железнодорожные войска весны
 
[Most Recent Entries] [Calendar View] [Friends View]

Tuesday, September 27th, 2011

    Time Event
    1:35a
    А к вам тоже приходят дядя Витя и дядя Валера?
    Синеваты скулы, и под носом лишняя пленка.
    Доставляют пешком друг друга с самой Шпалерной.
    Взгляд мельтешит, и сводит челюсти от пролонга.

    (Щуплое счастье мечется, как болонка.)

    Дядя Валера с утра в себе обнаружил повадки бойцовской рыбки,
    дяде Вите уже неделю как-то гуняво.
    Печень сжимает тоска по хитиловской маргаритке,
    и даже с камнем на шее не перейти Влтаву.

    Ты не оставь уж, пожалуйста, помоги нам, братка,
    не пожалей косого пламени для стакана.
    Если пойдет блевота, надо подставить латку
    или подуть на пальцы, чтобы быстрей стекало,

    и на пушистом канате пляшет мудила:
    черная королевна, любуйся, что я погибаю,
    раньше меня никакая нежность не теребила,
    а теперь даже кровь идет подзалупная, щелевая.

    (Счастье навзрыд раздувается в алабая.)

    В лицах Валеры и Вити стоят пермяки и меряне,
    если еще не сказать эфиопы и копты.
    Минуты колышутся опаленными пузырями,
    тишина нарастает, не помереть бы, ебты.

    Все постепенно приобретает черты гиньоля,
    пищевод туда и сюда мотает лосиной.
    Вид из окна ушили и надвое распороли
    то ли лучом разящим, то ли лапкой крысиной.

    Бабушка беспокойна: не пускай их дальше порога,
    не подавай им ни парчади, ни кавалка.
    Пусть лучше будет охота на дрофу и единорога,
    их еще много осталось и хотя бы не жалко.

    (Хрупкое счастье щерится, как давалка.)

    Дочка (это Витя вдруг говорит), ты была размером с пару горошин,
    а теперь вот уже не влезаешь в эску.
    Это все ничего, мы тебя прикопаем, весело запорошим,
    произведем от римлян, какие там Чаушеску.

    Все-то ты врешь (возражает спокойно ему Валера), полно,
    лучше уж на чужой каравай разевать ебало.
    В кварцевом гуле спят мышата и зерна,
    но я не усну, какая бы лампа ни колдовала.

    Медленный звон проплывает сквозь форточку и обратно.
    Можно подумать даже, стена гноится.
    Витю-Валеру не лечат ни йодные сетки и пятна,
    ни тотемные костяника и медуница.

    Ты вот давай, подначивает один, произведи себя в кинобиты,
    нет уж, другой семенит, свою-то душонку жальче.
    Даже отсюда, где светозарной лапкой окно расшито;
    даже теперь, когда сальной свечой оплывает щачло.

    (Счастью уже не хочется по-собачьи.)

    Повороты щетины в инее серебристы,
    на краю стакана жимолость или силос.
    Шурудят по-хорватски разлоченные сербисты,
    а у Вити с Валерой немножечко не сложилось.

    Гордо несут караул набивные звери.
    Милая смерть затыкает печную вьюшку.
    Валера лежит на Вите, и Витя лежит на Валере,
    и им до самой Шпалерной долго нести друг дружку.
    1:43a
    Ремесло выгоняют из пальцев, не соблюдая узора.
    Яблоку выпадает разок-другой пробежать по кругу.
    На парчовом ветру остается все меньше озона,
    и день вытекает через отвесную трубку.

    Да и какие могли быть находки: ракушки каури, тина,
    сжатая в точку нежность, которую некуда плавить;
    тело, забывшее лучшую половину
    просто во имя того, что такое память.

    И никакого зазора, горести или праздники,
    свет сикось-накось, а в середине - телема.
    Будем молчать, рисовать любимые свастики
    и ожидать масштабной реконструкции терема.

    Вот семьюстами снами набитый рот,
    но звезда занимается над водяной подошвой.
    Простоволосая смерть, но кто ее приберет
    и сделает невозможной?

    Так даже лицо втихомолку пронзает пряжа,
    на ледяных лучах заминается лента.
    Тающим ботиком с порванным такелажем
    от даугавы до ягод - белесая клейта.

    Золотое пятно цветет на месте ушиба,
    крест состоит из четырех полосок.
    Если беда в четыре раза ушита,
    значит, не зря говорят, что душа - обносок.

    В мутной воде говорящая рыба унаги,
    между лицом и лицом полотняная зыбка.
    Чуть ниже неба плывут водяные знаки,
    но уже на правах послеобраза, пережитка.
    9:24p
    Заревое лето; сержант незнайка осел в лазарете у медуницы,
    семь аватаров висит на плече гурьбой.
    Он отверзает гроссбух, но не может прочесть страницы,
    или ляжет душой навылет и давит сердечный бой.

    Хочется взмыть в середину неба на табуретке
    или хотя бы сестренке смерти скомандовать: "Отсоси!"
    Под языком продолжает таять шероховато-розовый круг таблетки
    с глупой кокетливой риской, похожей на букву пси.

    Когда гасят свет, одну полночь четырежды петь затевают ходики,
    на решетке окна набухает лунный жетон,
    и в его луче по стене пробегают всякие кинохроники.
    (Черно-белый луч, короче, рисует на золотом.)

    Парой бенгальских свечей обозначена взлетка,
    на простыне валяется связка крылатых голов, а тела отдельно.
    Столько работы на выбор: кольцевать зимородка,
    подбивать на измену, замирать от страха над колыбелью.

    Вот как весело жить, когда ты уже не проныра:
    уходи в одеяло, оспа (или как тебя - скарлатина?)
    А утопшие скулы и выцветшие полмира -
    это все просто так, это, ну, повышается уровень пролактина.

    У кого бы узнать, далеко ли отсюда до Морровинда.
    Но другие молчат, присосавшись к палочкам с истинным огоньком.
    Если ты закрываешь глаза, тебя самого не видно,
    говорит нам второе правило поглощения целиком.

    Кифаристике навсегда предпочесть авлетику,
    разыскать в приемном покое подходящую Хатшепсут.
    Занимайте места на повторном сеансе согласно купленному билетику.
    Уже скоро отменят таблетку, дадут табуретку, а потом, глядишь, и действительно отсосут.

    << Previous Day 2011/09/27
    [Calendar]
    Next Day >>

lastfm   About LJ.Rossia.org