Below are the 7 most recent journal entries recorded in ogles' LiveJournal:

Tuesday, May 19th, 2009
4:38 pm	Моллой Вспомнил вдруг о С. Беккете. Его "Моллой" произвёл на меня сильное впечатление. При чтении у меня даже менялось мышление, становилось ясным и механистичным. Разумеется, я примеривал прочитанное к себе. Моллой. Мне странно, что творчество Беккета не нашло отражения в "альтернативной" музыке (как Бодлера, Рембо, Лотреамона, Сартра). Это же золотая жила, особенно для всяких экстремалов. Его образы конкретнее и даже жутче тибетовских. Спокойный такой себе ужас. Странно, что о нём вообще мало кто знает. И вот госпожа Ламбер осталась на кухне одна. Она села у окна, подвернула фитиль у лампы, что делала всегда, перед тем как ее задуть, потому что не любила гасить еще не остывшую лампу. Когда она решила, что плита и заслонка достаточно остыли, она поднялась и закрыла вьюшку. Мгновение постояла в нерешительности, подавшись вперед и уперев руки в стол, потом снова села. Трудовой день ее кончился, и начались другие труды, ежедневные мучения, приносимые слепой жаждой жить. За столом или на ходу она переносила их лучше, чем в постели. Из глубин бесконечной усталости доносился ее несмолкаемый вздох, тоска по дню, когда была ночь, и по ночи, когда был день, и днем и ночью, со страхом, по свету, о котором она слышала, но которого, как ей говорили, она не узрит, потому что он не похож на знакомый ей свет, не похож на летний рассвет, который, она знала, снова застанет ее на кухне, где она будет сидеть на стуле, выпрямившись или склонившись на стол, - слишком мало сна, слишком мало отдыха, но больше, чем в постели. Часто она поднималась и ходила по комнате или обходила ветхий дом. Пять лет это уже продолжалось, пять или шесть, не больше. Она внушала себе, что страдает какой-то женской болезнью, но верила этому только наполовину. На кухне, пропитанной ежедневными заботами, ночь казалась не такой темной, день не таким мертвым. Когда становилось совсем плохо, она сжимала края ветхого стола, за которым скоро опять соберется семья и будет ждать, когда она им подаст, и судорожно шарила по нему, ощупывая стоявшие наготове пожизненные неизбывные горшки и кастрюли, - это помогало. Она распахнула дверь и выглянула. Луна скрылась, но звезды мерцали. Она стояла и смотрела на них. Такая картина ее иногда утешала. Она подошла к колодцу, потрогала цепь. Бадья была опущена на дно, ворот на замке. Так-то вот. Пальцы ее гладили изогнутые звенья цепи. Сознание неустанно порождало неясные вопросы, они громоздились и медленно осыпались. (Comment on this)
Monday, May 18th, 2009
2:54 pm	Механическое пианино Закончил с Воннегутом. Последней прочитанной его книгой оказалась первая написанная, "Механическое пианино". Совершенно не похожая на последующие книги, ничего общего, кроме места действия: Илиум. Антиутопия о будущей тоталитарно-технократической Америке, где всё делают машины, и человеку просто нечего делать. Между прочим, перекликается с ефермовским коммунистическим миром: и там и там человек избавлен от необходимости работать, нет капитализма и конкуренции, кризисов и бедности, каждый получает оптимальное количество товаров и услуг, всё учитывается и планируется компьютерами. И тоже всё для блага человека, для его комфорта. Разница лишь в том, что у Ефремова есть Академия Горя и Радости, важнейшая инстанция на Земле. Она-то и учитывает не только экономический, но и моральный эффект любого нововведения, насколько хорошо или плохо будет от этого людям. И такая большая разница. * * * Купил в букинистическом "Феномен человека" Тейяра де Шардена и "Дерзание духа" А.Ф.Лосева. На философию, блядь, потянуло. Чувствую, что скоро отнесу их обратно. Следует читать только книги, непосредственно относящиеся к жизни, способные принести практическую пользу, как-то: художественную, развивающую и, в меньшей степени, научно-техническую литературу. (Comment on this)
