мемуарная страничка
[Most Recent Entries]
[Calendar View]
[Friends View]
Monday, February 14th, 2011
| Time |
Event |
| 2:31a |
Прохоровка 43-й (окончание). "Мы пошли в атаку. Из оврага под проливным дождем. Небо сильно плакало, и вскоре нам тоже досталось. Мы - точнее сказать, то, что осталось от нашего батальона, - продвинулись далеко вперед. Помню только, как выглядели мои сапоги. На них налипли огромные комья грязи, с каждым шагом становившиеся все больше и тяжелее. Артиллерия наша была в отпуске. В любом случае, мы ее не видели и не слышали. Наши танки дрались с Т -34 и останавливались. И это было настоящим чудом. И тут началось! Иван! Мы, идиоты, бежали навстречу контратаке! Бежали? Мы пытались ковылять по земле, как кроты, которые не умеют плавать. Потом подошли русские танки и завершили дело. Они развалили едва выкопанные окопы, стреляли во все, что шевелилось, намотали раненых на гусеницы. Рядом со мной ранили Пимпфа. Он звал санитара, но тот не пришел, так как не мог прийти - лежал в нескольких метрах позади с простреленным животом. Я подскочил, чтобы помочь Пимпфу. Удар в левую руку опрокинул меня в грязь. «Ничего страшного», - подумал я. А Ханс - мой командир взвода - кричал, хотел узнать, что со мной случилось. Я крикнул, что со мной все в порядке, подполз к Пимпфу и лег за пулемет. Пимпф стрелять больше не мог. Осколком ему разорвало предплечье. Сначала я еще видел русских, потом не смог больше держать голову. Что было дальше - не помню. Когда очнулся, почувствовал сильную боль. Дождь продолжал все еще лить как из ведра. Пимпф лежал рядом со мной. Он не шевелился и был перевернут, по-видимому, хотел бежать назад и при этом был убит. Я переломил его жетон и попытался отползти в глубокую воронку от крупнокалиберного снаряда. Можете себе представить, как я испугался, когда увидел там лежащего убитого русского. Перед другими воронками тоже лежали убитые гвардейские стрелки.Я посмотрел на свои часы - они остановились. Рукава куртки и рубашки у левого локтя стали твердыми от запекшейся крови. Счастье и несчастье. Кровь остановилась из-за того, что я лежал животом на руке. Попробовал пошевелить пальцами - не получилось. Осторожно маленькими ножницами для стрижки ногтей я разрезал рукава куртки и рубашки. Я резал все глубже и глубже через кровавое месиво. И странно - я не пришел в отчаяние и не испугался, когда увидел свою руку, лежащую отдельно от меня. Не понимая, почти помешавшись, я смотрел на желто-синюю руку и на часы, лежавшие передо мной, как на что-то такое, что было не частью меня. Механически я взял часы. Вы их, конечно, помните. Это был подарок дедушки на конфирмацию. Перетянул предплечье ремешком от котелка и осмотрелся. След танка отпечатался в нескольких метрах от позиции пулемета. Он был кривой, и колеи были наполнены водой. Собаки ехали от окопа к окопу. Почему именно меня они не взяли - не знаю. Иван прорвался! Повсюду валялось множество вещей. Я не стал ждать, пока стемнеет, надел русскую накидку и таким «полуиваном» отправился дальше. Мне навстречу проехало несколько Т -34. Они отходили. Значит, далеко прорваться им не удалось. В любом случае, я вежливо их пропускал. Рука горела огнем. Мне стало плохо. Ноги были как ватные. Потом я нарвался на отделение русских. Теперь японял, как был прав, захватив с собой автомат. Они попали мне в спину и в голень. Боль была нестерпимой.Но я дошел, и мне удалось сесть на «Тигр», ехавший в тыл. На главном перевязочном пункте стояли пустые бочки из-под бензина, из которых свешивались отрезанныеруки и ноги. Вокруг лежали раненые и мертвые. Когда я снова очнулся, кто-то дал мне глоток водки имягко сказал: - Радуйся, приятель, для тебя война закончилась! Культя левой руки была загипсована и забинтована. Я снова почувствовал левую руку, торчащие пальцы и снова подумал: странно, рука валяется в Прохоровке, а я могу сжать кулак, вытягивать и сжимать пальцы. Несколько дней я оставался в Харькове. Там я услышал, что операция «Цитадель», наше наступление на Курск, действительно было прервано, хотя мы и прорвались! И несмотря на то, что мы удержались под Прохоровкой! Якобы американцы высадились где-то в Италии. Но зачем было прерывать? Зачем было тогда заваривать эту кашу? К чему терять столько жизней?"
