lugovskaya's Journal
[Most Recent Entries]
[Calendar View]
[Friends View]
Saturday, February 12th, 2005
| Time |
Event |
| 2:44a |
Тут Юра Каплан песенку с "Транс-Европы" когдатошней притащил...
Хорошо в непогоду выйти, отрешённо взглянуть на взморье,
Плюнуть по ветру, промахнуться, ненадолго зайти в кусты,
А потом у горячей печки, позабыв про любое горе,
Калорийный усвоить ужин без какой-либо суеты.
Но, рискуя прослыть занудой, я прошу вас об одолженьи,
Погулять вы на берег вышли или так, по какой нужде:
Уловите восточный ветер, проследите его движенья -
Метрах в ста вы найдёте судно в толчее на большой воде.
А команду на судне этом составляют одни ублюдки,
Каждый первый - с небритой рожей, обгорелый мешок костей.
Капитан собирал в команду не ромашки и незабудки,
А варягов по полной форме, то есть викингов без затей.
И пускай мы копьём не машем, ведь оружие наше - слово,
И владеем мы им отменно у причала и на ходу;
Вон под вёслами дрыхнет харя, ей, похоже, уже хреново -
Я бы дал ей по дружбе в морду, но боюсь, уже не дойду.
В животе краковяк с паштетом, в ухе холодно, в пасти сухо,
"Транс-Европа" с тяжёлой ручкой наступает бодяге всей.
Консультанты по раритетам разъясняют гвардейцам духа,
По какому свисают борту собеседники карасей.
Пара фраз, долетев отсюда, на скаку заморозит лошадь,
И заткнётся от восхищенья на полгода гусарский полк.
Судно тонет вторые сутки. Чья вина здесь или оплошность,
Что оно не утопло сразу - мне не взять почему-то в толк.
Нам и трёх бы хватило баллов (хоть расскажем потом про десять),
Чтоб во славу и для науки на паёлы сложить главу.
И поведал я рулевому: дескать, можешь меня повесить,
Но я упорно не понимаю, что мы делаем на плаву.
Он сказал: "Мы должны молиться на создателей этой лодки,
И за то, что в момент закладки им не вздумалось бросить пить.
Не утонет дитя союза чьей-то матери с русской водкой,
Ибо этого быть не может, потому что не может быть".
А значит, плакать не будут дети, значит, с волнами мы поспорим,
И когда-нибудь я воскликну, на причальный сойдя бетон:
"Это песню придумал некто, полюбивший однажды море,
И за это любимый морем много раз и со всех сторон". | | 2:46a |
И ещё одна не-моя стишь :)
Автор - Сергей Шоргин. За ссылку спасибо Мэри.
-----
В курятнике, утром, примерно в шесть, Кура снесла Яйцо;
Было это яйцо золотым, как хоббитово Кольцо.
И Дед произнёс: "Его бы разбить; буквы на нём недобры",
А Бабка сказала: "Яйцо - утопить в огненных недрах Горы!"
Но в это время грянул вокруг ужасный, протяжный гул...
"Кто это?" - крикнул, дрожа, старик, - "нАзгул или назгУл?"
"Нас девять, вас двое" - раздался ответ - "и наш перевес налицо;
И нам приказал Сами-Знаете-Кто у вас отобрать Яйцо".
"Нет, лучше мы сами Яйцо разобьем; его не дадим Врагу!" -
Так Бабка сказала; а Дед, кряхтя: "Разбить никак не могу..."
Раздался мерзкий смех за окном: "Нет, вам не разбить Яйца!";
И страшен был древней короны блеск на черепе мертвеца;
"Зайти мы не можем в ваш дом дотемна, но и вам не выйти во двор;
Когда же взойдёт над лесом луна, и грянет филинов хор,
Когда не будет вас защищать жгучее Солнца лицо, -
Тогда мы в ваш дом легко войдём, и нашим будет Яйцо!"
И Бабка присела на стул хромой, на лавку уселся Дед.
"Так что же - сказал он - последний день? Спасения больше нет?"
А Бабка сказала: "Мы ни за что не будем сдаваться им!
Давай подороже жизни свои в сражении продадим!"
"Да что ты, Бабка, сошла с ума? Тебе двести лет в обед!
Ты даже полы подмести в избе не можешь" - ответил Дед.
"Взгляни на себя! Из тебя давно высыпался песок!"
И долго бы, долго бранились они, от смерти на волосок,
Если б не слышала эту брань живущая в подполе мышь...
Она сказала: "Что, Дед, орёшь? Бабка, что ты шумишь?
Что, надо просто разбить Яйцо? Для горести нет причин!
А вы и не знали: мой хвост закалён, он видел Ородруин!
Мой хвост опускался в недра Горы, он стали дамасской прочней!
И он не хуже послужит вам всяких подземных огней".
И Бабка на стол положила Яйцо, и хвост блеснул серебром!
Яйцо упало на грязный пол - и грянул над лесом гром!
Скорлупки летели во все углы, а там, а там, во дворе,
Свалились всадники с чёрных коней, и каждый снова помре.
На этом закончилось царство Врага, и тихо стало в лесу.
И Кура сказала: "Яиц таких я больше вам не снесу;
Снесу, если надо, простое яйцо; лишь, Бабка, меня попроси".
