в сапогах из енота, в огромной собачьей куртке
я вернулся из плена людей на четвертые сутки.
был подшит за подкладом флакон драгоценного яда,
и набит на груди точный план корабельного сада,
и шуршали в карманах заемные чьи-то бумаги -
я не помню зачем, ты не мучай меня, бога ради.
я вернулся оттуда, где солнце на красном кардоне,
где не тают и ждут отпечатки моих ладоней.
я как будто скучал, я как будто измучен ношей
что же тянет в затылке: "не бойся меня, хороший"?

я вернулся домой, в изразцовые жаркие печи,
в сладкий дым, нежный тлен, но ничто меня здесь не лечит -
сердце новой звезды одряхлело и сыплет грани,
я сижу и смотрю в свой колодец на сны и камни:

там пернатые женщины в парках целуют прохожих,
до стеклянного сна, до мороза в груди и под кожей.
их зовут как-то дейзи там, дарси, грейси
или лиззи - я плохо помню, а ты не смейся -
это вязкое мясо давно развратилось духом,
я тоскую всей желчью, всем теплым медвежьим брюхом,
каждой легочной пленкой, всей взвесью кровавой пыли -
я не знаю других, чтоб нежнее меня топили.

в сапогах из енота, с огромной опухшей рожей,
я которую вечность моложе и блядь, моложе.
я отдал тебе свет корабельного сада,
моя елена,
я бы отдал тебя, за еще одни сутки плена -
чтобы сосны и солнце, и крабы вдоль ног бродили,
и пищал за диваном китайский ручной будильник.