Супер-киллер Болдоха.

Альбом: moscow

"В миру" Балдоху звали Сергей Антонов. А на фене "Балдоха" означает "солнце", а "Болдоха" - "луна".

Убийца 11 человек (доказано в суде , реально , видимо , больше) , душитель. Вырос в московской ночлежке на Хитровке , отца и мать не знал. Привлекался известной бандой грабителей замоскворецкие башибузуки к тихим убийствам , когда нельзя было допустить выстрелов и шума борьбы. Работал сдельно , получал за убийство 10 рублей и отрез ткани. Как мастера своего дела , ни разу не допустившего ошибки , его даже возили на преступления в другие города. Так в г. Орел Антонов беззвучно задушил хозяина ювелирного магазина в то время , как в соседнем помещении , за тонкой перегородкой , работали белошвеи. Неосторожность Антонова привела его к провалу и разоблачению всей банды замоскворецких башибузуков. Убив богатого купца и обыскав всю квартиру , они ушли с места преступления ничего не взяв. На следующий день Антонов , находясь в портерной (рюмочная , по нынешнему) , прочел в газете , что купец имел 30 тыс. рублей в голенище сапога. Истерический хохот Антонова привлек внимание хозяина портерной и тот сообщил в полицию о странном поведении своего посетителя. Антонов был задержан , уличен и осужден.
Балдоха стал личностью легендарной. О нем и песни поют, и поэмы, вот, пишут. Так-то...

1. Волки Сухого оврага

Вдоль окольных дорог, опустелых дворов –
Перекошенные домишки.
Перехожие калики, божьих даров
Извлекайте на свет излишки.
Что вы, барышня, прячете жёлтую брошь?
Выбирайте маршрут прогулки.
Ты мне шубу, прохожий, а я в тебя – нож.
Провалилась луна, как оброненный грош
В Подкопаевском переулке.

Покутили, Балдоха, да ноги долой.
До свиданьица, Сивцев Вражек.
Дай целковый на водку и скачем домой –
На Хитровку, в Сухой овражек,
В Ярошенковский дом, к Подкопаю под бок,
Сядем в «Каторге» окаянной:
Коли выкатишь городовому оброк,
Из-за пазухи свиньям не выложит Бог,
Век живи – озорной и пьяный.

Только долго ль осталось, несчастный чудак, Балдоха,
До похмелья последнего вольного – так, лишь кроха.
Не от печки плясал, вот теперь ожидай подвоха.
Отольются те вдовьи-то слёзы, балда-пройдоха.
В ночь на Чистый четверг из-под пытки заложит Проха,
Глядь-поглядь – и сибирские ёлки. Бывай, Балдоха.

Спящий дом на Покровке пустили вверх дном,
Порешили старообрядца.
Упивайся, Балдоха, «смирновским» вином –
Будем год в серебре купаться.
Сколько взяли? – Без счёту! – Четырнадцать штук! –
Заливай! – Вот те крест! – Холера!
Был хозяин квартиры – богатенький стрюк.
Под дубовой кроватью с деньжищами тюк
Разглядели у старовера.

Брали столько добра, сколь вмещали мешки,
И грузили мешки в телеги.
Эх, румяный Балдоха, не сносишь башки
За шальные свои набеги.
А подводчик у нас – семилетний пацан,
Обнаруживший место схрона.
Кто не знает Мартынки – удрал от цыган,
Что обманом сманили его в Тёплый Стан
Для нескучных утех барона.

Завелось у Мирошки в кармашке деньжонок трошки –
Целый куш серебра и четыре бумажки-трёшки.
Прикупил мужичок сюртучок, кушачок, сапожки,
И остались в кармашке медяшки да вошки-блошки.
Загрустил мужичок, протрезвел, не слыхать гармошки.
…В околотке Мясницком по почкам досталось Прошке.

В Кулаковке на хазе тырбанили слам:
Дылда сплавил барыгам шмотки.
И деньжата шныряли по грязным столам,
И бутылки поддельной водки.
И прихряло дельцов – в темноте-то не счесть –
Прожигать столовера тыщи.
А потом донеслась неприятная весть:
Чурка, стрёмник дурной, прокричал: «Двадцать шесть!» –
И затопали сапожищи.

Кто в окно сиганул, кто на крышу тайком,
А кого и на двор – за ворот.
В луже корчился Дылда, солдатским штыком
От груди до пупа пропорот.
Загремел и Балдоха в Мясницкую часть,
Познакомивши лоб с прикладом.
А что сделалось после, и где он сейчас?
Позабылся Москвою, в Сибирь волочась
По этапам, дыша на ладан.

Всё быльём поросло, остальное – пустые толки.
В «Пересыльном» болтают-де, съели Балдоху волки.


