: Институт истории искусств
Если долго спать, то сперва приснится путешествие в глубинку.
В глубинку мы приехали с одним таким рыжим журналистом, чтоб разузнать, что там творится. Всем в глубинке управляет хозяин огромной земляной ямы, деятель в кирзовых сапогах и хитрый лицом. Меня он сразу определил как человека безобидного, ученого и обещал познакомить с удмуртскими девушками. (Удмуртские девушки тихи, улыбчивы, и в их присутствии проходит зубная боль.) А с журналистом хозяин глубинки начал бороться какими-то скучными методами, поэтому я сел на электричку и поехал в прогрессивный район Москвы Новогальюново.
Над Новогальюновым светился диск - это летали китайские разноцветные спутники, транслирующие на всю планету гороскопы. Таков был новогальюновский бизнес. Неподалеку от станции метро "Полубарская" стоял старинный особняк семидесятых годов двадцатого века: в нем располагался Институт истории искусств. Там собралась теплая компания, звучали безумные баллады, рокотала гигантская кельтская гитара, покачивалась и клубилась вечеринка.
Но вот уж наступает ночь, в метро закроют переходы, пора спешить отселе прочь, - рекли послушные народы. Один я задерживаю всех, все пытаюсь освоить кельтскую гитару, а потом и вовсе оказываюсь на улице совершенно неодетый и без сумки, без паспорта, без денег.
Что делать голому в ночи? Кругом недружелюбны лица, ближайшей церкви кирпичи манят к притвору прислониться. Я делаю вид, что нищенствую. Подходят двое - отец (лет тридцати пяти, в прыщах, славянской внешности небритой) и дочь (подросток, вся на сложных щах, и звать ее, к примеру, Ритой).
Отец: Ты что, мужик, стоишь без штанов? На улице минус семь. Ты что ли это милостыню просишь?
Я: Да, юроды мы, ради Истории Искусств. Подайте копеечку на спичку, двушку на звонок другу, пятачок на метро, алтын на ситро, пятиалтынный на межгород.
Отец: Вот, доча, гляди, пожилого человека, еврея, может быть, до чего довели. Дай ему там мелочи.
Дочь: Щас прямо! Сам и давай!
Отец: Я кому сказал, Маргарита? Ты тут поговори. В храм не возьму, будешь у себя в школе вон причащаться.
Дочь, скроивши презрительную мину и стараясь не касаться моей ладони, одарила меня влажной мелочью, и я уж совсем было собрался завести что-то бессвязно-религиозное в виде благодарности, мол, сгиньте, искусители, клевреты Сатаны, как вдруг вижу - бегут ко мне спасители, несут мои штаны.
И оделся, и пошел на метро и даже, представьте, успел на пересадку.
Если долго спать, то сперва приснится путешествие в глубинку.
В глубинку мы приехали с одним таким рыжим журналистом, чтоб разузнать, что там творится. Всем в глубинке управляет хозяин огромной земляной ямы, деятель в кирзовых сапогах и хитрый лицом. Меня он сразу определил как человека безобидного, ученого и обещал познакомить с удмуртскими девушками. (Удмуртские девушки тихи, улыбчивы, и в их присутствии проходит зубная боль.) А с журналистом хозяин глубинки начал бороться какими-то скучными методами, поэтому я сел на электричку и поехал в прогрессивный район Москвы Новогальюново.
Над Новогальюновым светился диск - это летали китайские разноцветные спутники, транслирующие на всю планету гороскопы. Таков был новогальюновский бизнес. Неподалеку от станции метро "Полубарская" стоял старинный особняк семидесятых годов двадцатого века: в нем располагался Институт истории искусств. Там собралась теплая компания, звучали безумные баллады, рокотала гигантская кельтская гитара, покачивалась и клубилась вечеринка.
Но вот уж наступает ночь, в метро закроют переходы, пора спешить отселе прочь, - рекли послушные народы. Один я задерживаю всех, все пытаюсь освоить кельтскую гитару, а потом и вовсе оказываюсь на улице совершенно неодетый и без сумки, без паспорта, без денег.
Что делать голому в ночи? Кругом недружелюбны лица, ближайшей церкви кирпичи манят к притвору прислониться. Я делаю вид, что нищенствую. Подходят двое - отец (лет тридцати пяти, в прыщах, славянской внешности небритой) и дочь (подросток, вся на сложных щах, и звать ее, к примеру, Ритой).
Отец: Ты что, мужик, стоишь без штанов? На улице минус семь. Ты что ли это милостыню просишь?
Я: Да, юроды мы, ради Истории Искусств. Подайте копеечку на спичку, двушку на звонок другу, пятачок на метро, алтын на ситро, пятиалтынный на межгород.
Отец: Вот, доча, гляди, пожилого человека, еврея, может быть, до чего довели. Дай ему там мелочи.
Дочь: Щас прямо! Сам и давай!
Отец: Я кому сказал, Маргарита? Ты тут поговори. В храм не возьму, будешь у себя в школе вон причащаться.
Дочь, скроивши презрительную мину и стараясь не касаться моей ладони, одарила меня влажной мелочью, и я уж совсем было собрался завести что-то бессвязно-религиозное в виде благодарности, мол, сгиньте, искусители, клевреты Сатаны, как вдруг вижу - бегут ко мне спасители, несут мои штаны.
И оделся, и пошел на метро и даже, представьте, успел на пересадку.