-Из воспоминаний ротенфюрера Курта Пфеча 2-я рота 2-го панцергренадерского полка дивизии СС "Лейбштандарт Адольф Гитлер".    | | 6:31p |
На "Сучке" через Польшу.Зима 44-45-го. +++++++++++++++++++++++++++++++++ Крематорий. "Наконец ,я услышал в шлемофон условный сигнал атаки:"Клены-777".Это означало,что настало время двигаться вперед. В триплекс я видел,что наши снаряды изрядно перепахали окраину фольварка,но что уничтожено,а что может заговорить - это было еще под вопросом. То самое орудие,которое было замоскировано кустарником,было нетрудной мишенью,и поэтому первая наша задача - уничтожить его. Иван сделал несколько выстрелов по этой огневой точке.Первый снаряд упал с недолетом,зато второй накрыл,как говорят ,в самое яблочко.Действительно там оказалось орудие,которое молчало только потому,что немцы выжидали нужного момента.Теперь этот момент для них не наступит никогда...
Меняя позиции скачками от одного укрытия к другому,сделали несколько удачных выстрелов. Ребята из стрелковых рот жались к самоходке,но ободренные удачными выстрелами рванулись вперед. Справа тоже дела шли успешно. До фольварка оставалось метров двести... В этот момент сильный удар по броне остановил самоходку,и пламя из топливных баков охватило всю машину. Силой вспышки меня вышвырнуло на обочину дороги.
Первое,что пришло в голову,когда вскачил на ноги,- сознание,что я жив. Мысль работала молниеносно.Следующяя мысль-что с остальными? Огляделся,никого не вижу.Уже ни о чем не думая, бросился к горящей машине и в это время увидел,как через задний бортовой лист переваливался обьятый пламенем Николай Лукьянов.Не обращая внимания на страшный жар,исходящий из машины,поспешил ему на помощь.Кто-то подбежал ко мне,пытаясь помочь,но я успел крикнуть:"Я сам!". Бросил мимолетный взгляд: это был Иван Староверов.На ходу он пытался сбить пламя,которое перекидовалось уже на меня. На дне канавы было сыро,и мы затянули его на воду.
Как только мы оказались на дне канавы .раздался первый взрыв.Пришлось лежать прижавшись к земле.Рядом с нами оказались два бойца из стрелковоро взвода.Когда самоходка вспыхнула,они бросились на помощь.Пока лежали,затушили одежду и узнали,что заряжающего нашего тоже успели оттащить,раненого в плечо,к санитарной повозке.Как это произошло ни я ни Иван не видели,настолько мгновенно произошли события.
Николай стонал и все время повторял,что ничего не видит.Лицо его вздулось и стало похоже на один волдырь. Еще бы! Ему пришлось пролезть на четвереньках через всю горящую машину.Как он только смог? Ведь с места механика-водителя до заднего броневого листа почти пять метров.Невероятно,но это так. Кроме того,он был ранен в обе руки и ногу... Осколки рвущихся в машине снарядов летели над нашими головами,а до машины было метров тридцать.Головы поднять нельзя,но мы надеялись что сумеем выбраться пока Николай не истекет кровью. Мое лицо тоже горело,как будто на голову льют горячий кипяток. Руки были все в грязи,и,может быть поэтому они не ощущали ожогов,холодная грязь успакаивала боль.
Меня мучила одна мысль : откуда же по нам стреляли из пушки? А в том.что эта была именно пушка,сомнений не было. Неужели не все высмотрели? Было обидно,что так глупо получили болванку и стыдно что не оправдали доверие командира."
