Adradek

Оригинал взят у

Ни мысль, ни практика не могут истощить вещь: и для того, и для другого она остается недостижимым пределом, который в своем "одиночестве" (Гарсиа) противостоит всем попыткам осваивания и усваивания. Именно этот пафос неисчерпаемой твердости является основой объектно-ориентированной философии - а в более широком смысле, всякого традиционного (не диалектического) "материализма".
Не заключается ли, однако, вся проблема в том, что мысль всегда пытается усвоить и осмыслить вещь-для-практики, а практика - освоить и использовать вещь-для-мышления? Именно в этом исток той непроницаемости, которая и составляет сущность всякой вещи: вся ее тайна заключается в том, что это - двойная непроницаемость (этот факт лежит в основе всей философии Хармана, однако здесь эта двойная непроницаемость лишь констатируется и описывается так, как она дана с точки зрения каждой из способности - а именно, как два ряда бесконечного ускользания). Вещь - это всегда "белое, квадратное, содержащее в себе буквы, но также и иное, чем все это" - и "листать, проводить пальцем по обложке, пробегать глазами, ставить на полку, но также и иное, чем все это"; однако каждое из этих "иное чем" является неузнанным следствием того, что я пытаюсь сделать объектом своего концептуального осмысления именно "листать и проводить пальцем", а объектом утилитарного использования - "белое и квадратное". Иными словами: вещи - это череда братских могил, в которых покоятся неизвестные солдаты бесконечной войны между мыслью, пытающейся осмыслить и присвоить себе мир, опосредованный практикой, и практикой, пытающейся утилизировать и присвоить себе мир, опосредованный мыслью.
Таким образом, вещь - то есть первичная форма, в которой реальность дана для человека - является лишь конденсированным и замкнуто-непроясненным выражением сущности человеческого как удерживания вместе двух несовместимых форм удерживания вместе разделенного. Однако и эта человеческая сущность является лишь дублированием того удерживания вместе двух атрибутов удерживания вместе, которое является сущностью субстанции. И именно с этим и связана подлинная притягательность мира вещей: отчуждая человеческие способности от них самих он указывает (хотя и в неистинной форме) на их нечеловеческую истину - на тот факт, что их подлинная значимость отлична от их конкретно-человеческого содержимого (то есть от присущих человеку способов обращения с миром путем его осваивания и усваивания). То, что внизу, то и вверху: вещь - это тень, но тень, отбрасываемая более реальным, чем что бы то ни было человеческое; реальным, которое, впрочем, может стать действительным лишь благодаря человеческому вмешательству, вызванному необходимостью противостоять миру вещей.