| Вредно для несовершеннолетних - Глава 2. Охота на человека (часть 2) |
[Jun. 6th, 2010|10:07 am] |
Запутавшиеся в Паутине
Вопреки гордым заявлениям ФБР, многие юристы и журналисты, включая
меня, подозревают, что в Сети детский порнограф остался тем же мелким
лавочником, которым он был на Таймс-сквер. Брюс Селкрэйг,
правительственный следователь, назначенный в 1980-х годах для выяснения
истинных масштабов детской порнографии в стране, а в 1996 году вышедший в
Сеть в качестве журналиста, чтобы проверить ситуацию заново, пришел к
тому же выводу. В дебатах о свободе слова в Интернете, пишет он,
распространение детского порно представляет собой "утку размером со
страуса".
Любители и полицейские признают, что практически все сексуально
откровенные изображения детей, находящиеся в электронном обороте, - это
все та же стопка желтеющих страниц, которую можно было найти на задних
полках порномагазинов, только оцифрованная. Эти снимки сделаны, как
правило, от двадцати до пятидесяти лет назад за океаном, плохо
отсканированы и большей частью довольно целомудренны. Вероятно, именно
поэтому федеральные агенты почти никогда не показывают "контрабанду"
журналистам. Но когда мне удалось-таки взглянуть на "спецхран",
скачанный Доном Хайком, заведующим национальной программой по детской
порнографии в Таможенной службе США, в 1995 году, я была разочарована.
Насчитав более пятидесяти фотографий и сбившись со счета, я нашла всего
три, которые можно было бы назвать порнографическими: два снимка
мастурбирующих подростков и один, на котором изображена полуодетая
двенадцатилетняя, раздвинувшая ноги в позиции, более похожей на шпагат,
нежели на порнографический "крупный план". Остальные были вроде
пятнадцатилетней с короткой стрижкой в стиле 1950-х и улыбкой, как на
тогдашней рекламе зубной пасты Ipana, сидящей прямо, обнаженной, но
скромной, или двух белобрысых шестилеток в одних трусиках верхом на
велосипедиках.
Так когда эти старые картинки обнаруживаются в Сети, кто их туда
помещает? Адвокат Лоренс Стэнли, автор публикации в Benjamin A. Cardozo
Law Review, которую многие считают самым полным и основательным
исследованием детской порнографии 1980-х годов, пришел к выводу, что
порнографы эти - почти исключительно сами копы. В 1990 году на
полицейском семинаре в южной Калифорнии Р. "Тоби" Тайлер из Полицейского
управления Лос-Анджелеса гордо заявил именно об этом. Государство
разбило всех конкурентов, сказал он; теперь правоохранительные органы
были единственным воспроизводителем и распространителем детской
порнографии. Практически вся реклама, распространение и продажа лицам,
рассматриваемым в качестве потенциальных нарушителей закона,
осуществлялась федеральными властями в операциях "ловли на живца" (англ.
sting operations) против тех, кто продемонстрировал (например своим
членством в NAMBLA) то, что агенты считают предрасположенностью к
совершению преступлений. Настойчивые попытки навязать товар "клиенту"
были обычно многократными и не прекращались до тех пор, пока он не
клевал на приманку. "Иными словами, никаких преступлений не было, пока
государству не удавалось соблазнить людей на их совершение", - пишет
Стэнли.
Если, как утверждает полиция, просмотр детского порно вдохновляет
растлителей на то, чтобы выходить на улицу и соблазнять живых детей,
почему федералы занимаются тем, что напоминает раздачу спичек
поджигателям? Их ответ: чтобы остановить растлителей, пока они не
нанесли очередной удар. Газетные сообщения об арестах все следуют одному
лекалу: федеральный агент притворяется несовершеннолетним в онлайне,
намекает на свое желание устроить свидание в реале либо соглашается на
такое свидание, если его предлагает "клиент", и арестовывает
незадачливого "растлителя", когда тот является на назначенную встречу.
