3:50pm: Еще к методологии анализа мемуарного текста
Граф С.Д. Шереметев предпослал своим кратким воспоминаниям "
Екатерина Петровна Принцесса Ольденбургская" (1848-1866)" (Мемуары графа С.Д. Шереметева. М., 2001. С. 24 - 36) три эпиграфа. Первый - цитата из письма Екатерины II Гримму ("Хуже всех придется той, которая называться будет Екатериною..."), последняя - "Вкушая, вкусих мало меду и се аз умираю" с характерной атрибуцией Лермонтову.
Нас интересует вторая, которую и воспроизведем с пунктуацией оригинала:
Я знал ее еще тогда
В те баснословные года
Той предрассветной темноты
Когда пред утренним лучом
Первоначальных дней звезда
Уж тонет в море голубом.
Тютчев
Цитата контаминирует искаженные стихи из двух строф
тютчевского стихотворения (1861, опубл. в 1868). Воспоминания посвящены рано умершей девушке и написаны в 1889 году, много лет спустя после смерти принцессы. Тютчевское стихотворение уже успело расплыться в памяти, как и положено хрестоматийному тексту. Здесь "море" вместо "неба" заслуживает отдельного упоминания (в определенном смысле это - синонимы и не только у Тютчева).
Однако самое интересное в этом случае не искажение текста, а его функция. Эпиграф здесь не аккомпанирует мемуарам, а содержит в сжатом виде жанровый канон. Наверняка Шереметев не знал варианта последнего стиха ("Мнится, и она ушла/ А не погибла, как звезда" - автограф РГАЛИ), но поминальные мотивы отчетливы (хотя и затушеваны) и в опубликованном тютчевском тексте.
Тютчевский эпиграф (в том числе и
непроцитированные стихи) служит графу неким pattern'ом, определяя способ изложения и фразеологию.
Ср.:
Она была выше своей среды, конечно, и эта среда ее погубила...
Она жила в то сложное лихорадочное время кануна великих преобразований, когда подводились итоги прошлого и зачиналось все новое. [...] Брожение мысли отразилось на всех, зато все высокое, чистое в этих новых порывах увлекало и радовало, а молодость и жизнь, все, что казалось впереди так заманчиво, придавало увлечениям и мечтам необычайную прелесть. [...]
Переход от глубокого раздумья к веселости, выходки неподдельного юмора, соединялись с пламенною душою, ясным умом и какою-то особенною прелестью простоты. (последнее словосочетание кажется фонетической цитатой из тютчевского стихотворения, завязанного, в частности, на игре вокруг повторов "зд" и "ст" -
Р.Л.).
Державин дал канон поминок по жене, Жуковский - канон (прижизненных) поминок по платонической любви, Тютчев - канон поминок по возлюбленной.
Шереметев был влюблен в принцессу Екатерину Павловну, слухи об их взаимном чувстве проникли даже в иностранные газеты. Мемуарист старательно опровергает эти наши домыслы, но пользуется при этом не оставляющим сомнений тютчевским образцом.
Екатерину Петровну прочили в жены Наследнику (тому самому, Николаю Александровичу). По сложным причинам, на которые намекает Шереметев ("старые Нассауско-Дармштадские счеты"), помолвка не состоялась. Однако, как можно понять из изложения, принцесса сохранила верность Цесаревичу и после его смерти - ее довольно затяжная и мучительная болезнь (мор какой-то был просто на молодежь из царствующего дома) изображается Шереметевым как самоубийство (для нашей темы существенен тут конфессиональный момент - принцесса заболевает скарлатиной и, больная, высовывается из форточки на мороз
после, а по логике повествования -
вследствие полунасильственной конфирмации, закрывающей возможность брака с Цесаревичем). После же смерти несостоявшегося жениха, пишет Шереметев "она не хотела жить".
Очень трогателен сам граф со своим самоотвержением. Умалчивает обо всем, только тютчевскими интонациями проговаривает правду.
Цитирует последнюю - написанную под диктовку умирающей братом - записку принцессы: "
Не забывай меня. Дай Бог, мы увидимся там, где будет бесконечная радость. Прощай. Тина".
А вот в эти жуковские утешения Тютчев как раз не верил.