++++++++++++++++++++++++++++++++++ Повезло. "Запомнился случай,когда нас с Иваном Староверовым "безлошадных" отправили проверять ближние дома. Вдвоем вбежали в один из подъездов и последовательно начали осмотр.На первом этаже никого. Дойдя до второго мы разделились. Не успел я сделать и пяти шагов,как услышал за спиной хриплый голос : " Хенде хох!" Эта фраза была мне хорошо знакома.В комнате между двух окон стояло зеркало от пола до потолка. В нем я увидел себя,а за спиной у себя - немца с автоматом в руках,направленным мне в спину. Не сразу я сообразил что делать.Стоял и ждал. Сейчас получу пули,но немец наверное знал,что я здесь не один,поэтому медлил.
Теперь трудно вспомнить,сколько прошло времени,пока мы стояли в этих позах. Вдруг я увидел,что из двери левой комнаты в немца что-то брошено. Он инстинктивно вздрогнул и поднял автомат.Этих мгновений было достаточно,чтобы я выхватил из отворота куртки пистолет,который у меня был на боевом взводе,и дважды выстрелил в немца в упор.Он рухнул на пол. И тут я увидел свою спасительницу.Это была девушка,которая была в этом доме в прислугах.В комнату она пришла за вещами,потому что все жители дома прятались в подвале. Девушка оказалась русской,угнанной из города Гдова Ленинградской области,звали ее Носова Мария. Увидев меня она не успела предупредить,что мне грозит опасность,но,улучив момент бросила в немца подставку для цветов. Я постоял в нерешительности,не зная что делать,и в это время прибежал Иван. Поняв что произошло,он взял автомат немца в руки и обнаружил,что в автомате не было ни одного патрона. Тут я понял,почему немец не стрелял.
Но ведь я не знал,что у немца нечем стрелять.Счастье было на моей стороне Я даже не успел как следует испугаться. Иван протянул мне автомат немца и сказал : "На,возьми,пригодиться,а то с пистолетом много не навоюешь..."
- из воспоминаний наводчика Су-76 сержанта 133-го отдельного самоходно-артиллерийского дивизиона 71-й стрелковой дивизии С.Н.Горского.     | | 8:21p |
"Дела" тыловые...и дела фронтовые.Зима 1941-42 г. "Военкомат направил меня во 2-й БАО (батальон аэродромного обслуживания) на должность заместителя командира роты связи по строевой части. Воинское звание у меня тогда было лейтенант. Наш аэродром находился в двух километрах от Архангельска, в поселке Кегостров. Комиссар БАО, — фамилии его я не помню, — установил чрезвычайно жесткий и не всегда оправданный режим на объекте. Военнослужащим не давали увольнительных даже на самое короткое время, а если приезжали родные, не разрешали свиданий. Мнительность у комиссара была на самом высоком уровне, иногда мы даже задавались вопросом, а верит ли он самому себе? Через 10 дней мне была поручена работа военного дознавателя. Будучии комиссару части, а также прокурору Архангельского военного округа. Первоначально я имел дело только с лицами, побывавшими в самовольной отлучке. По законам военного времени самовольная отлучка из части считается дезертирством и относится к компетенции военного трибунала, за нее могут приговорить к расстрелу. Рассматривая такие дела, я учитывал, что по итогам моего расследования виновный мог предстать перед трибуналом. В то же время проступка могло и не быть, если бы не навязчивые страхи комиссара и его неразумная дисциплинарная политика. Поэтому для очистки совести в своих заключениях я писал: «Не подлежит преданию суду военного трибунала…взыскание — на усмотрение командира части», а командир 2-го БАО выносил свое решение: «5 суток гауптвахты». Благодаря такой политике люди из нашего батальона не выбывали, что имело место в других частях. Дело в том, что лица, приговоренные к расстрелу, направлялись на фронт в штрафные подразделения. (Надо сказать что в 1941 г. в структуре Красной Армии еще не было штрафных рот и батальонов. Они появились только летом 1942 г. после знаменитого приказа № 227 «Ни шагу назад». Однако война вносила свои коррективы в армейскую жизнь, поэтому уже летом 1941 г. командующие фронтами и армиями стали явочным порядком создавать штрафные подразделения), а пополнение на их место не поступало. В результате «за применение правильной дисциплинарной политики» Военным Советом Архангельского военного округа мне было вынесено четыре благодарности за шесть месяцев моей работы дознавателем. Но все это касалось лишь незначительных воинских проступков. Преступления, имевшие корыстный и уголовный характер, требовали самого сурового наказания. В сентябре со склада БАО пропала 200-литровая бочка со спиртом. Я начал следствие, допросил многих лиц, исписал гору бумаги, а результаты не вырисовывались. По долгу службы каждую неделю мне приходилось бывать в военной прокуратуре Архангельского военного округа. Во время одной из таких поездок на пароходе, отходящем от пристани Кегострова, я заметил командира роты аэродромного обслуживания и начальника службы материально-технического снабжения БАО.