Tuesday, February 15th, 2011

Time	Event
12:01a	Злобный навет.  "Киев, бывший до революции одним из самых богатых и благоустроенных южнорусских городов, за последние два года несколько раз переходил из рук в руки и был ареной кровавой гражданской войны. Иногда она выражалась в ожесточенных уличных боях, иногда в свирепых погромах, когда красные беспощадно истребляли своих врагов, безоружных, не ожидавших нападения. Так, в феврале 1918 года, в течение нескольких дней, большевики вырезали в Киеве более 2000 русских офицеров, а с февраля 1919 г. открыла свои действия так называемая, «Чрезвычайная Комиссия по борьбе с контрреволюцией», которая занялась систематическим истреблением противников. Этот своеобразный институт, отчасти повторяющий средневековую инквизицию, составляет политическую опору советской власти. Полное отсутствие каких бы то ни было правовых понятий, какой бы то ни было тени законности, безнаказанность палачей, беззащитность жертв, жестокость, порождающая садизм, - вот главные особенности Чрезвычайной комиссии, которую принято сокращенно называть «чрезвычайка», или ЧК. Перед тем, как большевики в феврале 1919 г. заняли Киев, в городе два месяца царствовал Петлюра. Вождь украинских самостийников тоже допускал грабеж, насилие и убийства. При нем тоже были расстрелы, но они производились исподтишка, украдкой. Встретят на улице русского офицера или вообще человека, по возрасту и обличью похожего на офицера, выведут на свалку, пристрелят и тут же бросят. Иногда запорют шомполами насмерть, иногда до полусмерти. Во время междуцарствия, когда Петлюра ушел из Киева, а большевики еще не вошли, было найдено в разных частях города около 400 полуразложившихся трупов, преимущественно офицерских. Применял Петлюра и систему заложничества, возил с собой бывших министров, Митрополита Антония, несколько дам из аристократии. Над заложниками издевались, не раз грозили им смертью. Когда петлюровцы разбежались - заложники были освобождены. Петлюровцы совершали преступления случайно и бессистемно, давая возможность каждому делать, что ему вздумается. При советском правительстве уголовных преступлений стало гораздо меньше. Право убивать себе подобных было предоставлено исключительно советским чиновникам. Большевики вошли в Киев в феврале 1919 года, и на следующий же день начала свои действия Чрезвычайка, вернее даже не одна, а несколько. Штабы полков, районные комитеты, милиция, каждое отдельное советское учреждение представляли из себя как бы филиал Чрезвычайной комиссии. Каждое из них арестовывало и убивало. По всему городу хватали людей. Когда человек исчезал, найти его было очень трудно, тем более что никаких списков арестованных не было, а справки советские учреждения давали очень неохотно. Центром сыска и казней была Всеукраинская Чрезвычайная комиссия. У нее были разветвления и отделы: так называемая Губчека, т. е. Губернская Чрезвычайка, Лукьяновская тюрьма, Концентрационный лагерь, помещавшийся в старой пересыльной тюрьме. Определить взаимоотношения и даже количество этих учреждений не легко. Помещались они в разных частях города, но, главным образом, в Липках, в нарядных особняках, которых много в Киеве. Всеукраинская Чрезвычайная комиссия (ВУЧК) заняла на углу Елизаветинской и Екатерининской большой особняк Попова. В нем был подвал, где происходили убийства. Вообще расправы совершались вблизи, если можно так выразиться, присутственных мест и мест заключения. Крики и стоны убиваемых были слышны не только в местах заключения, но и в зале, где заседали следователи, разносились по всему дому Попова. Вокруг ВУЧК целый квартал был занят разными отделами советской инквизиции. Через дорогу, в Липском переулке, жили наиболее важные комиссары. В этом доме происходили оргии, сплетавшиеся с убийством и кровью. По другую сторону улицы помещалась комендатура, во дворе которой один дом был отведен под заключенных. Против этого дома во дворе иногда производились расстрелы. Туда приводили и заключенных с Елизаветинской улицы, где, в так называемом Особом отделе, сидели главным образом арестованные за политические преступления. Эти дома, окруженные садами, да и весь квартал кругом них, превратились под властью большевиков в царство ужаса и