Monday, April 27th, 2009
12:10 pm	Воннегут Больше читать нечего, поэтому продолжаю читать Воннегута. Уже даже названия не помню. Дядя повторяется, но всё равно на достойном уровне. Эх, человек из раньшего времени... (Comment on this)
Sunday, April 26th, 2009
5:49 pm	Таулетные книги Туалетная книга — это книга, которая будучи положена в туалете, способствует возникновению геморроя. Книга не может перестать быть туалетной, это навсегда. Для меня туалетными книгами являются, навскидку: "Туманность Андромеды" Ефремова, "Самоучитель работы на компьютере" В. Левина, сочинение Кошастого. (Comment on this)
Sunday, April 5th, 2009
7:35 pm	Воннегут, "Фокус-покус" Прочитал "Фокус-покус" Воннегута. Хорошая книга, напоминает о "Матери Тьме", но та сильнее. Снова о той незаметной границе, переходя которую классический "маленький человек" становится одним из сильных мира сего или их пособником. Актуальная тема. Читая, вслед за автором задумался, куда подевалось рабочее движение? Оно бурлило в первой половине ХХ века, а после второй мировой войны куда-то исчезло. Может оно добилось своих целей и упразднилось? Или НТР дал каждому по потребностям и сгладил социальные противоречия? Ещё узнал подробнее об Уотергейте, раньше только слово такое слышал. Язык этой книги отличается от других книг: такое впечатление, что Америку описывает Бажов или какой-нибудь пролетарий, очень необычно. По сути, Воннегут и есть пролетарский писатель. И переводчица постаралась. Ещё В. обратил моё внимание на анархизм. Ведь слово-то очень правильное, я его только сейчас сознательно расслышал. Если отбросить исторический контекст, я и есть анархист... Отбросил, прицепил значок на грудь — молодец, а теперь надо познакомиться и с контекстом. Почитаю об анархизме. Уже заранее знаю, что дело это бесперспективное (иначе уже давно так и было), но сам позрыв достоен внимания и сочувствия. Я, хоть в экономике не больно разбираюсь, все же никак не отделаюсь от подозрения, что любое правительство, которое успешно справляется со своими делами, - тот же самый план Понци [финансовая пирамида], а по-другому просто быть не может. Оно знай себе одалживает да одалживает, и не думая возвращать. А иначе как мне объяснить моим внукам-полиглотам, что собою представляли Соединенные Штаты в тридцатые годы, когда политикам и людям, которые всем крутили, не удавалось так сделать, чтобы народ хоть на самое необходимое зарабатывал, на продукты там, одежку, на топливо к зиме. Башмаки тогда купить, это ж какая была проблема! И вдруг смотрите, пожалуйста: те, кто еще вчера были нищими, сидят себе в офицерских клубах, выряжены с иголочки и филе с грибами заказывают, запивая шампанским. А другие недавние бедняки в столовых для рядового состава сидят, но тоже одеты, обуты, гамбургеры уписывают и запивают их пивом. Этот вот два года назад голову себе ломал, как бы залатать изорвавшиеся подошвы, а теперь джип водит или грузовик, а то, глядишь, самолет, катер там какой-нибудь, и всего у него вдоволь: бензина, снаряжения всякого. Очки ему выдали, зубы вставили, если требовалось, и никакие больше несчастья ему не страшны - он от них застрахован. И где бы ни находился он на планете, уж будьте уверены, в День благодарения, в Рождество будет у него к столу горячая индейка под клюквенным соусом, придумают, как доставить. Что же случилось? А ничего другого и случиться не могло, просто план Понци заработал. Меня тоже всегда этот и похожие вопросы волновали: откуда это всё, что мы сейчас имеем? Мы получили, не прикладывая усилий, а значит, когда-нибудь придётся платить. Current Music: Fleur (Comment on this)
Sunday, March 8th, 2009
