Шико: «Видит Бог, не хотел я касаться данной темы. Вы сами виноваты.
Говорите от страсти к Любимой сорвался наш благородный Дон?
Перечитайте еще раз сцену где Румату выворачивает от отвращения к женщине (он там какой-то придворной доной овладеть должен был). Такое батенька не опишешь, не прочувствовав лично.
А ДЕТАЛЬНОЕ описание (причем совершенно не нужное в контексте повести) того, как Румата красуется в голом виде перед ну оч-ч-ень хорошим мальчиком(забыл как его зовут), снимая и надевая свои нейлоновые трусы, Вас не ставит в тупик вопросом – ЗАЧЕМ?
А его друг-пропойца и дебошир, ну с о-о-о-чень длинным мечем, которым он так славно орудует, одновременно мечтая купить у Руматы его хорошего мальчика, не обескураживает своей ненужностью в повести?
А о чем может говорить последовательное уничтожение авторами и без того редких женских персонажей? Может о скрытой агрессии, а? Сначала убивается Кира (женщина), а затем следует буйство страсти, но уже с мужчинами, когда все лежат вповалку с обнаженными мечами.
А Вы говорите – страсть к женщине. Бросьте… Если текст Стругацких и говорит о страсти, то отнюдь не к женщине. Кстати, нереализованные влечения очень часто (как показывает история) сублимируются против мира, в котором их невозможно реализовать. О как бы поредели ряды борцов за всеобщее счастье человечества, если бы им позволили реализовать свои задавленные культурной традицией влечения!»
«… любой текст написанный человеком, несет информацию о нем самом. Более всего это касается писателей. Литература – это, прежде всего, фантазия. А в фантазии, прежде всего, реализуются те, вытесненные в бессознательное, влечения, которые не могут быть, по каким-то причинам, реализованы в реальности. Антон ничего не маскирует, так же как и Стругацкие, просто “цензура” сознания (супер-Эго) авторов придает определенным влечениям, рвущимся из бессознательного, символическую форму на страницах книги. Вот и все».