Первопреисподней,
Влад Тупикин
17 сентября 2017 года