5:01 pm	Ярко-красная капелька надежды и смысла Закончил "Empire V". Роман продолжает и объясняет многое в "Generation П". Пирамида, пирамида. Книга занимательна, но и серьёзнее других, в ней больше философии и даже в какие-то моменты мелькают явные протест и порыв, нечастые у этого автора. Резонирует с чем-то более глубоким, чем остроумие и любовь к умозрительным построениям. Стало грустно. "Любовная" линия лишняя, раздражает. В кульминационный момент Пелевин неожиданно выходит на Тибетовское "where dreams go to when they die" и даёт довольно мрачный ответ: Постепенно я стал различать в тучах длинные гирлянды огней. Сначала они были тусклыми и еле различимыми, но постепенно становились ярче. Я знал, что эти огни как-то связаны с людьми - то ли это были человеческие души, то ли просто чужие мысли, то ли чьи-то мечты, то ли что-то среднее между всем этим... Я понял наконец, что это такое. Это была та часть человеческого сознания, которую Энлиль Маратович назвал умом "Б". Она походила на сферу, в которой мерцало нежное перламутровое свечение, "полярное сияние", как он когда-то говорил. Сферы были нанизаны на невидимые нити, образуя длинные гирлянды. Эти гирлянды - их было бесконечно много - спиралями сходились к крохотному пятнышку черноты. Там находилась Иштар: я не видел ее, но это было так же ясно, как в жаркий день понятно, что над головой сияет солнце. Внезапно мое тело совершило резкий и очень болезненный маневр (мне показалось, что все мои кости с хрустом съехали вбок), и я очутился на одной из этих нитей. Затем я понесся прямо по ней, протыкая один за другим эти умственные пузыри. С ними, насколько я мог судить, ничего при этом не происходило - и не могло произойти, потому что они были нереальны. Целью языка были не сами эти пузыри, а ярко-красная капелька надежды и смысла, которая вызревала в каждом из них. Язык жадно впитывал эти капельки одну за другой и набухал какой-то грозной электрической радостью, от которой мне становилось все страшнее и страшнее. Я чувствовал себя тенью, летящей через тысячи снов и питающейся ими. Чужие души казались мне раскрытой книгой - я понимал про них все. Моей пищей были те самые сны наяву, в которые человек незаметно проваливается много раз в день, когда его взгляд движется по глянцевой странице, экрану или чужим лицам. В каждом человеке распускался алый цветок надежды - и, хоть сама эта надежда чаще всего была бессмысленной, как прощальное "кукареку" бройлерного петуха, ее цветок был настоящим, и невидимый жнец, который несся на моей взмыленной спине, срезал его своей косой. В людях дрожала красная спираль энергии, тлеющий разряд между тем, что они принимали за действительность, и тем, что они соглашались принять за мечту. Полюса были фальшивыми, но искра между ними - настоящей. <...> "Где-то спят дети, - думал я, - мечтают о чем-то вроде бы детском, но на самом деле уже вырабатывают баблос, как взрослые... Все работают с младенчества... Ведь со мной это тоже было, я помню как... Я помню, как вызревает эта ярко-красная капля надежды... Кажется, что мы вот-вот что-то поймем, доделаем, рассудим, и тогда начнется другая жизнь, правильная и настоящая. Но этого никогда не происходит, потому что красная капля куда-то все время исчезает, и мы начинаем копить ее заново. А потом она исчезает снова, и так продолжается всю жизнь, пока мы не устанем. И тогда нам остается только лечь на кровать, повернуться к стене и умереть..." Меня трясло, словно на электрическом стуле - стало так плохо, что я готов был умереть сам. Теперь я знал, куда исчезает эта красная капля. Я падал сквозь чужие жизни все быстрее, и мой всадник сноровисто собирал последние ягоды смысла, глотая их и насыщая непостижимый мне голод. Я видел, что многие люди почти понимают происходящее - догадываются