Как дальше жить? Сейчас я живу тихой офисной жизнью. Стараюсь забыть
обо всех тех кошмарах, что сопровождали долгие годы мою сумасшедшую жизнь. Но
кошмары мне снятся всю ночь напролет и не дают мне покоя.
Что делать?
Калужские старцы меня уже не примут. Моя подруга, Наташа
Паустовская, единственная, кто меня не бросил в этой ситуации, говорит мне про
Оптину Пустынь, про оптинских старцев, вспоминает последний визит к ним отлученного
от церкви Льва Толстого, во время исхода его из Ясной Поляны.
Но я еще не достигла возраста Льва Толстого, До
станции Остапово мне еще далеко. Да и согласится ли Алиса сопровождать меня к
оптинским старцам, как сопровождала она меня к калужским?
После того, как я надругалась над епитимией, после нескончаемой
череды грехопадений дочь перестала общаться со мной.
Отец Иоанн, служитель храма Святителя Тихона, что
по иронии судьбы стоит как раз напротив чеченского борделя «Наманган», говорит
так:
- Нет ей пути во храм! Должна стоять на паперти и
просить прощения у всяк во храм входящего. Лишь через год таких молитв на
паперти ей будет позволено войти в притвор и бить земные поклоны там. И лишь
через три года позволено будет войти в церковь, молиться и готовиться к
причащению, к покаянию. Но сначала должна у близких прощения просить.
Достоевский говорил то же самое, но гораздо
лаконичнее:
- Выдь на перекресток и проси у народа прощения. И
землю целуй, ты и перед ней согрешила.
С одной стороны от храма Святителя Тихона –
чеченский бордель «Наманган», с другой – 13-я московская психушка (которую
вроде бы сейчас прибирает к рукам, к своему растущему «наркобизнесу» Евгений
Брюн). Отец Иоанн, когда говорит обо мне, машет рукой и в ту сторону. Мол,
сначала надо мне туда, привести свои мысли, свои поступки в порядок, а уж потом
думать о душе, о храме.
Что делать, я не знаю.