Рыба. раздел P.


***

Бывало, он пил один..
Шеймас Хини


Обычно, проснувшись утром,
Он видел ее плечо,
Спасительным парашютным
Шелком – волосы, и еще
Чувствовал тонкий запах
Маслин и шепот травы,
В тяжелых нависших маках
Бешеный зуд пчелы..
.. Голос слышал ребенка,
Дочка вбегала – прыг! –
К ручонкам на миг приник –
Смеется, смеется звонко!..
.. Вечер – согласно Хойлу –
С друзьями – "пожалуй, вист..",
"Направо, под левую – Койлу",
"Маслаченко, тот тоже – артист.."
.. Бывало, в тумане жутком,
Сквозь сигаретный дым
Видел в зеркале мутном,
Как кто-то там пил один.




Святки

«Что ж ты, зеркало, где же лик тот прекрасный?
Как не верти – ну, такая муть!..
Двенадцать. Зеро – зеро. Серебро на столе. Напрасно.
Попробую еще свечу повернуть...»

.. Черной чайкой по имени Петька Козюлька
Бьется ночь головой о стекло..
В руках у Федора не топор – сосулька,
Между ног – пылающее помело –
Уносит в самое сердце, в сверкающую мандалу..
Руки пытаются поймать, тянутся со всех сторон.
Словно пузырьки, чьи-то отражения, всплывая, покидают залу.
Двуглавый Ворон тявкает, тяжело опускаясь на трон.
У крупье из рукава вылетает карта,
С рваной дырой по центру – червовый туз.
Некто в сутане шепчется с кавалергардом,
Тот все больше бледнеет, нервно кусая ус.
Ловкие ножницы легко разрезают портьеру,
Сверху открывается потрясающий вид..
Зеленый огонь постепенно полностью заполняет сферу,
Внутри что-то булькает и вот-вот уже закипит..
В груди у Федора нарастает холод,
(слышен звон колокольчиков изо льда)
Он оборачивается, он – строен, красив и молод.
«Неужели?! Неужели там, у окна – она?!»..

«Подружки! Маменька! Есть хоть кто-то живые люди?!..
Он все ближе, ближе, а в его руках..
Что же делать?!! Что же дальше со мною будет?..
Я любила Вас, маменька!
Я любила Вас, папенька!
Я любила Вас..
Ах!..»



***

То, что казалось камнем –
Становится вдруг седым.
Полночные стройные лани
Легко – под иные бразды.
Самому бы теперь – ошейник,
Шпоры, шоры, хомут..
Что ни день, то меняется ценник.
Вот кому позапрошлое, брют?

То, что казалось целым –
Рассыпается в мелкий хлам.
Туш – чахоточным корабелам,
Злобствующим по домам.
По стылым сырым проспектам –
Бусы, цветы.. Тесей
Надирается вдрызг с префектом,
И до утра – суховей.

То, что когда-то снилось –
Снится в который раз..
Среди араукарий и лилий –
Сожженная Кострома..
Скачет безглавый всадник
По сто восьмой в ночи,
И замирает маятник,
И CNN – молчит.

В 3.15 успел подумать
И даже успел попросить..
Ей пришлись в рифму – руны
И жареные караси.



***


Вот-вот вырвется, разорвется враз, напрочь, вдрызг!.. –
Чувствуешь – на самых кончиках пальцев тепло его? –
Мягкого, шепчущего, бережного, домашнего.
Как шли за ним сонмы звезд, детей, крыс –
Помнишь?
Как бились на пирсе, шипя, страшные волны?
И глаза его были чернее волоса,
И ветер, сметавший все на пути, был его голосом –
Бархатным, влажным – по шее, по мочке уха –
Туда, где комочком, последней жалостной точкой дрожала, металась горюха..
Не удержать. Жжет.
Выживает, выжимает из пустоты каплей холодного пота..
Не колечком, хоть бы шалью – на плечи?.. Вороном, волком. Verboten.
Свинцово-соленый лед.
Но вот же! – вот тут кружат четыре.. нет – три секунды.. –
Спасешь. Спасешься и будешь жить.. четыре, нет – две секунды –
Легкие, словно взмах ресниц его..
В узелок связать, поменять это чертово веретено!..
.. Дня через три кто-то придет привести в порядок клумбы.
Узнаешь ли – подтяжки беса сквозь радугу,
Сквозь сетку серебряных скачущих брызг?
Прохожий взглянет, вздрогнет и поспешит, досадуя,
Что садовник горбат, кривоног и плюс – абсолютно лыс.




Бабочки


«Чем больше стремишься к забвению,
тем явственней бабочка мести.»
Ян Лянь


Стираю, сжигаю, но – пепел, но – дым..
Мутит. Но дышать невозможно иным.
Пустая страница.
И не возвратиться
Ни к слову, ни в лоно, ни в Рим.

