Запущенная мистификация окружающей среды

Фаулз. Недоумение.
Я обещал давеча разнести господина Фаулза. Досада от зря потраченного на чтение его опуса «Коллекционер» поутихла, осталось недоумение.
Недоумеваю я над несколькими вещами. На каком основании писателя можно считать крупной величиной, если он не владеет словом в совершенстве. Мое неприятие языка Фаулза в «Коллекционере» и «Волхве» - это вопрос моих личных пристрастий, но вопрос неспособности автора очертить психологический контур своего центрального персонажа – это его, писателя, проблема. Г-н сочинитель так старательно рисует образ парвеню –«Фердинанда», что избыточность в сгущении красок выдает авторскую художественную несостоятельность. Вызывает понятное раздражение употребление по два раза на странице текста словосочетание «и всякое такое». Ну, согласитесь, все мы видели малообразованных людей – но кто из нас видел, чтобы они были до такой степени необразованны. А центральный персонаж все-таки энтомолог, и поверить в его соль ограниченный словарный запас невозможно. Это шаржирование, избыточно, и скорей, выдает иронию сочинителя к своему герою, чем служит целям дать психологический портрет оного. Крепкому среднему писателю достаточно обычно пары штрихов, чтобы задать изначальные личностные рамки персонажа. А выражать подобным образом авторское презрение творению своих же рук – просто литературный провинциализм, дурновкусие.
Второе. Насколько я смог понять, автору надо было изобразить внутренний психологический конфликт героя, и вырастающий из этого конфликт внешний. Для чего автор, ничтоже сумняшеся, прибегает к балаганному приему – берет полуабсурдный сюжет – заточение героем своего визави и объекта желания. Автору это, безусловно, облегчает задачу. Описать простой изолированный конфликт не столь сложно, как конфликт с возможностью к вариативности. Это отдает школярством. В конце концов, автор добивается применением этого театрального, ходульного сюжета, ощущения того, что король легкой литературы и любитель театральщины Александр Дюма становится со свом Монте-Кристо и Жозефом Бальзамо прямо-таки серьезным мастером.
Если мне не изменяет память, то для решения куда более сложных психологических и даже религиозных и социальных проблем, Достоевский, например использовал сюжеты куда более реальные и простые, и добивался несравнимо больших результатов, будь то сюжет «Преступления и Наказания», будь то «Братьев Карамазовых». Чехов обходился для психологической драмы сюжетными заготовками еще более скупыми, чем Достоевский. Про результативность их опытов и говорить излишне.
Вот собственно и вся суть моих недоумений по поводу вознесения г-на Фаулза на вершины литературного Олимпа.