: Серпуховские-18
Этот парень, он сам из Серпухова.
Это вообще-то грустная история.
Он сперва по снабжению мышарил, в ранге младшего товароведа, а при Ельцине уже держал наперсточный бизнес у нас. Глухонемых контролировал. Ну и транзитные дела пас по всему Серпухову. В смысле - цыган с сопутствующими товарами.
А в 2000 году, веришь, нет? - то ли что-то у него не срослось с цыганами, то ли что еще вышло, не знаю.
Короче, он как раз по полю колхозному шел к станции, от цыган, последнюю рисковую транзитную выручку нес в пакете.
На поле трава растет какая-то, рапс, типа бурьяна,сам черт голову сломит. И тут вдруг ему вступило: остановился среди поля и заплакал: "Ой, мама, что ж я делать буду? Под статьей же хожу уже сколько лет! Ой, бляха-муха, горе тебе, Серпухов, город гордый!"
Пакет бросил и побежал, как заяц.
Вернулся домой. Жена там у него, детишки. Смотрят: папка не в себе. Сначала тихо переживает, а потом криком уже начал кричать: "Ой, бляха-муха, горе тебе, Серпухов, город гордый, трындец и холокост настают! Спасайся, кто может, а куда - непонятно. Такие дела".
Ладно, жена позвала родню, посовещались. Там у них был один такой Николай, брат жены деверя сестры шурина тестя - по медицинской части, типа санитара. "Ну, - говорит,- делов; выспится и забудет. Давайте лучше народными средствами действовать".
Молока принесли ему, меду. Таблетку димедрола дали, по части гомеопатии.
А он - нет. С утра пришли - он на койке сидит, качается, как маятник Фуко, и все повторяет одно и то же: "Ой, бляха-муха, горе тебе, Серпухов, город гордый, трындец и холокост настают! Спасайся, кто может, а куда - непонятно. Такие дела".
В общем, Николай этот, санитар, рукой махнул и говорит: "Ну его. Пусть на воздухе погуляет, может, развеется".
И пошел этот парень гулять сам по себе. Сам гуляет, а сам плачет и кричит все то же самое, про Серпухов.
Шел, шел и видит: сидит в парке какой-то пацан на скамейке. В очках. Книжку читает. Услышал он крик, заложил книжку на пятьдесят седьмой странице папиросой "Беломор" и спрашивает:
- Але, мужик, какие проблемы?
А этот парень отвечает:
-Ой, бляха-муха, горе тебе, Серпухов, город гордый, трындец и холокост настают! Спасайся, кто может, а куда - непонятно. Такие дела. Короче: жизнь - говно, а потом умираешь.
Тут пацан этот, который книгу читал, подумал и говорит:
- Так чего ж ты тут киснешь? У меня вот сеструха в Иерусалиме, типа по еврейской части. Там тепло, финики. Хочешь, вызов пришлет? Пятьсот баксов - и все дела...
Короче, уехал этот парень в Израиль. Женился на сеструхе того пацана, с прежней семьей развелся, пейсы отрастил себе по самое нехочу. Родня-то сопротивлялась, через суд объявить психом пыталась, алименты взыскивала, в газетах про заговор публиковала, но он уже - тю-тю. Типа не та юрисдикция.
Сидит там где-то теперь в Иерусалиме у ворот, плачет: "Ой, бляха-муха, горе тебе, Серпухов, город гордый, трындец и холокост настают! Спасайся, кто может, а куда - непонятно. Такие дела. Короче: жизнь - говно, а потом умираешь".
Типа как Лев Толстой на станции Дно, Серега говорил.
Ну, пьет, конечно.
Этот парень, он сам из Серпухова.
Это вообще-то грустная история.
Он сперва по снабжению мышарил, в ранге младшего товароведа, а при Ельцине уже держал наперсточный бизнес у нас. Глухонемых контролировал. Ну и транзитные дела пас по всему Серпухову. В смысле - цыган с сопутствующими товарами.
А в 2000 году, веришь, нет? - то ли что-то у него не срослось с цыганами, то ли что еще вышло, не знаю.
Короче, он как раз по полю колхозному шел к станции, от цыган, последнюю рисковую транзитную выручку нес в пакете.
На поле трава растет какая-то, рапс, типа бурьяна,сам черт голову сломит. И тут вдруг ему вступило: остановился среди поля и заплакал: "Ой, мама, что ж я делать буду? Под статьей же хожу уже сколько лет! Ой, бляха-муха, горе тебе, Серпухов, город гордый!"
Пакет бросил и побежал, как заяц.
Вернулся домой. Жена там у него, детишки. Смотрят: папка не в себе. Сначала тихо переживает, а потом криком уже начал кричать: "Ой, бляха-муха, горе тебе, Серпухов, город гордый, трындец и холокост настают! Спасайся, кто может, а куда - непонятно. Такие дела".
Ладно, жена позвала родню, посовещались. Там у них был один такой Николай, брат жены деверя сестры шурина тестя - по медицинской части, типа санитара. "Ну, - говорит,- делов; выспится и забудет. Давайте лучше народными средствами действовать".
Молока принесли ему, меду. Таблетку димедрола дали, по части гомеопатии.
А он - нет. С утра пришли - он на койке сидит, качается, как маятник Фуко, и все повторяет одно и то же: "Ой, бляха-муха, горе тебе, Серпухов, город гордый, трындец и холокост настают! Спасайся, кто может, а куда - непонятно. Такие дела".
В общем, Николай этот, санитар, рукой махнул и говорит: "Ну его. Пусть на воздухе погуляет, может, развеется".
И пошел этот парень гулять сам по себе. Сам гуляет, а сам плачет и кричит все то же самое, про Серпухов.
Шел, шел и видит: сидит в парке какой-то пацан на скамейке. В очках. Книжку читает. Услышал он крик, заложил книжку на пятьдесят седьмой странице папиросой "Беломор" и спрашивает:
- Але, мужик, какие проблемы?
А этот парень отвечает:
-Ой, бляха-муха, горе тебе, Серпухов, город гордый, трындец и холокост настают! Спасайся, кто может, а куда - непонятно. Такие дела. Короче: жизнь - говно, а потом умираешь.
Тут пацан этот, который книгу читал, подумал и говорит:
- Так чего ж ты тут киснешь? У меня вот сеструха в Иерусалиме, типа по еврейской части. Там тепло, финики. Хочешь, вызов пришлет? Пятьсот баксов - и все дела...
Короче, уехал этот парень в Израиль. Женился на сеструхе того пацана, с прежней семьей развелся, пейсы отрастил себе по самое нехочу. Родня-то сопротивлялась, через суд объявить психом пыталась, алименты взыскивала, в газетах про заговор публиковала, но он уже - тю-тю. Типа не та юрисдикция.
Сидит там где-то теперь в Иерусалиме у ворот, плачет: "Ой, бляха-муха, горе тебе, Серпухов, город гордый, трындец и холокост настают! Спасайся, кто может, а куда - непонятно. Такие дела. Короче: жизнь - говно, а потом умираешь".
Типа как Лев Толстой на станции Дно, Серега говорил.
Ну, пьет, конечно.
