Для нас всякое отечество - чужбина, и всякая чужбина

Врач из Вифинии. Часть 2. Глава 23. "О письмах"
«Каллист – Александру, - радоваться!

Друг мой, я не в силах поведать словами, как я был рад твоим письмам (весьма благоразумно было с твоей стороны писать мне каждый день подробное письмо, с тем, чтобы я получил сразу из рук приехавшего Севастиана описание твоей жизни день за днем). Читая твой дневник – если позволительно так называть сборник твоих писем – я словно прожил эти дни рядом с тобой, радуясь улучшению в твоем здоровье. О том, что тебе явно идет на пользу пребывание в Астаке, я узнал и от Севастиана (а его прыщи, действительно, почти прошли!).

Спрашиваешь, как я? Мне не на что жаловаться, кроме разлуки с тобой. Вечерами мы разбираем с Верной хозяйственные книги, утром я обучаю мальчиков. Ксен очень способный, и постоянно меня радует своими успехами. Севасту пошло на пользу лечение припарками из промасленного папируса. Зная о его склонности к дискразии, я не принуждаю мальчика к занятиям, чтобы не довести его до припадка. После занятий я позволяю детям пойти порезвиться, а сам читаю книги…»

- Каллист врач!

Каллист оторвался от письма и отложил стиль.

Верна уже конвоировал к нему Ксена и Севаста, держа их за уши. Севаст хныкал, Ксен молчал, а за ними молча следовал приехавший на несколько дней Севастиан – он тащил за собой огромный медный таз.

- Вот они, негодники! – возгласил Верна, ставя незадачливых братьев перед Каллистом, как перед судьей. – И ты, Севастиан, хорош – раз приехал, то уж и смотри за братцами!

- И-извините, - проговорил Севастиан, крепко держа таз, в котором отражалось августовское солнце.

- Сели, понимаешь, в этот таз вдвоем, и съехали со склона оврага! И не раз, и не два! – говорил Верна, отпуская уши братье, и толкая их в сторону Каллиста, призванного, по мнению управляющего, быть в этом деле судией нелицеприятным.

- Да? – оживился Каллист. – Мы, бывало, с Диомидом тоже…

- Барин!!! – Верна сурово покачал головой.

- Мы никогда с Диомидом не делали таких вещей… не испросив разрешения моего дяди, - стараясь казаться твердым, произнес Каллист.

Севастиан улыбнулся. Его лицо уже перестало быть настороженным и напряженным – и даже уродующие его прыщи почти исчезли. За то время, что он провел в Астаке, он загорел и даже стал как будто шире в плечах.

- Их надо наказать, - напомнил неумолимый Верна,указывая на все еще хнычущего Севаста и на Ксена, большими чистыми глазами смотрящего на Каллиста.

- Наказать?! А, ну да… Никаких сладостей всю неделю… нет, три дня…Три дня без сладостей! – твердо возгласил Каллист и добавил сурово: - Слышали? Теперь ступайте!

Севаст от изумления перестал даже хныкать. Ксен деловито, по-взрослому, взял его за руку и повел прочь.

- С ума сойти – по склону, по такой густой траве! В августе! – говорил и говорил Верна.
– А сейчас время такое – дипсы на каждом шагу. Не ровен час… сохрани Христос и Пантолеонта… А вы – на три дня всего без сладостей!

Он ушел, недовольно покачивая головой, Севастиан с тазом последовал за ним.

Каллист снова хотел приняться за письмо Кесарию, но отвлекся, смотря на солнечные блики в пруду с золотыми резвящимися рыбками. Он начал думать о том, как они однажды разговаривали с Финаретой у этого пруда. Финарета – золотоволосая и легкая, как бабочка или рыбка, с зелеными глазами, в которых блестят солнечные зайчики, зачерпывает воду в ладони выплескивает ее, распугивая рыбок…