8:56am:
Во сне мой соавтор сочинял со своим другим соавтором на балконе какую-то статью, а я тынялся.
На кухне два балбеса играли на гитарах, а в комнате красивая девушка готовилась петь ужасным оперным голосом народную песню "Твоя губа синее мела".
Я не стал дожидаться и ретировался на лестничную клетку. Там было прохладно, где-то вверху тускло горела космически недостоверная пыльная лампочка и таинственно пахло сердечными каплями и жареной картошкой.
12:31pm: Умелые руки, острые речи
За пятнадцать минут с помощью пластыря и картонки привел в божеский вид фиолетовый футляр для киндла.
Футляры эти за десятку рассылает из Британии заказчикам какой-то белорус, очевидно, клепающий их по ГОСТам Госплана БССР: они всем хороши, только прибор в них сидит чуть ниже, чем нужно (две полоски пластыря на петли футляра снизу) и норовит вывалиться из верхней ничем не прикрытой щели, что критично, если учесть, что футляр открывается вертикально (картонка от папочки, сдвоенная полоска пластыря наружу клейкой стороной). Конечно, совсем технично было бы картонку найти фиолетового цвета, но и так, с черной, "пятерка" по труду, я считаю.
Кстати, в школе у меня никогда не было по "труду" пятерки. Высшее мое достижение по этому предмету - личное уважение, которого я в шестом классе добился от учителя (Павел Иванович? Петр Николаевич? фронтовик в черном халате, в очках и с похмельными припухлостями лица).
Вот как мне это удалось - этот самый Николай Александрович пилил на уроке длинную деревянную хрень, не обращая внимания на ее задравшийся довольно высоко дальний конец. Он, Сергей Владимирович, свое допилил, хрень ухнула вниз, и там как раз была моя голова.
- Бум! - сказала голова.
- Ё... - выдохнул Анатолий Петрович, обернувшийся на звук.
- Пидарас! - неожиданно для себя самого крикнул я Андрею Викторовичу, погрозил ему кулачком и выбежал из мастерской (она была в отдельном флигельке) на улицу. Там была ранняя весна, просыпался и посвистывал за забором парк Политехнического института, снег таял и сиял, пахло арбузом и птичьим пометом.
С тех пор-то учитель труда меня и уважал. За правду, очевидно. Или за страдания.
Но очень недолго - в седьмом классе я уже учился в другой школе. Из этой меня изгнали за похищение классного журнала.