Мне семь лет. По вашему это будет… минуточку… около 35, наверное. Я хочу вам сказать: считайте, что вам чертовски повезло, что в этой жизни вы родились человеком, а не собакой.

Это только в глупой детской песенке поется: "Хорошо быть кисою, кисою – собакою: где хочу пописаю, где хочу – покакаю". На самом деле попробуйте пописать (не говоря уже – покакать), где – а самое главное, когда – вам хочется. Этот мир заточен под людей, а не под нас. Двуногие – поистине счастливые существа: они в любой момент могут прекратить заниматься, чем занимаются, встать из-за стола, зайти в комнатку слева от входа в дом, закрыть за собой дверь и счастливо журчать там, сколько влезет. Точнее, сколько вылезет.

А вот мне… Вы только представьте себе, что вы живете в тюрьме, и у вас в камере нет даже параши: чтобы пописать, вы должны терпеливо дожидаться положенного по расписанию вывода на оправку – и то, если ваш тюремщик и полновластный хозяин не заболел, не напился пьяным или просто не загулял где-то, забыв вовремя выйти на дежурство и вывести вас в туалет! А если, не приведи господи, у вас случилось расстройство желудка? Врагу такого не пожелаешь. Третьего дня мне пришлось битых сорок минут умолять хозяина оторваться от компьютера и вывести меня на оправку – так, что когда он соизволил, наконец, и я выскочил из подъезда, у меня не хватило сил даже на три метра в сторонку отбежать…

В этой тюрьме, между прочим, на вас постоянно кричат и наказывают за малейшую провинность: не там сел, не так повернулся, не туда вошел, не вовремя что-то сказал… И наказывают, надо сказать, больно: бьют кожаным ремнем так, что шерсть клочьями летит, и я порой, хотя и не робкого десятка, но не могу сдержать крик, и слезы из глаз катятся. И главное, чаще всего – совершенно непонятно, за что бьют. Для профилактики, что ли?

А голод! Ох уж этот голод… У моих тюремщиков есть чуть ли каждый день повторяемое заклинание: у собак, дескать, нет чувства насыщения. Ага. Это они свою совесть так усыпляют. Сами-то они трескают по три раза в день, да такие вещи, что у меня аж голова кружится и рот полон слюней. Не могу оторваться. Понимаю, что нельзя, что ниже собачьего достоинства, а сижу, смотрю им в рот и не могу оторваться. Пока не выгонят. Сами по три раза в день жрут, а мне раз в день дают миску еды. Всегда одно и то же, изо дня в день: гречневая каша (хорошо еще, если свежая, а то уже и три дня на плите в кастрюле простоявшая) и полбанки собачьих консервов, одних и тех же, одних и тех же каждый день, день за днем все семь лет моей жизни, сколько себя помню… Ну разве мне хватит одной мисочки дурацкой каши и полбаночки этой дряни? Нет, насчет дряни это я конечно, малость хватил. Консервы, в общем-то совсем даже ничего, говоря по правде. Но не каждый же день!

Про секс я уж не говорю. Какой секс может быть в одиночной тюремной камере? С кем? Другие собаки, с которыми мне редко-редко удается украдкой переброситься парой слов на прогулке, рассказали мне как-то, что к некоторым псам – не таким, как я, конечно, а породистым – приводят даже проституток! Правда ли, нет ли – не знаю, врать не буду.

Вы спросите, а откуда я вообще знаю, что такое секс? Ха! Однажды, чтоб не соврать… года два тому назад… да, точно два года! Два года назад я вырвался и убежал. Хотел вообще сбежать от них. А хуле? Пропитание я себе всегда найду, благо помоек вокруг полно. Дурно мне сделалось от одной мысли, что вся моя жизнь пройдет в этой клетушке, с двумя выводами на оправку в день и миской каши вечером. Гори оно все синим пламенем! Рванул, вывернулся из ошейника (он мне, к счастью, велик был) и понесся вперед, за помойку, за угол и поминай как звали. Так вот, у высохшего пруда, тог самого, что перед круглосуточным магазином, я и увидел ее. Она была… Как вам это описать? Впрочем, нет. Уж извините, не буду я вам тут ничего про это рассказывать. Вас это не касается. Это мое и только мое. Ну, и ее, конечно тоже. Сейчас вспоминаю, что даже забыл тогда спросить, как ее звали.

Вот такие дела. Но самое паршивое, что мой новый Хозяин – впрочем, он сейчас временно мой Хозяин, пока Хозяйка в больнице лежит, я надеюсь, по крайней мере, что временный – так вот, мой новый Хозяин взял новую моду. Дело в том, что я когда вырываюсь, наконец, на прогулку, то никак не могу сдержать себя от радости, ну и кричу в голос, знамо дело. А ему это, видите ли, не нравится. И вот кто-то, какая-то бесхитростная душа, сказала ему, что собаку, дескать, нужно строго взять за морду, сжать ее и сказать "фу". Это, дескать, жест подчинения. Представляете? Ведь даже самому последнему барану (из тех, которых, говорят, мои предки в горах пасли) известно, что у нас нос – самое чувствительное место. И вот он рад стараться, да так, что каждый выход на прогулку превращается для меня в самую настоящую пытку. Хватает за морду что есть мочи, так, что я кричу уже не от радости, а от боли, ревет "фу" и тащит вниз по лестнице, мудило! "Жест подчинения", блядь! Взять бы его самого за яйца и тащить волоком вниз со второго этажа, посмотрел бы я на него!

Вот такая у вас была бы жизнь. Вы спросите, а почему же я тогда вернулся? Да, вернулся. Часов пять был в "самоволке" с той классной сучкой, а потом все-таки вернулся. А что делать прикажете? Все-таки здесь кормят. Хоть мало, хоть плохо, но все лучше, чем по помойкам шастать. И потом, они же не злые. Равнодушные подчас – это да. Но не злые, не садисты. А когда я смотрю на них сиротским взглядом (я умею, есть у меня такой специальный взгляд), или изображаю бурную радость, когда они приходят – то они и вообще добрые становятся. "Дику-у-у-лечка, милый", – говорят. Садятся на корточки, сюсюкают. Мне их сюсюканья, конечно, как говорится, что пятая нога, но уж и то хорошо, что пока сюсюкают, значит не ударят. А может, и дадут что-нибудь съедобное вне очереди, чтоб хоть немного голод унять.

Нет, не злые они, точно вам говорю. Просто у них такие представления. И по-другому они не могут. Такая у них судьба. Своя. И у меня тоже – судьба. Своя. Собачья. Вот так-то.