Тяжелый склонился подсолнух.
Тяжелые сладкие волны.
Движенье – огонь.
Разорвана бронь.
Хохочут костлявые норны.

Вдруг вспомнишь, как голыми – в речку,
Иль в стужу у деда на печке..
И тихие стоны..
Вокзалы, перроны..
В записке – полстрочки.. какие-то точки.. Далече.

За прутьями черной ограды,
В бетонных качелях прохлады..
На рыло – пол-литра,
Порезанный хитро
Лимон и кусок шоколада.

Я чувствую – бабочек стаи
В груди. Бьются. Шум нарастает.. –
Разгрызть бы нутро! –
Им душно, темно!.. –
Боль, шелест и дрожь.. – Вновь из небытия вылетают..




Стансы в сером

I

Взметнется, ляжет серой пылью
Дороги вдоль, на языке,
На стороне ладони тыльной,
В глазу заколет, в уголке..
Готовь, точи безбожный стилус,
На первородность уповай,
На чью-то жалость или милость,
По тонкой ниточке – за край
Перенесло, переместилось.
Наплюй, Орфей, иди, играй.

II

Промок, как мышь – вверху, внизу
Течет. Темно и просолено.
Лишь блеклым маревом топленым
Восток поманит.. Черт! Дрожу.
Бискайский грезится залив,
То вдруг поддатые уланы,
Девчонки в ярких сарафанах,
Парящий над пустыней гриф..
Пожалуй, где-то тридцать восемь.
Птиц ошалевших ветер сносит.
Вперед, подобно червяку.
И в примиряющей сей грязи
Не отделить князей от мрази.
Прости, несу тут чепуху.

III

Кто здесь тропинку протоптал?
Куда тот имярек прошлепал?
На тракт, на мост, на сеновал?
Темнеет снег, пробит, проклепан.
Но к старой ели на холме
Следы навряд ли ты увидишь
В плену у галльского и идиш,
Считая пятна на луне.
Под ледяной нависшей кромкой
Мерцает красноватый взгляд.
Уткнулись в брюхо два волчонка,
И тихо носики сопят.

IV

Стрекочет глупая сорока.
Не скрыться. Под единым оком.
Не помню, как зовут циклопа..
А важно ли?..
Стрекочет вновь
Внутри. Он зол и хмурит бровь,
И – ни кола, ни..
Пенелопа,
Здесь нет руна, но – вечный пост.
Десятый парсанг – за погост –
Осины тощие да поле.
В ботинках хлюпает вода.
Ты ждешь меня, наверно, да?

V

Полынь пронзает небосвод –
Touche, и время замирает –
Ни огонька вдали, ни лая..
Зря криком раздираю рот –
От перелеска к горизонту –
Раздолье для осипших forte,
Где звук любо.. на миг вперед
Синица быстрая склюет,
Для звона, что над головой
Качает колокол немой.




Из найденного на дне пустого стакана


Так первый голос, где-то возле нас,
"Vinum non habent!" - молвил, пролетая..
Данте



I

Сюда весной не возвратятся птицы
Из тех времен, что делятся на два.
Любой герой здесь кажется тупицей,

Не отличившем черта от козла.
Лихой творец, приговоренный к фальши,
Умен не по годам, сиречь – смола

Речей его, как бюст у генеральши –
Чем круче, тем пьяней, мутит, влечет.
И знаешь все, что ближе, дальше:

Сегодня – нечет. Выпадает – чет.

II

Вдруг, охлаждая водку на балконе,
Ногой ступив на тоненький ледок –
Брык навзничь! Да-а.. Не так ли и в Федоне? –

Приготовленье главное, сынок,
Бутылки нет. И дале, диатрибу
В гиньоль преобразив, коварный рок

Захлопнул дверь, оставив либо-либо:
Разбить окно или кричать соседям,
Но их – увы.. Мороз готовит дыбу –

Спешит дедок в оленьем суперпеде..

III

Сегодня день опять прибавил в росте.
Мне б отследить, но кончился коньяк.
Созвездия свернулись на погосте

В корявый кукиш, столь знакомый знак
Присутствия благой всевышней воли,
Манящей на заоблачный Кап-Даг,

И вот уж не песком сквозь пальцы – солью,
Промерзшей, жгучей – утекают сны,
И различаешь.. там, у изголовья –

Не пиво, нет – бумажные цветы.

IV

Разговорить пытаясь табуретку,
Разлил на пол примерно двести грамм –
Молчит. Молчат и чайник, и розетка.

И как всегда – за всех вещаешь сам:
«Да, хорошо». «Есть ток». «Зараза, хлорка!»
«А ножки крутятся, а стол – нахал!»..

