Дневник. Продолжение. 1983-84 год. Спектакль "Серсо". Шедевр шедевров. Вторая часть
Предыдущая запись
Я просто процитирую свой фрагмент:
"Этот "сеанс игры в серсо" - один из уникальных и незабываемых театральных образов не только последних лет, но за всю историю театра, может быть.
Многое можно принять и отвергнуть в этом все-таки странном спектакле, но не поддаться очарованию этого момента невозможно. Я не сентиментален, и я не лирик, но я почувствовал странный подъем, у меня было ощущение полета, я парил и наслаждался, как почти никогда в театре".
По-моему, тут всё сказано

Он и Надя читают письма его и бабушки, причем Надя, надевшая старинное бабушкино платье, как бы становится ею.
Остальные обмениваются репликами, как бы разрушая иллюзию былого, воскресшего перед нами. Сразу неясно: реальная ли это сцена из нашего времени или воскресшая картинка прошлого?
Но условность, двойственность еще усилена режиссером: остальные герои вдруг начинают монологи в стиле только что прозвучавших писем, полные старинного очарования выражений, но посвященные сегодняшним проблемам героев, обращенные друг к другу. Одновременно Николай Львович предается воспоминаниям, всплывает образ серсо, любимо игры его молодости, Ларс исполняет некий не совсем понятный концертный номер.
Петренко разбитым тенорком исполняет "Севастопольский вальс", Гребенщиков поет песенку о серсо на верхней игровой площадке (на чердаке), трое актеров исполняют старинную песенку из какого-то водевиля, одновременно Николай Львович излагает (именно излагает) Паше историю своей бурной жизни (пресловутая симультанность действия, здесь это вполне уместно, но лишь грань, штрих, эпизод) и постепенно подготавливается кульминация.
Сюжетная справка: Николай Львович как вдовец (хотя он прожил с Лизой всего неделю в браке, но брак не расторгался) имеет право на этот дом, как наследник, а Паша решает купить его, он богат, и здесь некий отзвук коллизий новой волны, ситуаций Арро, но это преображено, измельчено, скомпрометировано и опрокинуто дальнейшим ходом действия.

Итак, кульминация. Под менуэтный ритм старинной изящной песенки появляются все герои в старинных камзолах, париках и платьях. Сцена задергивается с обеих сторон прозрачными занавесами, образуя поэтическую дымку, и начинается игра в серсо, виртуозная, гармоничная, легкая, исполняемая с отличным взаимодействием, чувством партнера.
Летят кольца через крышу и под крышей, их ловят и снова бросают, все в едином ритме, порыве и в единстве с легкой дымкой, ажурным, почти воспаряющим старинным домом.
Что значит этот образ, символ, эта поэма в пластике? Здесь есть и легкая грусть по идиллии невозвратимого прошлого, и радость от долгожданного соединения одиноких людей, слияния, соития душ (никаких сексуальных аллюзий! просто соитие - значит слияние).
Можно понять по-разному, увидеть множество оттенков. Этот "сеанс игры в серсо" - один из уникальных и незабываемых театральных образов не только последних лет, но за всю историю театра, может быть.
Многое можно принять и отвергнуть в этом все-таки странном спектакле, но не поддаться очарованию этого момента невозможно. Я не сентиментален, и я не лирик, но я почувствовал странный подъем, у меня было ощущение полета, я парил и наслаждался, как почти никогда в театре, а это чувство дорогого стоит!
Вот такое вот лирическое отступление, без которого немыслим рассказ о спектакле.

Но уже в конце второго акта гармония нарушается, по знаку Паши Николай Львович оповещает всех, что он наследник дома и что он продает его Паше.
В начале третьего действия мы вновь не узнаем дома-декорации, он становится серым, мрачным, будничным. Всё насыщено атмосферой утренних хлопот и сборов, все ходят с чемоданами, сумками, Ларс с огромным рюкзаком, все в пальто, в плащах, праздник отлетел, отошел в прошлое.
Зачин действия - стереофоническое чтение по обе стороны декорации каких-то волшебных сказок и притч, их читают Петушок и Ларс. Затем появляется Паша и уговаривает всех остаться.
Роль Паши в эти минуты напоминает Кинга из пьеса Арро ("Смотрите, кто пришел"), хотя Паша не тянется к культуре и интеллигенции, он изначально культурный человек.
Но отчуждение между ним, приобретателем дома, и остальными растет с каждой минутой. Он обнимает Надю, даже просит ее руки, но она отвергает, обрывает флирт с милой улыбкой, но навсегда.
Выходит мрачный, сосредоточенный Николай Львович, подрастерявший свой апломб и широкие жесты. Володя - Ю. Гребенщиков - бьется в припадке вроде эпилептического. Затем Володя начинает длинный монолог о своих предках - мужиках и о своей странной наследственности. Мрачный и отрешенный, он определяет атмосферу этого эпизода.

Вдруг Николай Львович объявляет, что отказывается от дома, не хочет возвращаться к прошлому, дом обрекается на запустение и гибель.
Мужчины начинают таскать огромные, тяжелые щиты и доски, и на наших глазах дом деловито заколачивается, действие переходит в пространство вправо от дома, видимое зрителям с обеих сторон. Атмосфера сгущается с каждым прибиваемым гвоздем, все темнеет, сереет и грустнеет.
Уходя, Валя произносит последнюю фразу: "Вот теперь мы могли бы здесь жить вместе!"
Но гармония разрушена, единство утеряно, будни вступают в свои права.

Сцены из спектакля


Дневник советской поры. О времени и о себе
Из дневников времен СССР. 1978 год
Из тетрадки советских времен. Литературное
Мои замечания о русском театре. 1979 - 1981
И снова дневник. 1983 год
Дневник. Продолжение. 1983-84 год