Но не менее логичным объяснением почти исключительному использованию
"ловли на живца" для ареста "склонных к преступлениям" является то, что
правительство, раздосадованное редкостью тех преступлений, которые оно
само объявило эпидемией и вокруг которых выстроены гигантские сети
правоохранительных операций, вынуждено их с(т)имулировать, чтобы
оправдывать собственную деятельность.
Та же логика объясняет и почему объемы законодательства "против
детской порнографии" растут год от года. Началось все с относительно
простой криминализации производства и распространения, а дошло до
простого обладания, а потом и до просмотра детской эротики у кого-либо в
гостях. Возраст "ребенка" был увеличен с шестнадцати до восемнадцати
лет, а порнографией были объявлены изображения, на которых нет ни голых
детей, ни детей, делающих что-либо сексуальное, ни, по Акту о
предотвращении детской порнографии 1996 г., вообще детей.
Законодательство, которое изначально оправдывалось как средство защиты
реальных детей, со временем разрослось в криминализацию сексуальных
изображений любых людей, которые предназначены выглядеть несовершеннолетними.
Это может быть, например, юно выглядящая взрослая азиатка,
сладострастно сосущая леденец. Или сгенерированный на компьютере образ,
созданный путем манипуляции пикселями, при которой взрослый
"трансформируется" в ребенка либо ребенок начинает выглядеть так, будто
он совершает сексуальный акт (на момент написания книги, т.е. в 2001 г.,
Акт 1996 г. назначен к слушанию Верховным судом на предмет проверки его
конституционности - прим. автора).
Такие законопроекты почти неизменно вносятся консервативными
республиканцами при поддержке крайне правых и фундаменталистских
христианских организаций и антипорнографических феминисток. И, хотя
некоторые законодатели в конфиденциальных беседах выражают сомнения по
поводу того, что эти предложения защищают детей, они неостановимы.
"Когда Сенат голосует "по вопросам детей", они все на одной стороне, -
сказал мне в 1989 году Патрик Труман, лоббист Американской ассоциации
семьи и бывший глава Национальной службы по борьбе с непристойностью при
Министерстве юстиции. - Нам удалось провести самый жесткий закон в 1988
году - Акт о защите детей и принудительных мерах, потому что в нем были
слова эксплуатация детей, хотя большая его часть относилась к взрослой порнографии". Так помогают ли все эти государственные усилия поимке опасных педофилов?
С 1995 года действует оперативное подразделение ФБР по борьбе с
детской порнографией под названием "Невинные образы", которое обучает
специальных агентов на выделенные Конгрессом целевые ассигнования
размером в десять миллионов долларов для отлавливания педофилов в Сети. С
1996 по 2000 год подразделение вело 2609 дел. Но лишь 20 процентов из
них закончились обвинительными актами, и всего 17 процентов -
обвинительными приговорами. Представитель ФБР Питер Гуллотта сообщил
Джеймсу Кинкейду, что с 1995 года "Невинные образы" позволили добиться
осуждения 439 человек. Как нашли этих преступников? "Это как рыбная
ловля в пруду, полном голодной рыбы, - сказал Гуллотта Кинкейду. - Стоит
только закинуть удочку с живой приманкой, как сразу клюет". Все это
очень похоже на "подставу" (особенно для журналистов, подобных мне,
которым довелось пообщаться с "рыбой" лично) (в США "подстава", т.е.
доказательства, полученные путем провоцирования подозреваемого или
"потенциального преступника", обычно считаются недопустимыми - прим.
перев.) - та же тактика, которую описал Стэнли в 1980-х годах, только
"проапгрейденная" с "улиточной" почты (англ. snail mail - обычная,
"бумажная" почта, т.е. медленная, как улитка) на электронную.