Гилозоизм.. На тумбочке – гребенка..
«Нет, Мнемозина.. это подождет.»
Но.. то ли ветер? – «Слышишь крик ребенка?!

Харон, дружок, куда?! Опомнись! Лед!..»

V

Входная дверь скрипит. Вот так кингстоны
Откроешь – поздно – мель, и лампа кружит,
Как старый гриф по днищу небосклона,

И свет дрожит, круги все ниже, уже..
Черты теней резки.. не помню.. – преты?
«Кассандра, стой! – кто будет ее мужем?..»

Вновь фаршируя небыль сигаретой,
Затравлено глядишь – столбы, столбы..
Сметает ветер грязные газеты,

И горло жжет, и хочется воды.




Ну и Ду


Лез по сосне за белкою,
За рыженькой, за мелкою,
За хитрою пострелкою
Парнишка Берни Ну.

Зверек тот очень нравится
Блондинке и красавице,
(Ой, ой, сейчас он свалится!)
Соседке, Лизе Ду.

Увидела мелькнувшую,
В ветвях огнем сверкнувшую,
Сказала: «Эй, послушай-ка,
Поймай ее мне, Ну!»

«Эх, я – дурак» - он метко
Сказал, ползя по ветке.
(«Эх, чертова соседка!» -
Еще сказал про Ду.)

А сверху видно бухту..
Он посмотрел – и рухнул!
Упал и глухо ухнул
Бедняга, Берни Ну,

К ногам прекрасной Лизы.
(Ох, не к добру капризы,
Пусть даже у маркизы,
Не говоря, про Ду.)

Но.. на колени встала
И вот – поцеловала..
Ах, как же надо мало
Ожившему вдруг Ну!

И, сидя на верхушке
Сосны, слезу смахнувши,
Забытая зверушка
Шепнула: «Ну и Ду».




Дым


Привкус дыма долго остается под кожей..

- Проведи по линиям тонким, туда, где возможно,
Смешивая времена, взбалтывая приметы,
Оказаться в воздухе легкой, крутящеюся монетой –
Над травой, над тарелкой с салатом, над бутербродами в блюдце –
Заблестав орлами – непонятного, голубого коснуться,
Арарата вершину увидеть и берег Леты...

- Года два, наверное, и – разрыв, промежуток,
Ты не смейся, послушай, правда же, кроме шуток,
Надо срочно с собою чего-то делать!..

С запада ветер гнал черную каравеллу,
Четвертый по счету варился глинтвейн в котелке
Битлы выходили весьма и весьма нестройные,
Струны терял знакомые, находил иные,
Вот сейчас перебирая их от всех вдалеке,
Словно по углям хожу ступнями босыми,
Словно не звезды здесь светят, а фонари конвойные,
Даже в бокале прохладного амонтильядо
Слишком заметна горечь янтарная – яда,
Черно-белые снимки последней твоей фото-сессии,
Как паруса застывшие во время штиля,
Я недавно «Коммерсант» сменил на «Известия»,
А линии те разошлись еще, минимум, на полмили,
Пожалуй, стоило делать что-то совершенно другое –
Подарить из индийского шелка платье монгольского кроя,
Цветок привести аленький, неземную зверушку..
Я же в духоте субботней вывожу странные пасы,
Во двор выхожу, покупаю три литра кваса,
И на месте – большую кружку,
Мало-помалу (как и просила) становлюсь добрее –
Нищим не подаю, потерявшихся не направляю,
И вот, сигару куря под тенью сомбреро,
Напоминаю себе доверчивого Менелая..
Молчи, Кассандра, баста, amoresperros.
Твердо стоит нога левая, где-то висит другая,
Ожидая – совсем немного, года два, да?
Появления веселого рыжего клоуна из-за угла.




Если


Если, садясь у «Парка культуры», доезжаешь до Сен-Лазара,
может вдруг показаться, что никогда не покидал пределов театра или кинозала,
но повязанный на ветке каштана твой голубой платок,
отменяющий возможность другого неба –
невесомый, трепещущий знак – ты была, и небыль
рассеивается под колесами тормозящего у бордюра авто,
откуда вылезает Пашка, здороваемся и едем искать
перчатку на столике, чулок на магнолии, на скамейке – тетрадь..
хотя я знаю, где ты, и у меня даже есть ключи,
что дала мне мадам Залевская,
(в свое время танцовщица довольно известная)
от дома, где у входа акация старая, и по забору вьются плющи..