2. Каторга

Обернусь серым волком, братия.
Удеру, хоть вожжёй вяжи!
Опостылевшая Бурятия
Скалозубой пилой визжит
На петляющей в сопках просеке,
Вековую кося сосну.
Солнце плещется в майской просини,
Сушит спиленную весну.
Р-раз! – Качай! – Навались дружиною!
Рр-раз! – Толкай! – Надави, варнак!
Расступись! Тридцатиаршинную
Свалим в брызнувший березняк!
Р-раз! – Потянем упряжкой дружною!
– Эй, Балдоха! За две сосны
Нынче плёткою всыплю дюжину,
Вместо ужина, вдоль спины!
Обленились! Работай, каторга!
Рр-раз!! – Дави, браток! – Расступись!
Над Байкалом повисла радуга.
Впору к морю иди – топись.
Упорхну я с ночными совами
Далеко от чумной возни.
Хоть запри за семью засовами,
Хоть на дыбе своей казни!
Р-расступись!! – Что-о?! Какого лешего?!
На кобылу! Под суд! Распну! –
Не кричи. Не разбудишь грешного,
Угодившего под сосну.
– Что стоим? Али труп не видели?!
Аль не бешеный пёс подох?
А и правда, из сей обители
Не пора ли сбежать, Балдох?
– Что столпились над трупом, выродки?
Р-разойдись!! Эй, солдат, в ружьё!
Тихо, краешком свежей вырубки –
Или в лес иль под батожьё.
– Разбегаться?! Держи разбойника!
Где Балдоха? Сгною, жульё!

Ночью вышел к избе охотника.
Худо: на душу взял покойника.
Бог с ним, утром спалю жильё.


3. Волк

Вдоль окольной тропы – кряжи и валуны,
Бурелом и трясины топки.
Червоточиной сожранный череп луны
Закатился на купол сопки.
Зацепился за шпиль корабельной сосны,
Загляделся на гладь Байкала.
Притаился в подлеске щенок сатаны,
И солёный свинец раскалённой слюны
Капал к лапам с его оскала.

Щерят пасти скелеты поверженных скал,
Разверзают глазницы-жерла.
Серый чует: догнал, заманил, отыскал –
Под пригорком ночует жертва.
В горло горьким комком пробирается медь –
Страха липкий, прогорклый запах.
Жертве только б уснуть, прикорнуть, разомлеть –
Из чернильного мрака клыкастая смерть
Подкрадётся на мягких лапах.

Ой-ли долго ль осталось, несчастный чудак, Балдоха,
До последнего вопля и хриплого всхлипа-вдоха?
Не от печки плясал, вот теперь ожидай подвоха.
Отольются те вдовьи-то слёзы, балда-пройдоха.
Жил, дурак, непутёво, а нынче и кончишь плохо.
Вот и скатертью, значит, дорога. Бывай, Балдоха.

Серый впроголодь тёрся у пастбищ бурят
Вплоть до зимней собачьей стужи.
А по первому снегу – три утра подряд
Люди били волков из ружей.
Он скулил, но юлил. Перебитая кость
Хрустко вздёрнула норов гордый.
Кровь дымилась из раны, прошитой насквозь,
Но матерый инстинкт и врождённая злость
Не давали уткнуться мордой.

Не о том разговор. Желтоглазый хитёр –
Полз на брюхе, залёг в овраге.
Беглый жутко промёрз, только тушит костёр,
Чтоб не вышли на дым варнаки.
Бог не выдаст, свои не прирежут авось,
Да не в каторжный тлен и копоть –
На кобылу под плеть. Лишь бы крепко спалось.
Хладнокровно, расчётливо, сильно и вкось –
В глотку клык, под печёнку коготь.

Мужичонка икнул – в животе забродили дрожжи.
Чуть разгладил, кряхтя, под собою лесное ложе,
Лёг, под голову – пень, на коленки — кусок рогожи.
И не спится Балдохе – трясётся, мороз по коже.
Всё ль зубами стучать бородатой немытой роже?
Двум смертям не бывать, а одну – миновать негоже.

Время! Серый метнулся, когтями шурша
В прошлогодней опавшей хвое.
Жизнь, хотя и бродяжья, да тем хороша,
Что на волюшке, пусть и в хвори,
И цена ей, беспутной, – просверленный грош.
Беглый вздрогнул – душа-то в пятки!
Вскинул руку: не тронь, стерва! Врёшь, не возьмёшь!
И всадил волку в рёбра припрятанный нож –
До надтреснутой рукоятки.

Серый умер в прыжке, навалился мешком,
Подминая бродягу тушей.
И Балдоха, и волк распластались ничком
В грязной буро-бордовой луже.
Вдоль окольной тропы – кряжи и валуны,
И в полроста – трава густая.
В бледном свете изъеденной червем луны –
Из подлеска, с подветренной, впрямь, стороны,
К месту схватки рванула стая.

Всё оружие – ручка подломленной в драке финки.
Затрещала луна, расползаясь на половинки.
Питиримов