R_L

3:21am: С праздником!
Обнимаю всех.

10:41pm: Алексей!
А знаете ли Вы, что портвейн - это страшный яд?

11:14pm: Акция продолжается и нарастает
Тютчев монстром, всяко, был,
Но портвейна, нет, не пил!

11:16pm: И еще
Если б Пушкин пил портвейн,
Я б к нему благоговейн
Не был!..

11:19pm: Вдогонку
Баратынский пил, как schwein,
Но уж всяко не портвейн!

11:23pm: О Мандельштаме
Асти-шмасти или рейн-
вейн. Но точно не портвейн!

11:51pm: На излете дня победы
Расскажу-ка в девятый раз историю, как мы с другом моим Женей М. отмечали однажды день победы в Киеве в 197* году, будучи детьми.

Мы отмечали его так: ходили по Киеву и веселились. Говорили хором голосом Л.И. Брежнева. Слушали разговоры на улицах. Заглядывали в глаза пьяным ветеранам. Кстати, самым старшим из них тогда не было шестидесяти.
Пьяные ветераны (кстати, самым младшим из них тогда было за сорок) не уклонялись от наших взглядов, но, напротив, охотно вступали с нами в разговоры.
На ул. Парижской Коммуны (Бог ведает, как ее теперь называют) с нами вступил в разговор один ветеран среднего возраста. Он был очень пьяный и очень добрый.
Он поглядел на нас и сказал: "Ребята!"
Мы остановились и поздравили его с праздником.
- Ребята! - повторил ветеран. - Праздник - это праздник. А вот вы зачем? Что вы такое? Вот разве это (ветеран ткнул в грудь Женю М. коротким  мускулистым пальцем) грудь? Это не грудь. А это? (Ветеран брезгливо указал на меня мизинцем). Это вообще не грудь. А вот у меня была грудь. Но теперь у меня ничего нет. Нет, правда, ребята. Я ведь калека. Да. Вот этот глаз (ветеран указал коротким мускулистым пальцем на свой хмельной правый глаз) - стекло. А тот (ветеран ткнул мизинцем в свой лукавый левый глаз) - бутафория.
Ничего не вижу. Нет - так (ветеран обвел рукой нас с Женей М. и всю перспективу развитого социализма, решений двадцать четвертого съезда КПСС, нефтедолларов, пионеров, героев, котов, собак, киевских городских сумасшедших, троллейбусов, доморощенных хиппи, цветущих деревьев) - вижу. Но вот чего-нибудь хорошего - ничего не вижу.

С площади, снизу доносились звуки марша.
И цвело все, чему было положено цвести.