Спасибо, дорогая Дана, за это представление. Спасибо, Алина. Спасибо всем причастным к изданию этой книги. Я думаю, что это важная книга и это прекрасно, что она вышла. Я позволю себе прочитать какие-то моменты из предисловия, которое я написала к этой книге. Это, кстати говоря, моё второе предисловие, которое я написала к Алининой книге. Первое было к изданию, которое тоже можно было бы показать – это издание «Мир как воля и преступление», которое состоит из стихов Алины Витухновской. Она такой органический, гибридный автор. Она прекрасным образом совмещает в себе различные аспекты письма.

На мой взгляд, эта книга о том, существует ли вообще философия, возможна ли философия на постсоветском пространстве и утвердительный ответ Алина даёт, конечно же самим фактом своего существования. Я должна сказать, что для меня, как и для Даны Курской, Алина Витухновская была легендой. В 1996 году, когда я только поступила на философский факультет МГУ, Алинина книга «Детская книга мёртвых» – я не вижу её, кстати, здесь – уже стала библиографической редкостью, передавалась буквально из рук в руки. Люди учили фрагменты стихов наизусть, отдавали эту книгу друг другу. Да, этого достаточно редкое явление, которое может быть только с Алининой книгой, пожалуй. И происходило это на моих глазах.

Когда после своей антропологической работы в Сибири, я встретилась с Алиной, я заново поразилась её стилю в среде, где люди таки замучены задачей собственного выживания на унылых постсоветских пространствах, что стиль – последняя из их забот. И мы знаем, что Алина представляет собой иероглиф, материализацию философии если хотите в эстетической форме – одета во всё чёрное, с красными ногтями, с красным ртом. Как кто-то сказал «у Алины есть разве что красный рот», а другой ему парировал «а у вас и красного рта нет». Мы наслышаны об этих полулегендарных вещах. Алина кажется существом из другого мира, представителем этого активного Ничто в Ничто, действующим по собственному внутреннему движению, которое ведёт её.

Действительно, она адепт материализма, но материализма, как здесь уже было сказано, очищенного от марксистских и постмарксистских наростов на материализме. Мне очень понравилось вот это замечание, что «всё-таки она идеалист». Я должна сказать, что это очень точное замечание, потому что этот материализм – это ещё не предел. За ним есть нечто, я не побоюсь этого слова – духовное. За ним есть нечто мистическое даже. За ним есть некое существование, которое вообще находится за пределами слов в какой-то мере, но вот именно в качестве представителя материализма (но – нового материализма), Алина вписывается в парадигму Западную, представленную именами Джейн Беннетт, Стейси Алаймо, Сюзан Хекмэн и др. – не материализма и атеизма, которых был нахлобучен на это пространство, а материализма и атеизма, который родился из постпротестантской навязанной религиозности в качестве отрицания этой религиозности.

Не думаю, что я должна много говорить. Хочу лишь заметить, что помимо всего прочего, Алина может быть прочитана как религиозный мыслитель. Как ни странно, будучи материалистом и представляя себя в качесвте такового, она много размышляет даже о Христе, о том, что из себя представляет духовная, потайная жизнь и всё это сделано методом, который, как мне кажется, чрезвычайно важен сегодня. Этот метод Сергей Эйзенштейн называл бы, пожалуй, провокационным. Мы знакомы с ним по философии Розанова, по российской блогосфере и т. д.

Это метод, в котором органично сочетаются различные мозаичные фрагменты, складывающиеся или не складывающиеся в определённую картину – и сложится или не сложится эта картина, зависит уже от читателя, потому что книга, а тем более философский труд – всегда соработничество и соавторство автора и читателя. Алина сделала прекрасно свою работу. Будет ли способен российский читатель сегодня адекватно прочитать и вписать её в существующие контексты, развить её, понять её, отобразить её – это вопрос, который стоит перед многими сегодня здесь присутствующими. Спасибо.