Adradek

вещь
Оригинал взят у

Вещь: ритуал, правило и судьба

Сегодня положение субъекта оказалось несостоятельным. Никто сегодня не сможет констатировать субъекта власти, знаний или истории… возможна лишь овеществленная позиция.

Почти все опубликованные работы Жана Бодрийяра касаются темы «вещи», «объекта», «предмета». «Система вещей» исследовала роль системы объектов, как языка, позволяющего людям выражать себя, артикулировать желания и связывать их друг с другом. Важный фразеологизм «месть вещи», впервые появившийся в «Зеркале производства», выражает месть объекта по отношению к субъекту, проводящему тематический анализ вещи. В «Фатальных стратегиях» Бодрийяр расширяет эти идеи, распространяя их в атаке на эпистемологию научного рационализма, пытаясь отказаться от роли субъекта и занять позицию или «сторону» объекта, вещи.

Так что означает взять на себя сторону «Объекта», «вещи»? Естественно, Бодрийяр не предполагает, что мы будем говорить с точки зрения «неживых» объектов. В ситуации принятия на себя «позиции» объекта Бодрийяр считает, что объект бросает вызов субъекту, являясь полноценной инаковостью и, толкая субъект назад в состояние безвыходности, Бодрийяр пытается инвертировать игру бинарной оппозиции субъект/объект, чтобы продемонстрировать иллюзию активного, познающего субъекта и пассивность «познаваемого» объекта.

По словам Бодрийяра, мы все живем в состоянии амбивалентности, как субъект и объект, как Я и Другой: «когда я говорю об объекте и его глубинной двойственности, я говорю о всех нас и о нашем политическом и социально порядке… Я говорю также о людях и их бесчеловечных стратегиях». Игра видимостей и исчезновений заключена в субъект-объектных отношениях. Бодрийяр определяет такое положение вещей как «соблазнение», «связывание» и «разворачивание» «чистых знаков» без референтного значения. Ведущие принцип этого порядка - соблазн с симуляцией - трудно различимы: «в соблазне и в симуляции отсутствуют субъекты». Взаимоотношения между ними, также, как в случае символического обмена и знаков, являются нестабильными, неустойчивыми, неопределенными. Они могут выделяться в качестве отдельных моментов и положений "двойной спирали". «Символическое» и «соблазнительное» не претендуют быть «реальными», они растворяются и аннулируются в нем. Симуляция, напротив, утверждает себя реальным, чтобы обеспечить захват «реального», при этом заменяет реальное гиперреальным в четвертом порядке, в среде виртуального.

Стратегии объекта воспринимаются, как ироничные, потому что они подрывает господство и суверенитет субъекта. Оцениваются, как ироничные, потому что они индифферентны по отношению к желаниям субъекта, но в тоже время соблазнительные и привлекательные в подделывании тех связей, которые ощущаются более значимыми, чем причинно-следственные связи. Для Бодрийяра «прецессия» вещи антагонистична «прецессии» симулякров. Существует «обратимость причинного порядка – возврат причины, прецессии и торжества следствия». В мире бодрийяровских симулякров следствие доминирует над причиной.

То, что Бодрийяр называет «церемонией мира», касается ритуалов и церемониальных форм, которые являются порядком судьбы и фатальности, смысла и бессмысленности. Не существует референциального значения церемонии, вместо этого существуют правила. Правила, введенные в начале, остаются неизменными на протяжении долгих лет. Правила диктуют строго ограниченное количество возможных исходов. Ритуальные знаки являются фиксированными, «необходимыми» или символическими, без причин и следствий, без выбора, без желания, но вместо этого происходит разворачивание, игра судьбы. В ритуале субъективность отменяется, потому что понятия выбора, желания и доверия оказываются бессмысленными. Существуют лишь акты, общение и метаморфозы. Кое-что из «добровольного рабства» ритуала переносится на современные формы азартных игр и сферы игорного: «каждый из нас втайне предпочитает произвольный и жестокий порядок, который не оставляет нам никакого выбора… ужасы либерального заключены в том, что мы вынуждены признать, что мы не знаем, чего хотим».