В Архангельске я случайно заскочил в буфет-столовую и увидел этих командиров, которые сидели за столиком и разводили спирт водой. По возвращении в БАО я вызвал обоих офицеров и допросил их, однако допрос не дал мне должных результатов.У нас в БАО был свой представитель особого отдела (военная контрразведка) в звании капитана. Он всегда держался несколько особняком, и только со мной поддерживал служебные контакты. Я ему полностью доверял, так как видел в нем опытного следователя. Капитан оказывал мне большую помощь, давал советы по работе, по составленным мною документам, делал замечания и указывал на недостатки. Вот этот особист по моей просьбе и навел справки о нашем кладовщике. Оказалось, что кладовщик имел за плечами 4 судимости и был отпетым бандитом, неоднократно совершавшим побеги из мест заключения. Капитан порекомендовал мне заняться только кладовщиком, хотя я и допрашивал его около десяти раз. По его совету я решил применить тактику измора, то есть беспрерывно вести допрос за допросом, хоть сутки, хоть двое, одним словом, сколько надо. Допросы продолжались 2,5 суток, больше бандит не выдержал, сдался, выдал всех соучастников. Среди них оказались начальник штаба БАО и тот самый командир роты, которого я заметил на пароходе. Всего 11 человек. Военный трибунал приговорил всех к расстрелу с заменой высшей меры отправкой на фронт в штрафные подразделения. Нашлась и бочка со спиртом, все это время она находилась в соседней деревне у одной крестьянки. Новый кладовщик БАО тоже оказался большим специалистом по кражам. В первых числах декабря батальон получил новое обмундирование. При его перевозке с вокзала пропало двадцать комплектов. Началось следствие. Подозрение сразу же пало на кладовщика. Прокурор выдал мне два ордера: один на обыск, а второй на арест жены кладовщица, если обмундирование будет обнаружено у нее на квартире. Я взял двух солдат, и мы отправились на ул. Суворова, где проживала жена кладовщика. Пригласили уполномоченного по дому, но осмотр квартиры ничего не дал. Тогда пошли в дровяник, и там, в поленницах дров, было обнаружено все имущество. Чем закончилось это дело, я не знаю, так как 22 декабря получил новое назначение, сдал дела и выехал в Лахту, в распоряжение командования 2-й стрелковой дивизии." +++++++++++++++++++++++++++
"Штаб дивизии направил меня в 200-й стрелковый полк на должность заместителя командира роты связи по строевой части. Командир роты в тот момент еще не был назначен, так что комплектовать роту пришлось мне. Из числа прибывшего в полк контингента я отбирал наиболее физически крепких и грамотных людей. Организовал обучение личного состава. Поставить дело должным образом мне помог большой опыт организационной работы и опыт участника Финской войны. К тому же я не упускал из виду и средства наглядной агитации, предусмотренная уставом документация вывешивалась для всеобщего обозрения на листе фанеры. В конце марта в роту с проверкой прибыл начальник связи дивизии Малафеев С. А. Он познакомился с нашими делами и выразил свое удовлетворение подготовкой связистов, уровнем дисциплины и налаженной штабной работой. Тем временем в роту прибыл новый командир. Это был абсолютно гражданский и малограмотный во всех отношениях человек. Он окончил трехмесячные командирские курсы, но был совершенно не готов командовать ротой. Новый комроты начал с укрепления дисциплины, но делал это довольно своеобразно: кричал, матерился, в гневе срывал с себя шапку и топтал ее. Бойцы недоумевали, я старался урезонивать его, но лишь слышал в ответ: «Я — шахтер!» Мне было до слез жалко людей, попадающих в лапы к этому бестолковому типу. Забегая вперед, скажу, что в первом же бою этот самодур вообразил себя каким-то партизаном, отказался давать связь от штаба полка в батальоны под предлогом того, что «мы приехали защищать Родину, а не проволоку распутывать», построил роту и бросился в атаку. В результате от роты осталось три человека, спасшихся каким-то чудом. Все остальные погибли. А какие это были люди! Золото!" +++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++ " В результате тринадцатидневных наступательных боев в сложных условиях наша дивизия понесла большие потери и была обескровлена. 