Вот останавливаемся, и можно уже в retroviseur
видеть двух голубей у кружев розовых воркующих на карнизе,
и по лестнице, поднимаясь (скрипящей, согласно воз..рас..ту..)
я чувствую легкий запах свежей смородины,
душицы и чуть ментола вроде бы..
поднимаюсь медленно-медленно, плавно.. et tu?
заснув, разжимаешь свой кулачок.. – и падает, падает голубая бусина –
я – вижу, тянусь, но тянусь слишком долго, будто меня контузило.. –
падает, катится по полу, по ступенькам ..
по ступенькам вверх станции метро «Пролетарская»,
где у входа: налево – порно, направо – Казанская..
Тонкое время извивается и, укусив, ускользает быстрой серебряной змейкой..





У ратуши


Не поворачиваясь, незаметно шоколадку сунуть в карман,
Пакетик пивных орешков, иногда яблоко или банан..
А после, у ратуши сидя с кружечкой черной бурды,
Смотреть, как открываются двери, выходят люди,
Привозят в киоски газеты, оклеивают рекламой столбы..
Чувствовать себя мухой, попавшейся. Не в янтарь, но в студень.

Голуби оккупируют площадь, хочется стать котом,
Бешеным, злющим, российским!.. Устраивается под зонтом
Художник Водкин (Орехов Пашка), кисти достает, мольберт..
Прикрывает рукой глаза, сосредотачивается.. А вокруг звенит
Влажный вальяжный воздух.. Пытаюсь представить вид,
Что открывается из-под тяжелой портьеры синего цвета третьего этажа дома постройки XVIII века на углу Вози и Кроберт,

Где второй год живет в изгнании зеленоглазая королева эльфов,
Та, о которой еще до нашей эры возвещал оракул в Дельфах,
Дарующая мгновения, что дальше взгляда вашего, дольше памяти..
(На завтрак – яйцо с ветчиной, дольками томата и сыром,
На обед – приглашения – два министра, три принца, четыре эмира)
Отверзнется бездна, сверкание изумруда и золота, и вы – утопаете..

Когда смеется, кончики ушей ее едва заметно дрожат,
Отражения древних неведомых кладов вспыхивают в глазах..
«Еще три хода!» - восклицают за соседним столиком – «И – мат!!»
Скрюченные пальцы двигают королеву по диагонали.. Кнопка щелкает на часах.
«Сегодня я буду играть для нее, и, значит, ладушки, значится, все – ништяк» -
Говорю про себя, доставая из сумки гармошку и, с цветком серебряным, шапокляк.




Умора


Заблудился - подумал,
остановившись перед длинным крепким забором,
километров пятнадцать всего-то отъехав от дома.
Умора, вот так у-мо-ра..
Церковь новая окнами узкими,
выглядывала из-за него, словно ищейка.
В хлеву, где-то дальше, за нею, мычала корова.
Обогнул все ж забор, во дворе -
тринадцать упитанных кур, петух, четыре индейки,
с другой стороны ухнула глухо собака -
давненько не слышал я лая, по-настоящему злого -
а вот подойди, на-ка..
Открылась калитка, в телогрейке, сутаны поверх,
служитель неспешно вышел.
- Здравствуйте, не подскажите,
как добраться до Перемышли?

- Если прямо пойдешь - негромко ответил тот -
любую реку пересечешь в брод,
ждать тебя будет дромадер бел,
тайны узнаешь те, что и думать не смел,
чище, выше станешь любого окрестного люда,
если ты прямо пойдешь отсюда.
Но, если направо решишься ты,
земли увидишь сказочной красоты,
ярый конь понесет тебя черен,
всяк - захоти! - тебе будет верен,
власть великая послужит жизни оправой,
если ступишь сейчас направо.
Только ж, ты, как обычно, налево..
Пусто там, не тебя ждет эльфийская королева.

Повернулся, закрыл калитку. Где-то дальше хлопнула дверь.
За спиной хрипло дергалась какая-то птица -
Пожалуй, подумал я, коростель,
сквозь дрожащее марево поворачивая налево,
заставляя себя поторопиться...


............................


...За окошком осень - это, если отдернуть шторы,
хотя желтый цвет и без того которых
правильное создает настроение
для раздумий подходящее и воспоминаний.
На скрипящем, продавленном лежа диване,
кручу конвертик (желтенький), дописываю стихотворение..
Из-под пальцев моих, если касаюсь случайно адреса
(ее рукой написанного, откуда-то из Йоркшира),
птицы огненные вспархивают, обжигая,
будто даже такое касанье карается -
Мне же, словно почувствовать
тонкую багряницу ее, порфиру,
ибо четыре других, черных, будут преследовать меня
до скончания мира -
Четыре черных, потусторонних,
свивших в нутре моем гнезда.
На улице последние оставшиеся
собираются в стаи, мерзнут -
им же, рожденным на белом листе - хоть тресни! -
Ничего.
Крыльями хлопают, пытаются даже петь песни..
по-над светом бездонным,
звоном бездомным,
мойрами ака весталками -
Вы слышите? -
каркают,
каркают,
каркают...