| 2:01p |
Крушение мира знаменитостей
Шёл 1990 год. Русское кантри на пике популярности. Увлечение американской культурой и вообще дружба с с американцами ещё кажутся чем-то абсолютно открытым искренним и бескорыстным Ещё работает всесоюзный центр кантри и фолк музыки композитора Григория Гладкова, и по всей стране идут разные фестивали под маркой "Фермер" (очень модное слово).
В этих условиях московские кантри-группы часто приглашают на телевидение и большие сборные концерты в качестве пикантного соуса, символа дружбы народов, ну и, конечно, людей посмотреть, себя показать.
Популярнее всего из стилей кантри, конечно, был блюграсс. Оно понятно: банджо, скрипки, весёлые танцы, напоминающие при этом по ритму русские плясовые, и при этом красивые грустные песни.
Как-то раз блюграссовую группу "Долина Красной Реки" (Red River Valley Boys), в которой я тогда работал администратором, пригласили выступать на съёмках программы "Шире круг" во дворце спорта "Динамо" на улице Лавочкина. Огромный концерт из двух отделений, при этом все проходы и подступы к гримёрным заклеены плакатами с изображением Владимира Кузьмина. Одного и с группой "Динамик". Популярность его тогда ещё более возросла и оттого, что иногда он попевал дуэтом с Пугачёвой. Мы выступаем в первой трети первого отделения, потом ещё на номер выходим в начале второго, а Кузьмин, как приглашённая звезда, закрывает концерт.
Всем участникам раздали ключи и выделили индивидуальные комнаты-гримёрки. Только у нашей был выломан замок. Совсем. Ребята на сцене. Всё как положено. Лучший банджист страны, загадочный рязанский парень Саша Щукин играет бешеные танцы, при этом немигающим взглядом смотрит в одну точку, и на лице его не дрогнет ни один мускул ("ИмИдж такой"),солист Боря Войнов поёт о боге и о трудностях жизни. При этом большая часть дорогих инструментов и все сценические костюмы для второго отделения лежат в гримёрке, у которой выломан замок. И тут меня вызывают в бухгалтерию Дворца спорта, чтобы подсчитать и выплатить гонорар и (концерт сильно официальный) оформить все бумаги. Положение безвыходное.
Я выхожу в коридор и вижу, что под плакатом Кузьмина, спиной ко мне стоит скромно одетый невысокого роста невзрачный мужчина с пышной шевелюрой (наверное, рабочий сцены)и курит. Больше никого. На него вся надежда.
- Простите пожалуйста, - говорю я, А вы не могли бы посидеть на наших вещах и ниструментах? Меня в бухгалтерию вызывают, а у гримёрки замок сломан. Ну чтобы не взяли ничего?
- Конечно, - говорит мне Кузьмин (один в один с плаката), оборачиваясь ко мне. - Посижу сколько надо. Вы не волнуйтесь.
Я в потрясении (мне тогда всего 17 и я свято верю в мир знаменитых людей)благодарю и иду в бухгалтерию.
Ребята после выступления пошли в гримёрку к знакомым музыкантам и до антракта в нашу не вернулись. Меня же в бухгалтерии из-за разных формальностей продержали минут сорок, хотя расчитывал я на десять. Всего.
Всё это время Кузьмин сидел у меня в гримёрке на вещах и, как потом оказалось, успел поругаться со своим администратором и знакомыми из-за того, что те звали его говорить с какими-то журналистами, а потом выпить вина, а он отвечал, что не может и не пойдёт, потому что нельзя оставить без присмотра чужие вещи, а тусовки подождут.Об этом мне, кто с одобрением, кто с удивлением, рассказали потом знакомые музыканты.
Когда я наконец вернулся и рассыпался в извинениях, Кузьмин понимающе махнул рукой, улыбнулся и ушёл в свою гримёрную. Гримироваться и надевать блестящий сценический костюм. Наступал Антракт.
Именно тогда в антракте я впервые и понял, что особой жизни знаменитых людей, ни самих знаментостей не существует. Это лишь плод стараний окружения, упорного труда и иногда больной фантазии журналистов. И нашего воображения.
А вместо них (на сцене, в президентском дворце, на встречах с писателями, да где угодно) есть просто люди. Такие же как мы. Талантливые и не очень. Трудолюбивые и вовсе нет. Порядочные и совсем наоборот.
И относиться к ним надо точно так же. |