: Ловушка для тараканов
Приснилось мне, что все собрались на вручение Лотмановской премии. Это такая премия, ее вручают за успехи в области русской и германской отчего-то филологии в большом зале с подиумом.
Сперва там выступал Игорь Алексеевич П., но он был очень простужен и все кашлял и чихал. Я подумал, что не миновать мне теперь гриппа, поскольку стоял (там такой фуршет был) прямо слева от него. А о чем Игорь говорил, никто из-за чихания не слышал, зато все вежливо хлопали.
Мне же предстояло говорить о двух конкурсных работах: одно сочинение прислала не то Е. Шварц, не то О. Седакова, оно было о "Повести о пустяках"; другое же принадлежало перу какого-то неизвестного сумасшедшего в шортах, располагавшегося тут же на четвереньках. Оно было посвящено вопросу об улитках в русской литературе. Я решил о сумасшедшем из осторожности умолчать и сосредоточиться на Анненкове.
Только вот Шварц или Седакова? Черт, неловко как-то.
"Я, - сказал я, - прочел работу Е. Шварц. Должен признаться, что за свою жизнь я прочитал больше заков о "Повести о пустяках", чем составляет сама "Повесть о пустяках". Так сложилась моя биография. Это произведение, по моему мнению, является ловушкой для тараканов, то есть для исследователей. Они стремятся туда и там теряются, шурша по лабиринту лапками, тыкаясь в стенки и пытаясь поймать момент стыковки жизни и искусства. Не той "жизни", которая "вообще жизнь", а конкретной, The Жизни. Как мне кажется, О. Седаковой удалось то, что не удавалось ее предшественникам: она вышла из лабиринта".
Завершив эту невнятную речь и не дождавшись аплодисментов, я ретировался в холл, где сперва вступил с Вадимом Суреновичем П. в беседу о смысле косиц в прическах европейских мужчин, затем играл на белом рояле какие-то минорные аккорды и наконец устремился по склонам грязных гор в одних носках куда-то, потому что тапочки потерял.
Бежал, шурша лапками.
Приснилось мне, что все собрались на вручение Лотмановской премии. Это такая премия, ее вручают за успехи в области русской и германской отчего-то филологии в большом зале с подиумом.
Сперва там выступал Игорь Алексеевич П., но он был очень простужен и все кашлял и чихал. Я подумал, что не миновать мне теперь гриппа, поскольку стоял (там такой фуршет был) прямо слева от него. А о чем Игорь говорил, никто из-за чихания не слышал, зато все вежливо хлопали.
Мне же предстояло говорить о двух конкурсных работах: одно сочинение прислала не то Е. Шварц, не то О. Седакова, оно было о "Повести о пустяках"; другое же принадлежало перу какого-то неизвестного сумасшедшего в шортах, располагавшегося тут же на четвереньках. Оно было посвящено вопросу об улитках в русской литературе. Я решил о сумасшедшем из осторожности умолчать и сосредоточиться на Анненкове.
Только вот Шварц или Седакова? Черт, неловко как-то.
"Я, - сказал я, - прочел работу Е. Шварц. Должен признаться, что за свою жизнь я прочитал больше заков о "Повести о пустяках", чем составляет сама "Повесть о пустяках". Так сложилась моя биография. Это произведение, по моему мнению, является ловушкой для тараканов, то есть для исследователей. Они стремятся туда и там теряются, шурша по лабиринту лапками, тыкаясь в стенки и пытаясь поймать момент стыковки жизни и искусства. Не той "жизни", которая "вообще жизнь", а конкретной, The Жизни. Как мне кажется, О. Седаковой удалось то, что не удавалось ее предшественникам: она вышла из лабиринта".
Завершив эту невнятную речь и не дождавшись аплодисментов, я ретировался в холл, где сперва вступил с Вадимом Суреновичем П. в беседу о смысле косиц в прическах европейских мужчин, затем играл на белом рояле какие-то минорные аккорды и наконец устремился по склонам грязных гор в одних носках куда-то, потому что тапочки потерял.
Бежал, шурша лапками.