14 мая по приказу командования наступление было прекращено, хотя мы и не достигли поставленных целей. Командующий 59-й армией Коровников И.Т. санкционировал отход на исходные позиции. Ко всему сказанному необходимо добавить еще несколько слов о том, что мне было известно лично из наблюдений и услышанных разговоров. Отход ли это был в действительности? Об этом было много разговоров, но так как командир дивизии Лукьянов был человек необщительный, и, видимо, во многом был сам виноват, он на эту тему особо не распространялся, а мы еще плохо знали друг друга, чтобы откровенно обсуждать любые вопросы. Разговоры вскоре прекратились. Однако поражает то, что 2-я стрелковая дивизия была брошена в бой с одними винтовками, хотя уже тогда было ясно, что при наступлении решающую роль играет обеспечение войск огневыми средствами и исключительное значение имеет артподготовка. В нашем же случае артиллерия, минометы и станковые пулеметы остались на складах, в силу чего дивизия была небоеспособна. Как планировалась и разрабатывалась эта операция? Кто был вдохновителем самой идеи прорыва? Нет ответа. Как нет ответа и на вопрос, почему никто не ответил за гибель почти всей дивизии. Почему командующий 59-й армией генерал Коровников И.Т. и командир дивизии Лукьянов остались на своих должностях? Куда девался начальник штаба 2-й стрелковой дивизии Дикий, который говорил по-русски чуть ли не с немецким акцентом? В связи с бесследным исчезновением начальника штаба Дикого ходили самые разные разговоры. Одни утверждали, что на 10-й день боев начштаба Дикий вместе с ординарцем покинули расположение штаба, и оба пропали. Другие говорили, что начштаба перешел линию фронта, сдался фашистам и досконально обрисовал им наше исключительно тяжелое положение. Немцы полосе наступления наших частей много небольших складов с хлебом, консервами и большим количеством спиртного. Расчет был на то, что голодные люди набросятся на еду и вино, утратят боевой порыв и потеряют бдительность. Меня самого связисты угощали немецким хлебом, изготовленным в 1936 г. Несмотря на столь солидный возраст, серый пшеничный хлеб в батонах оставался мягким и приятным на вкус. После этого фашисты рассчитывали ударить по флангам дивизии и зажать нас в клещи.
Однако реализовать свой план полностью немцам не удалось. Они смогли обойти с фланга и окружить 13-й стрелковый полк, но уничтожить его не сумели. С большими потерями полк вырвался из окружения. Когда немцы стали оказывать сильное давление на наши фланги, находящиеся в полках связисты 43-го батальона связи сержанты Паникаровский С. И. и Зернов К. В. (впоследствии он погиб) предупредили командование о наступлении немцев. В это время я как раз был дежурным по связи штаба дивизии и принял эти сообщения. Едва успел доложить об этом командиру дивизии Лукьянову, который находился в 30–40 шагах от меня, как невдалеке от него разорвался снаряд. Осколком комдива ранило в ногу, ординарец стянул с него сапог, но прежде чем он успел сделать перевязку, Лукьянов подбежал к телефону, переговорил с командирами полков и тут же доложил обстановку командующему 59-й армией. После этого из штаба армии поступил приказ об отходе. Неудавшаяся операция стоила дивизии больших потерь в живой силе и технике. Батальон связи потерял 65 человек (35 % личного состава), в том числе четырех ординарцев и двух командиров рот.Такова была реальность первых лет войны, и можно ли обвинять командование 2-й стрелковой дивизии и 59-й армии в гибели дивизии? К сожалению, такие факты тогда были не единичны."
- из воспоминаний лейтенанта-связиста 200-го стрелкового пока 2-й стрелковой дивизии А.В.Невского.
  А.В.Невский |
|