Церемониальная и ритуальная форма имеет столь важное значение для Бодрийяра, потому что она предлагает альтернативу банальной вселенской идентичности, причинности, вероятности и значения: в ритуале знаки «достигают высочайшего уровня интенсивности, обаяния и наслаждения». Таким образом, в постулировании четвертого порядка Бодрийяр вновь обращается к темам ритуала, инициации и обмена, рассмотренных в «Символическом обмене и смерти», хотя сейчас в более метафизическом модусе, а не в антропологическом, как в раннем творчестве. «Церемониальное», в частности, инициация, дает возможность выхода из «биологической» реальности. Мы можем избежать наше биологическое рождение и опыт «второго рождения, инициации», а не оставаться привязанным к нашей Эдипальной истории.

Для того чтобы «обойти» причинность необходимо ввести лишь набор правил. Правила, которые необходимо соблюдать, произвольные «чистые» знаки, переносят нас в область необходимости и судьбы. Игроки, по Бодрийяру, не верят в случайность или вероятность, но в удачу и судьбу. Кроме того, «Мы все – игроки. Чего мы хотим сильнее всего, так это того, чтобы прецессия рационального единения прекратилась на некоторое время». В символической или фатальной вселенной отсутствует случайность, шанс, несчастный случай или вероятность: «это мир, где нет такой вещи, как шанс. Никто не умер, никто не инертен, никто не отключен, не связан или случаен. Всё, наоборот, фатально и превосходно взаимосвязано – вовсе не в соответствие с рациональными отношениями… но в соответствии с непрерывном циклом метаморфоз, в соответствии с соблазнительными формой и внешним видом. Считается, что если субстанция нуждается в энергии, то в мире существует инертный террор случайного, который разрушает шансы. Считается, что порядок видимостей и их бессмысленный распад свидетельствует о чистом случае, но, напротив, миром правит абсолютная необходимость».

Случай и вероятность, таким образом, являются категориями остатка или «отхода», производящими рациональные, причинные объяснения. Всё, что не трактуется в терминах причины и следствия «отбрасываются» в категорию аварии. Поэтому, чем больше доминирует рациональность, тем больше производятся случайные и хаотические отходы. Тем не менее, в третьем порядке бинарные оппозиции оборачиваются и подрываются, полагая, что фундаментальная природа вселенной является хаотической и случайной, за счет веры в рационально упорядоченный или божественно структурированный космос. Но в соответствии с Бодрийяром оба эти представления ошибочны: «разум стремится нарушить непрерывный цикл видимостей. Шанс – возможность не детерминируемых элементов, их безразличие, и, одним словом, их свобода; следствие данного демонтажа… Фатальность является абсолютным отличием от случайного (а также рационального)».

Эти комментарии требуют уточнений. Бодрийяр, вдохновленный Ницше, считает, что человеческие существа пытаются обнаружить значения за видимостями, «реальное» за очевидностями. Религия утверждает доступ к таким истинам, а позже создает науку – «разрушение непрерывного цикла видимостей». Только в прерывании этого цикла возможны «реальность» и научный детерминизм, но это прерывание является также условием возможности, индетерминизма, шанса и случайности. Случайность – это категория рационального, а расстройство есть категория порядка. Чтобы утверждать, что фундаментальной характеристикой вселенной является хаос, по-прежнему свидетельствуют о том, что есть за пределами видимости. Бодрийяр не подписывается под теорией хаоса, потому что стремится к установлению более высокого уровня порядка, «за» и выше степени человеческого восприятия. Бодрийяровская тематика фатума, иллюзии, соблазна, как принципов радикальной инаковости, оппонирует как рациональному детерминизму, так и хаотическому индетерминизму.

Судьба объекта – мстить субъекту через категории знания и значения, генерирующих сам субъект. Как субъективные коды – социальные, политические, сексуальные, генетические – взрываются, так объекты излучаются, как «чистые знаки» и «чистые события», как катастрофа: «катастрофа отменяет причины. Она погружает причину в следствие. Она выбрасывает причинно-следственную цепочку в бездну, для восстановления вещей в их чистой видимости и отсутствии», или «спонтанном единении видимостей». Для Бодрийяра фатальность – господство объекта – и ее иронические следствия, хоть и бессмысленны, но не случайны. Фатальность – лучший фатум, оптимальная судьба, «чрезвычайная необходимость». Бодрийяр определяет фатум как «прецессию следствий за их причинами… причины идут после».