смерти. Немного дальше, на Институтской улице, в доме генерал-губернатора была устроена Губернская Чрезвычайная комиссия (сокращенно ее называли Губчека). Во главе ее стоял Угаров. С его именем киевляне связывают самые страшные страницы большевистских застенков. Деятельность Чрезвычайной комиссии нельзя ввести ни в какие логические схемы. Аресты производились совершенно произвольно, чаще всего по доносам личных врагов. Недовольные служащие, прислуга, желающая за что-нибудь отомстить своим хозяевам, корыстные виды на имущество арестованных - все могло послужить поводом ареста, а затем и расстрела. Но в основу, в идеологию ЧК, была положена теория классовой борьбы, вернее, классового истребления. Об этом неоднократно заявляла большевистская печать, это проводилось в специальных журналах ЧК, как, например, в газете «Красный Меч». За популярность почти всегда платились тюрьмой. Кроме того, бывали случаи массовых арестов людей по профессиям и не только офицеров, но банковских служащих, техников, врачей, юристов и т. д. Попадали иногда в тюрьму и советские служащие. Сестры милосердия, наблюдавшие жизнь Чрезвычаек в течение семи месяцев, ни разу не видели советского служащего, арестованного за насилие над человеческой личностью или за убийство. За неумеренный грабеж, за ссору с товарищами, за бегство с фронта, за излишнее снисхождение к буржуям - вот за что попадали советские служащие в руки чрезвычаек. «Убийство для комиссара всегда законно, - с горечью подчеркнула сестра, - убивать своих врагов они могут беспрепятственно». Для ведения дел при ЧК был институт следователей. Во Всеукраинской ЧК он был разбит на пять инспекций. В каждой было около двадцати следователей. Над инспекцией стояла коллегия из шести человек. Среди членов ее были мужчины и женщины. Образованных людей почти не было. Попадались матросы, рабочие, недоучившиеся студенты. Следователи собственноручно не казнили. Только подписывали приговоры. Они, также как и коменданты, были подчинены комиссарам из Чрезвычайки. Обязанности тюремщиков, а также исполнение приговоров, возлагались на комендантов. Большевики дали это специальное военное наименование институту палачей. Служебные обязанности комендантов и их помощников состояли в надзоре за заключенными и в организации расстрелов. Обыкновенно они убивали заключенных собственноручно."  - из  доклада Центрального Комитета Российского Красного Креста о деятельности Черезвычайной Комиссии в Киеве. 14 февраля 1920 года. (22 Comments | Comment on this)
4:47a	NEUORDNUNG :   NEUORDNUNG : (2 Comments | Comment on this)
5:10p	Одесская черезвычайка.    "Меня арестовали под вечер. Это было так. Пришли двое матросов и какой-то третий, тщедушный субъект с беспокойно бегающими глазками, в студенческой фуражке. Субъект извлек из кармана засаленный мандат со своей фотографической карточкой и роковой треугольной печатью, на которой значилось «У.С.С.Р. одесская чрезвычайная комиссия». — Вы арестованы, — сказал субъект. И с губ моих невольно вырвался обычный машинальный вопрос, всю бесполезность которого я ясно ощущал: — За что? И в мозгу торопливо, обгоняя одна другую, стали проноситься воспоминания моей жизни и деятельности, в которых я тщетно пытался уловить причину ареста.    «За что?..» — так же машинально повторял я мысленно, но при всем напряжении мысли не мог припомнить за собой какого-либо определенного предосудительного с точки зрения большевизма деяния. А может быть, я действительно неосторожно выразился, думал я, может быть, я обнаружил чем-нибудь тот естественный, внутренний протест против тирании советского режима, который переживал каждый интеллигент. — Садитесь, — сказал субъект и достал из кармана печатный бланк протокола. Меня обыскали. Отобрали имевшиеся при мне документы, удостоверяющие личность, и все наличные деньги. Во время обыска один из матросов сунул в карман полфунта чаю, другой овладел моим сахаром. Субъект в студенческой фуражке заполнил бланк протокола ответами на обычные вопросы об имени и фамилии, роде занятий и внес туда же сведения об отобранных у меня документах и деньгах. Чай и сахар, а также золотые часы и два браслета жены в протокол не попали. — Идемте! — сказал студент. — Сейчас вернется жена, — сказал