Как я ставил "Двух ангелов.." в табакерке. Часть13
(Продолжение. Начало в http://predsedatel1.livejournal.com/1507.html#cutid1)

      
  Какое-то время еще шли общие разговоры.            

 

        Табаков: - Наиболее близко мне из того, что делается - это Петя Фоменко. Но у него другая беда. У него здоровья мало совсем. У него совсем нет таланта организатора. Просырает все. Сделал замечательный спектакль «Волки и овцы», потом – мимо все. «Мертвые души» еще… Но, вот, слушай дальше, попробуй один из этих спектаклей переставить в пространство мест на 500. Не выйдет ничего. По одной простой причине. Воспитывать надо! Надо, так сказать, постепенно развивать их. Да чего там далеко за примерами ходить! Мне это легко сделать, потому, что я на самом деле не считаю себя режиссером. 

         

                       (Не сразу стало понятно, зачем старается человек.)

 

                       -Наш «На всякого мудреца» - помнишь? Телепались, телепались, телепались… Пока не приехали в Саратов. Помнишь, когда вы первый раз сыграли в зале?

Хомяков: - Меня ж тогда не было.

Т: - А кто тогда играл? Бек? И вдруг – родился спектакль! Через зрителя! Потому что – другого пути нет! Понимаешь, это все – схоластика! Только – зритель! А здесь мучительно было. Начнут…И-и-ы.. и бросают ноты. И-и-ы…и бросают. А там обрели дыхание! Попер! И крепко! Да?

                    

                      (Не сразу мне стало понятно, почему на мой прогон студентов не пустили.)

 

Я: - А может репетировать уже немножко при зрителе?

Т: - И это делали! Вспомни, как мы выпускали, э…  «Две стрелы»?... Э-э.. Ну, вот самый первый, помнишь, спектакль…Так это и бывало. Звали просто сюда и сидели..

Воробьев: - Виктюк вообще без зрителей не репетирует.

Т: - Я помню как Ленка Майорова..Как тебе сказать.. Вот, не было человека… Может, еще Лариска Кузнецова… Вот, в смысле доброжелательности и радости оттого, что они испытывали. От увиденного. От товарищей своих. Ты пускаешь импульс, и – отзвук. Пускаешь – отзвук. Это вот и есть «выращивание душевных движений». Или Надя, которая хихикает там. Я чего-нить сделаю, а она – хихикает.

Я. – Я тоже заметил: без Нади – тяжело. Где-то там сидит – тут гроб. Вот пришла Надя – и у Гришина даже поперло.

Т: - Вот, вот, вот. Но, я не знаю,… Ошибка это была или нет.. Давали нам помещение. Помните? На метро «Сокольники». И я от него отказался в пользу Фоменко. Это помещение где Сокольнический райком комсомола… Нормально, в этом смысле поступали к тем, кто был беднее нас. Пожалуйста. Пожалуйста. И вот они три спектакля сделали в пространстве на 100 человек… Понимаешь… Там есть барьер. Выходят из этой структуры, из этой ауры.. И не достигают…. эффекта. Поехали в Питер…Где-то в театре Комиссаржевской, на 700 мест…. Это называется просто – нет у них умения. Это ж практическое все занятие. Ну? Ладно. Давайте.

                    

                    (И понятно откуда такая щедрость отказаться от помещения  в пользу Фоменко.) Наконец просит прогон. Это я пытаюсь использовать, чтобы повлиять на цеха. Которых лишний раз не допросишься в этом театре.

         

                              -    Сергей-осветитель интересовался – будет ли свет сегодня? – спрашиваю я у художественного руководителя театра. То есть, это Сергей интересовался у Табакова, а не у меня. Я только как коммуникационная труба.

                             -     Хорошо бы, чтоб было! Нечего дурака валять.

 

               (Вот и хорошо. Хотя, похоже, он и  сам не уверен, что Сергей появится, вообще.)

 

                          Актеры начинают чей-то нервничать. Одно дело – я им экзамен сдавал на профпригодность, а теперь они должны его сдать художественному руководителю театра. Воробьев первый раз в жизни с Табаковым репетирует.  Иду на сцену к ним уточнить партитуру. Но художественный  руководитель сразу пресекает малейший сговор перед прогоном:

-    Можно вам совет? Кончайте выяснять! Давайте методом тыка!  В себя, в себя, в себя! Тратьте!– кричит.