И Дед сказал "Спасибо, дружок", а Бабка сказала: "Мерси!". | | 8:08p |
За три рубля уже не убивают - Анастасия Гостева Во вторник утром умерла поэт Татьяна Бек – доцент и преподаватель литературного института, автор семи сборников стихов и составитель нескольких поэтических антологий. Официальная версия смерти – обширный инфаркт. Неофициальная столь неприятна, что родственники единогласно предпочитают официальную. О подлинной, немедицинской причине случившегося практически не говорят. Вернее, говорят все, но в узком писательском кругу, потому что эта смерть поставила перед теми, кто привык называть себя русской интеллигенцией, почти неприличный вопрос: «Что позволено и что не позволено порядочному человеку?» Близкий друг Татьяны Бек Владимир Войнович позволил себе робкий намек, что «поэтесса тяжело переживала разлад с некоторыми близкими друзьями». И лишь Виктория Шохина из «Независимой газеты» в интервью сайту «Полит.ру» сообщила, что Бек умерла из-за травли, развязанной против нее. Суть конфликта проста. В начале декабря прошлого года группа крупных российских деятелей культуры – поэты Евгений Рейн, Михаил Синельников и Игорь Шкляревский – написали письмо «отцу всех туркмен» Сапармурату Ниязову, в котором выступили с инициативой перевести на русский язык поэзию туркменбаши, а точнее – главную его книгу «Рухнаме». Было второе письмо, подписанное кроме вышеуказанной троицы еще и главным редактором журнала «Знамя» Сергеем Чуприниным, в котором предлагалось перевести на русский антологию современной туркменской поэзии (читай – официальной, потому что все поэты, несогласные с генеральной линией, сидят в тюрьме либо находятся в эмиграции). «Мне предложили нормальную литературную работу. Я не политик, я плохо себе представляю, кто такой туркменбаши. Но я знаю, что Тарковский переводил Сталина, Асеев переводил Мао Цзэдуна, только что вышла книга переводов из Хомейни, и потом, разве не интересно узнать, например, что пел Нерон, как танцевала Мария Антуанетта?» – заявил в интервью «НГ» Рейн. СМИ прокомментировали это в политкорректно-ироничной манере, намекнув на возможный заказ «Газпрома», у которого намечаются проблемы с поставками туркменского газа. На декабрьском заседании ПЕН-клуба – писательской организации, вытащившей за последние годы из туркменских тюрем больше десятка туркменских поэтов и писателей-диссидентов, репрессированных крупным лириком Ниязовым, – членам ПЕНа Чупринину и Рейну было сказано, что либо они переводят поэмы диктатора, либо остаются в ПЕНе. На этом история для посторонних вполне могла бы закончиться, если бы не Татьяна Бек. В подведении литературных итогов она назвала «письмо троих известных русских поэтов к Великому Поэту Туркменбаши с панегириком его творчеству не столько безумным, сколько непристойно прагматичным» и определила его как «антисобытие 2004 года». Дальше началось то, что Войнович мягко назвал «конфликт с друзьями». Как ни кощунственно это звучит, абсолютно не важно, умерла ли Татьяна Бек от сердечного приступа, передоза снотворного или обиды. Важно, что ее смерть стала событием, после которого невозможно делать вид, что с нами ничего не происходит. Брезгливо пронаблюдав со стороны эпоху первоначального накопления капитала, когда мальчики из Солнцево и Люберец убивали конкурентов за три рубля, деятели культуры из писательских домов, да и все остальные тоже, неожиданно оказались перед похожим выбором: до какой степени готовы продаться? И если готовы, то кому и за сколько? Что считать грантом, а что – продажей души? И можно ли в таком случае считать душу недвижимостью, а сделку – выгодным размещением капитала? Система моральных ориентиров, которым не все следовали, но все осознавали, работавшая в примитивном поле оппозиций советской эпохи, в новые времена стала давать сбои, порождая спектр реакций – от юродства до растительной беспринципности. А Татьяна Бек была идеалисткой, которая руководствовалась простым и старомодным кодексом чести. Брать деньги у диктатора – недостойно и невозможно, точно так же, как невозможно не подать нищему, не накормить голодного и не приютить бездомного. И никакие обстоятельства места и времени на это не влияют. Ее простая истина – непристойно предлагать свои услуги тирану – прозвучала неожиданно сокрушительно, но сокрушила в первую очередь ее саму. Оказалось, что представления о приличном и неприличном невероятно размыты, и если русские бизнесмены уже поняли, что за три рубля не убивают, то русским интеллигентам еще только предстоит отстроить заново свою систему ценностей. Если весь мир – всего лишь текст, а реальность – конфликт интерпретаций, и Mein Kampf не лучше и не хуже Библии, то единственным мерилом подлинности становится личный выбор. Татьяна Бек совершила предельно непоэтический поступок, потому что верила, что только так можно заявить о ценностях, которые лежат по ту сторону текста. Она написала в одном из своих стихотворений – «Я буду честная старуха», но именно честность не дала ей дожить до старости. 11 ФЕВРАЛЯ 17:01 http://www.gazeta.ru/2005/02/11/oa_148014.shtml(за ссылку спасибо Роме Немучинскому) |
|