Хит сезона. Начало: епитимия от калужских старцев Но это все, так сказать, присказка. Говоря научным
языком , преамбула. Сказка - впереди. Сказка – этой мой третий репортаж со шнурком на шее, появившийся
на Ю-Тубе. Репортаж записан 13 августа 2012 года. Продолжительность – почти 40
минут. В десять раз длиннее предыдущего! На Ю-Тубе этот репортаж выложен в трех
частях. Все три ссылки даны ниже по тексту в хронологическом порядке.
У этого репортажа есть своя драматическая
предыстория и вытекающая из нее драматическая коллизия.
В общем, дочка моя. Алиса, она совсем не такая, как
я.
Она – не блядь, как я. Она – не пьяница, как я.
Алиса – очень добропорядочная, благовоспитанная
девушка. Конечно, если бы жила со мной, стала бы такой же, как я. Но она воспитывалась
сначала в семье папы, потом - у бабушки с дедушкой, у родителей моего первого
мужа. Интеллигентная семья. Я уже говорила, дедушка был главным художником на
крупном заводе (сейчас – на пенсии). Алиса даже в разговоре со мной про моего
первого мужа и его жену Машу говорит: «мои родители». Мне это, как ножом по сердцу,
но из песни слова не выкинешь.

Моя дочь Алиса очаровательна и совсем не такая, как я
А мой первый муж – очень религиозный человек,
православный. Сейчас, после Pussy
Riot, после часов патриарха, после гундяевской квартиры
в Доме на набережной, после пасквиля Корчевникова на НТВ много чего о
православных говорят.
Да вот на меня, «православную», посмотреть – только
и успеваю грешить да каяться, грешить да каяться!
Но Владик – не такой. Он – православный в лучшем
смысле этого слова. Готовиться к причастию для него – целый ритуал! Вот он, да
родители его – вот они и воспитали дочку не в пример мне – благовоспитанной, целомудренной.
Она иногда со мной так строго разговаривает, что
мне кажется, что это я – ее непутевая дочка, а она – строгая мама (да и другие
то же самое о нас говорят!).
В общем, однажды Алиса решила серьезно взяться за
мое воспитание. Решила развратную алкоголичку превратить в приличную женщину.
Причем сразу, в один миг!
Нет, бросать меня в кипящий чан, как героя поэмы
«Конек-горбунок», она меня не стала.
Она повезла меня молиться.
Алиса повезла меня далеко от Москвы, к калужским
старцам. Я согласилась. Думала, приезду на исповедь, получу благословение
старцев и отпущение грехов. Думала, будет как в люблинской церкви:
- Все грехи прощаешь? – с улыбкой говорила я местному
попику.
- Все! – весело отвечал тот, сверкая маслянистыми
глазками, в какой-нибудь престольный праздник.
У калужских старцев всё, однако, было совсем по-другому.
От моей исповеди они пришли в такой дикий ужас, что ни о каком прощении грехов
и речи не было. Они наказали мне молиться денно и нощно и наложили на меня
строгую епитимию. Она касалась не столько пьянства (винопитие церковью в
принципе не возбраняется, если не превращается, как у меня, в грех винопития!), сколько разврата. В
общем, секс мне был запрещен строго-настрого. Запрещен до тех пор, пока не встречу
своего суженого и не обвенчаюсь с ним во храме божьем. Выдали мне даже бумагу
соответствующую.