я. — Она пошла на пять минут к соседям, разрешите мне подождать ее, проститься. — Не могу, — сказал субъект. — Об аресте ей передаст комиссар дома. Впрочем, вам беспокоиться нечего. Продержат дня два и отпустят, раз вы невиновны. — Но что же мне вменяется в вину? — Контрреволюция. Донос был. После некоторого колебания я вдруг заявил: — Почему же вы не внесли в протокол драгоценности моей жены? Эти безделушки стоят сравнительно пустяки, но это для нее память. Потом у нее ничего кроме них нет, деньги вы все забрали, ей не на что будет существовать. Она могла бы хоть заложить эти вещи. — Какие браслеты? — спросил субъект. — Я не брал ничего. — Да, но вот товарищи матросы… Один из матросов, белобрысый, с рысьими крошечными, совершенно бесцветными глазками и квадратной плоской физиономией, как я узнал впоследствии, латыш, сощурился на меня. — Что он врет! — сказал матрос студенту. — Мы ничего не брали. Никаких браслетов там и не было. Это все их буржуйские штучки, мать их… — Совершенно правильно, товарищ, — нагло подтвердил другой. — Чего же вы? — недовольно пробормотал субъект. — Вероятно, жена спрятала эти вещи, а вы на людей понапрасну сваливаете. А знаете ли вы, что им за это грозит? У нас за это никакой пощады, прямо «к стенке». Чистый «размен». Я не стал возражать, хотя собственными глазами видел, как вещи исчезали в карманах матросов. — Ну, ступай! — проскрежетал латыш, толкнув меня прикладом в спину.    И мы пошли. Когда я покинул квартиру и вышел на улицу, меня объяло ощущение какого-то нравственного отупения и полного безразличия. Я чувствовал, что, очутившись во власти этих людей, беззастенчиво наглых, мне нечего ждать правосудия или даже намека на какую-нибудь справедливость. «Это начало… это смерть…» — мелькнуло у меня в голове.  Меня привели в обширную комнату в доме № 7 по Екатерининской площади. Здесь сидел дежурный следователь, молодой человек с бритым симпатичным лицом, по-видимому студент. Он, просмотрев мои документы, вписал мою фамилию в дежурную книгу. — В чем вас обвиняют? — спросил следователь. — Я вас об этом хочу спросить, — возразил я. — Однако вы, вероятно, что-нибудь да чувствуете за собой? — Ровно ничего. — Гм. Все так говорят. Но, впрочем, возможно, конечно, что это и простое недоразумение, донос. Хотя у нас каждый донос сперва проверяется агентурой и лишь после этого производятся аресты.( Read more... ) </span> Оперативный отдел Одесской Черезвычайной  Комиссии 1919 г.</span></p>   Одесское ЧК.: (22 Comments | Comment on this)
8:26p	Атака 41-го. Пылающий август.  "Через день мы пошли в наступление.И развивалось оно поначалу успешно,хотя и с потерями.Накануне удачно провели артподготовку.В тот период командиры вермахта были еще слишком уверены в себе.Обстреливая наши позиции,они выдали расположение своих батарей. И думаю,из принебрежения к нам,"Иванам",не удосужились сменить позиции своей артиллерии.В эти дни очень многое было для меня впервые.Огонь трехдюймовых пушек и небольшого числа гаубиц казался сокрушающим.Взрывы гремели непрерывно,на вражеских позициях вспыхивало пламя,что-то горело.   Под прикрытием артиллерии,пока немцы не пришли в себя, нашей роте удалось подползти к их траншеям метров на пятьдесят.Но противник тоже вел огонь.Командир роты был отрезан от основной части бойцов. Командование взял на себя политрук Кулаков.Немцы,придя в себя,усилили огонь.Рядом со мной ранило бойца.Из нескольких сквозных ранений на спине текла кровь.Ткнулся лицом в землю кто-то из сержантов. Кулаков посмотрел на меня :  - Ротный молчит.Без него атакуем? -Атакуем.Нельзя время тянуть, - отозвался я.   Рота лежала ,напряженно ожидая сигнала к атаке. Кулаков,невысокий,круглолицый,неуклюже привстал,потом поднялся в полный рост и закричал срывающимся голосом: - В атаку!   Но рота,понесшая первые потери,лежала неподвижно.И немцы молчали.Топтался лишь политрук,подняв над головой наган. - В атаку! - снова закричал он.    Кажется ударил одиночный выстрел.А может,короткая очередь.Я был слишком напряжен и не понял. Пуля попала политруку в живот, он упал, но пересилив боль, снова поднялся. Следующая пуля угодила ему в лицо,Кулаков был убит наповал. Он был хорошим политруком,а в этом бою видел себя комиссаром,чей долг - поднять роту в атаку. К сожалению,умения воевать ему не хватало.   