обо всем, но не успевают об этом задуматься. Все глушит крик великой мыши, и у человека остается смутное воспоминание, что в голову приходила очень важная мысль, но сразу забылась, и теперь ее уже не вернуть... Мы приближались к конечной точке путешествия - огромной невидимой массе Иштар. Я знал, что в момент удара все кончится. И в последнюю секунду путешествия я вспомнил, что в детстве знал обо всем этом. Я видел вампиров, пролетающих сквозь мои сны, и понимал, что они отнимают самое главное в жизни. Но человеку было запрещено помнить про это наяву - и поэтому, просыпаясь, я принимал за причину своего страха висящий над кроватью веер, похожий на большую летучую мышь... Конец грустный и неприятый потому, что и там, наверху, у богочеловеков, обнаруживается та же иерархия, та же борьба за власть и ресурсы, те же пороки... просто у них лучше мухоморы. Дурная бесконечность пищевой пирамиды под глазом, Пасть in the heart of it all. Что-то гностическое. Со школьных времён я иногда устраиваю короткие мысленные диспуты между различными науками на тему "чей предмет важнее (первичнее)?". Например, математика или физика, т.е. отношения или материя? Или может быть медицина и психология, потому что без них вообще нет субъекта? Победителей не было, они спорили просто на интерес. Экономика никогда не приглашалась на эти диспуты — было и так понятно, что она вторична по отношению к той же математике (исчислению). По Пелевину, экономика входит в зал дискуссионного клуба, молча расстреливает всех из автомата и уходит. Точнее, не экономика, а деньги. Деньги как основа мироздания. Сама вселенная была создана для того, чтобы люди в ней думали о деньгах и тем самым вращали динамо некоего демиурга. "Бог", "истина", "вселенная" — это лишь побочные продукты производства, "жмых", по выражению одно из персонажей. Интересно. Напоминает "Дюну". Книга производит впечатление недописанной, как будто автор вместе с главным героем разочаровывается в поиске ответов и больше нет смысла писать. Или стало торопить издательство. Current Music: Robert Wyatt (Comment on this)
Sunday, March 1st, 2009
8:08 pm	Числа Закончил "Числа" Пелевина. Давно уже не читал ничего с таким удовольствием. Лёгкая и суетно-остроумная до искромётности. Достойное продолжение и развитие "Generation P", даже превосходящее его. До меня наконец-то дошло, что Пелевин — сатирик, причём приёмы у него те же, что у Петросяна: эффектная игра слов и смыслов, конечно, более остроумная и интеллектуально нагруженная. Или, чтобы уйти от нелестного сравнения, как у Ильфа и Петрова. Кстати, "Числа" тоже вполне можно растащить на цитаты. Но читать, щёлкать языком, качать головой, восторженно цитировать первому встречному нужно быстро и не оглядываясь, как перебегая по тонкому льду, потому что Пелевин [здесь] неглубок и лучше не всматриваться в его тексты и не искать в них прозрений. Просто читать и получать относительно тонкое удовольствие, "здесь и сейчас". Оговорюсь, что это на мой простецкий, безо всякого кокетства, читательский взгляд. Вполне возможно, что в последних произведениях Пелевина действительно есть смысловые слои и он, например, по-прежнему показывает нам светлячков и скарабеев. Несмотря на упомянутую лёгкость, самой своей темой "Числа" создают ощущение, что остались ещё непонятые связи, причины и следствия; после прочтения тихо сидишь и думаешь "а почему же тогда...", "а как же...", "а зачем тогда...". Правильное такое послевкусие. Недосказанность также ощущается от того, что ему так много хочется сказать, что с трудом вмещается в одну книгу. Ещё привиделась параллель с "Маятником Фуко", о том, как сознание влияет на реальность. А может быть, Пелевин только об этом и пишет во всех своих книгах? Current Music: какое-то говно у коллеги (Comment on this)