Симона сидела за столиком в центре пустого бара в пентхаусе и думала.
Она всё время думала. Жан-Поль так часто говорил ей это слово - «Подумай», и она думала всё чаще и чаще, пока желание думать не стало неудержимым, и Симона вся отдалась ему. Думать она предпочитала о чём-нибудь красивом и полезном. Сейчас она думала о его новой книге. Чтобы проиллюстрировать себе свои мысли, сделав тем самым процесс мышления нагляднее, а тем самым легче и приятнее, она достала из сумки, бережно положила на стол и открыла набранный и отпечатанный утром текст, и углубилась в чтение.
Хватило её, как всегда, ненадолго. Всю жизнь Симона боролась с рассеянным вниманием, и борьба эта в конце концов увенчалась некоторым успехом. Но всё же, когда она сильно уставала, рассеянное внимание одерживало верх, и Симона, незаметно для себя начинала задумываться о левых, мало имеющих отношения к полезным для неё, Жан-Поля и их общественного успеха делах.
Сейчас она задумалась о смысле жизни.
Смысл жизни, как мы, экзистенциалисты, утверждаем — в самой жизни, в каждом проживаемом дне. Что же делаю я? Сижу тут одна, как дура, с этой корректурой. Преодолеваю соблазн позвонить подруге и пригласить её выпить, или покататься по Парижу, или посмотреть фильм (Симона оглянулась), непременно поедая вдвоём попкорн из одного ведра.
Посмотрела на стоящий перед ней бокал бордо, взяла его, медленно поднесла к губам, сделала изящный глоток, закурила.
Я живу как во сне, как в замедленной съемке. Вот я сижу здесь, думаю, пью и мне кажется, что вместе с уменьшением уровня вина в бокале, с догоранием сигареты от меня уходит само время. Не время жизни, нет — время для чего-то другого, но для чего? Забыла...
Я зачарована. Надо называть всё своими именами, и если ты, реалистка до мозга костей, видишь, что зачарована — так себе и скажи