Теперь обязанности комроты временно исполнял я. Как не редко случается в самые трудные моменты,мозг человека действует автоматически.Я командовал громко и четко,словно сдавал зачет в военном училище :  - Рота,слушай команду! Подготовить гранаты. Залегшая цепь зашевилилась,готовя гранаты к бою. Следом,не менее громко,я прокричал:  - Рота,встать!  Команда,которой учили бойцов до автоматизма,сработала. Красноармейцы поднялись держа винтовки с примкнутыми щтыками  - В атаку!   Вместе со всеми встал и я.Мы бежали,торопясь одолеть эти последние десятки метров.Над полем неслось "А..а...а..!!!" В нас стреляли почти в упор. Но сотня человек бежала,не останавливаясь,тоже стреляя на ходу. И огонь этот был плотный, так как вооружение роты составляли в основном СВТ. Кроме того нас с флангов поддерживали пулеметы.   И тем не менее люди падали один за другим.Боец впереди меня свалился ничком,еще один упал,схватившись за ногу.Пулемет в упор срезал троих, но мы уже прыгали в траншею. Трудно описать рукопашный бой,тем более первый. Я могу вспомнить только отрывочные эпизоды,мгновения. Передо мной стоял крепкий,высокий немец в сером френче,выставив вперед карабин со штыком.У меня трехлинейка,владеть которой  я учился по нескольку часов в день.  Поймав шейкой штыка рукоятку штык-ножа немецкого карабина и вышиб его из рук у немца.Второй удар - прямо в грудь.Выдернув штык начал искать глазами очередного врага. Наверное мне следовало командовать,а не искать рукопашной. Но бой уже вступил в такую фазу,где никто никого не слышал и сам выбирал свою цель.   Пять-шесть немцев,прячась в стрелковых нишах,вели беглый огонь.Нам повезло,что автомат оказался только у одного.Они успели убить и ранить несколько бойцов,но остановить остальных были не в силах.Люди сумевшие преодолеть простреливаемое поле,оставившие позади убитых товарищей,переступили порог страха. У автоматчика опустел магазин,и его прикололи к стенке траншеи. Лихорадочно дергающий затвор унтер стоял до последнего,но был втоптан в землю.Остальных добили штыками. Двое пулеметчиков разворачивали пулемет на треноге вдоль траншеи.В них стрелял из нагана в упор один из комвзводов.Несмотря на ранения они сумели переставить пулемет но и их смели подоспевшие бойцы.   Десятка два немцев,перескочив через бруствер,отступали. Грамотно,перебежками,прикрывая друг друга огнем. За ними сгоряча кинулись наши.Упал напоровшись на пулю боец. Я поймал за обмотку другого:  - Куда?Стреляй отсюда...  Время с неудачным преследованием упустили,но еще несколько немцев остались лежать на поле.Остальные нырнули в овражек и изчезли. Хотя противника выбили из траншей и заставили отступить,мы тоже понесли значительные потери.Запомнилось большое число тяжелораненых.Их было не менее двух десятков. Те,кто угодили под пулеметные очереди,были ранены сразу несколькими пулями. Немецкие МГ-34 прошивали тела насквозь,дробя кости. Я впервые увидел действие разрывных пуль.Попадание в туловище сулило почти неминуюмую смерть. - Ну что...получили боевое крещение? - проговорил ротный глядя на подводы с ранеными." +++++++++++++++++++++++++++++++++++++   "Вскоре мы снова наступали.Освободили несколько деревень. Запомнилось село Красное на Брянщине,из которого немцы угнали всех жителей. К нам подбежал старик,звал на помощь : - Там!Скорее! Там немцы закопали наших!  Я с бойцами побежал за стариком,и мы увидели две пары босых ног,торчавшие из земли.Это были молодые ребята лет двадцати.Немцы закопали их живьем вниз головой. Те из немцев,кто считает,что Вермахт воевал честно,гордятся своим ветеранским прошлым,пусть запомнят эту деревеньку Красное. Поэтому мы и не называли немцев "солдатами".Для нас они были фашисты,гансы,фрицы -пощады им не было.  За это время погибли командир роты и замполит.Получил тяжолое ранение взводный Юсупов.Я  был назначен комроты и мы двое суток прикрывали теперь уже отступающий полк.Но что бить фрицев можно мы успели понять..."  -из воспоминаний полковника Турова В.С. (в 41-м лейтенанта, командира роты 878-го стрелкового полка 290-й стрелковой дивизии 50-й армии). (36 Comments | Comment on this)

<< Previous Day

2011/02/15 [Calendar]

Next Day >>