|
|
Thursday, February 19th, 2004
|
1:07p
Cижу в попутках.
Вот я русский. Папа-мама русские. Люблю русских, да. У меня двое детей русских - как-же мне русских не любить?
Но и Салтыкова-Щедрина я тоже очень люблю. Причем именно как русского писателя.
А мне говорят, что он Глумился. Я вот специально взял историю одного города, проскролил наугад, ткнул в текст:
( Read more... )
И вы знаете, господа, если это Глумление и Русофобия, то я наверно не русский нихуя.
(9 comments |comment on this)
|
2:20p
Клоуны, блин.
А тем временем...
(comment on this)
|
2:20p
Война.
Моему деду повезло - он не вошел в число 25 процентов, его жена и деты выжили.
Война застала бабушку в Питере, ее и троих детей, (дочь и двое сыновей, мать родилась позже, в 43-м). Вывезли их довольно скоро - жена подполковника - но в дороге мои дядья потерялись.. Бабушка нашла их уже после войны, в детском доме на кавказе, больных дистрофией и стригущим лишаем.
После войны дед какое-то время служил в Берлине. По чину и как человеку семейному под жилье ему отвели особняк, отобранный у какого-то промышленника. Мать рассказывала, что мечтой детства у нее было забраться на голову некой абстрактной статуи, которая стояла в саду перед домом - судя по фотографиям у промышленника был довольно странный вкус . К ним приходили немцы - просили еду. Постучится такая фрау - рассказывала бабушка - butterbrott, butterbrott бормочит. Я ей по русски - хлеба кус, маргарина тоненько сверху - найн!, говорит, хлеб - мало, маргарин - много. Стала им по немецки делать..
Остались и трофеи. Поварежка с орлом и свастикой на ручке, тетя Ина до сих пор разливает ей суп. И ноты Баха, конца 19-го века издания.
(comment on this)
|
4:46p
Жизнь.
(comment on this)
|
|
|
|