                        Совет хорош. Наверное. Но не за неделю до премьеры, кажется. Ладно. Начинаем прогон. За минуту до начала Табакову приносят правильный текст пьесы, который он, естественно, еще не читал. Полностью переписанный и добавленный новыми сценами первый акт, исправленный второй. Ну-ну.  

 

                    Занавеса нет, понятное дело, в табакерке. А спектакль начинается с того, что Пашкин лежит у себя в койке, и на мультимедийном экране размером примерно 3х4 метра шляется по сайтам собачьих кормов. Как он там должен появиться? Когда выключат свет в зале? Но, выясняется, что темноты добиться невозможно из-за  проектора, который должен быть уже разогрет к началу. Иначе «кина не будет». Воробьев выходит и ложится на глазах у зрителя. Грязь получается.

Но Табаков говорит, что это, дескать, хорошо, что видно тень.(?) Я молчу. Раньше я придумал, что проектор нужно фанеркой прикрывать для темноты, но пришлось отказаться от этой идеи, так как убирать фанерку после укладки актера в койку некому в театре.

Пока грязь остается, но позже О.П. придумал, что Воробьев сам ее должен убирать. При этом очень художественно в свете проектора светилась довольная физиономия Пашкина. Очень хорошее, дельное предложение. Я ж не идиот от такого отказываться.. Если б дали спокойно работать – может, и я бы до этого додумался. Не важно.

 Что толково, то - толково. А что – маразм, то – маразм, к сожалению.

                     Вот Пашкин начинает коллегу по телефону отчитывать за отсутствие у того дома Интернета. В чем смысл сцены? В том, что для Пашкина Интернет – это религия. Почему так я просил написать Шендеровича? Потому, что нужно было оправдать веру и быстрое подчинение Пашкина Стронциллову. Через сайт небесной канцелярии. Если есть такой сайт – значит, есть и ангелы. Вот. Значит важно здесь религиозное чувство Пашкина по отношению к высоким технологиям.

                    И что предложил О.П.?

                    - Как мы бываем, счастливы, когда приобретем что-то? Ребята! Это сказка!

Давайте! Я всех угощу! Леха! Тундра серая! Я угощаю вас собою! Знанием счастливым! Централизовано все теперь!

                   Играть-то, можно ведь и так. Хорошая краска, между прочим. Заразительная. Более заразительная, чем религиозный экстаз. Но только в этот момент. Без учета последующих событий. А почему потом сцены будут валиться – это сейчас никого пока не интересует.

                   Появляется Стронциллов. Я просил Мишу появиться тихо, вежливо, в низком статусе. Без нахрапа. Сила Ангела не в нахрапе, и не в запахе перегара изо рта. Дверь перед носом у Ангела не захлопнешь, она как прикованная. Взашей Ангела на улицу не вытолкаешь.

                    Но у О.П. есть штамп из миниатюры Аркадия Райкина про ученика, прикинувшегося алкашом, чтобы помочь любимой учительнице успокоить хамов-соседей в коммунальной квартире. Нога в щель дверного косяка под цепочкой! И наглый такой бандитский басок. Этого я уже не мог пропустить мимо. Боже! Как на меня накинулись те актеры, что сидели рядом

в зрительном зале! Молчи! Ты – что?!! Золотницкий (Ликвидатор) умоляюще зашептал, что я сейчас угроблю спектакль. Могут не выпустить! Признаться нужно – испугался я не на шутку, и сразу заткнулся. Даже сейчас не знаю – нужно ли было протестовать. Как бы я стал атеисту доказывать, что ангелы себя так не ведут?

Он бы меня спросил: - Валера, ты их видел? Ангелов этих? Откуда тебе известно что?

А я бы ему: - Не видел, но если они есть, им не нужно ногами в дверной косяк тыкаться. Они же – ангелы!

А он мне: - Раз не видел, а я пока еще руковожу здесь, давай обойдемся без демагогии.

Или: - Ну, не знаю. Может, я чего и не понимаю. Ну, вот как ребята скажут. Актеры?!

Вы  - как? Миш? Сам-то, ты, что скажешь?

И Миша бы тогда высказался.

Да. Вот этим бы все, пожалуй, и закончилось. А я не хотел, чтобы закончилось. Я надеялся на продолжение. По глупости, конечно.

                                                (Продолжение последует)