На данный момент самого громкого успеха федеральное правительство
достигло в августе 2001 года, когда были арестованы два владельца
компании Landslide Productions, Inc. и сто ее потребителей в городе
Форт-Уэрт, штат Техас. Landslide содержала прибыльный порнографический
веб-сайт, который предлагал, помимо взрослой порнографии, ссылки на
зарубежные сайты, содержащие то, что по законам США считается детской
порнографией. Владельцы были арестованы за обладание и распространение, а
не за производство детской порнографии, подписчики - за обладание. Хотя
один из этих подписчиков был идентифицирован как "зарегистрированный
сексуальный преступник", а еще один - как имевший четыре судимости за
"сексуальные преступления", ни один из арестованных в этой операции не
обвинялся в злоупотреблении реальными детьми. Чтобы "выудить" любителей
детского порно из более чем 250 тысяч большей частью законопослушных
подписчиков, правительство рекламировало продажу детско-порнографических
видеокассет и сидиромов от имени компании, контроль над которой оно
тайно захватило в 1999 году. Когда человек делал заказ, ему высылалась
посылка, а при получении его арестовывали. Хотя для закрытия одного
сайта и ареста сотни потребителей потребовались четыре года и усилия
несчетных агентов Министерства юстиции, а также тридцати местных
оперативных подразделений по всей стране, финансируемых из федерального
бюджета, генеральный инспектор Почтовой службы США Кеннет Уивер объявил,
что Landslide - это "верхушка айсберга" в том, что "Нью-Йорк таймс"
охарактеризовала своими словами как "растущий рынок детской порнографии в
Интернете". Эта история была на первых полосах газет во всех регионах,
где я только не проверяла, а "Нью-Йорк таймс" поместила ее на место,
зарезервированное для самой важной новости дня - в правую верхнюю
колонку.
Были ли эти подписчики предрасположены к совершению преступлений,
кроме незаконного акта смотрения на образы несовершеннолетних,
занимающихся или не занимающихся сексом? Гуллотта в беседе с Кинкейдом
сообщил ему, что типичный представитель "улова" не имеет прежних
судимостей. Из таких дел почти ни одно не доходит до судебного процесса;
обвиняемые подписывают признательные сделки. Правительство называет это
лишним свидетельством их вины. Но, опять-таки, при ближайшем
рассмотрении таких случаев (на самом деле, большинства обвинений в
"злоупотреблении детьми") оказывается, что на признательные сделки
обвиняемые часто идут по совету адвокатов, чтобы исключить вероятность
осуждения на длительные сроки, а также чтобы минимизировать ту личную
катастрофу, которую представляет собой публичное разбирательство по
таким делам для обвиняемых, даже если оно оканчивается оправдательным
приговором.
К сожалению, признательные сделки, из-за отсутствия в них подробных
письменных показаний, судебных допросов и версий событий, изложенных
стороной защиты, делают почти невозможным определить, в чем человек на
самом деле обвинялся, не говоря уже о том, делал ли когда-либо то, в чем
"признался" (по американским законам, "признание" в признательной
сделке может быть в любом уголовно наказуемом деянии, лишь бы было на то
согласие прокурора и обвиняемого и одобрение судьи - прим. перев.).
Федеральная статистика картину не проясняет. Как пишет Кинкейд, ни ФБР,
ни Национальный центр пропавших и эксплуатируемых детей теперь не ведут
статистику детей, реально "заманенных в опасность" в результате
онлайновых знакомств, то есть того "исхода", страх перед которым и
мотивирует все эти операции. А вот журналистов, мягко говоря,
недостаточные данные очень даже обескураживают. В 1995 году, когда я
освещала первый случай вынесения обвинительного приговора за обладание
"похотливыми" видеозаписями несовершеннолетних, которые не были ни
обнаженными, ни делающими что-либо сексуальное, я прибыла в Министерство
юстиции в Вашингтоне, только для того чтобы узнать, что мой
запланированный просмотр улик отменен, потому что... ну да, видеозаписи
были незаконными. Если потерпевшие предстанут моим глазам, объяснил мне
агент, это причинит им преступный вред (позже я узнала, что эти записи
уже были частично показаны по Court TV [общедоступный телеканал,
посвященный судебным процессам и вопросам правосудия - прим. перев.]).
Проведя еще шесть часов за рулем, я добралась до западной Пенсильвании,
где секретарь суда усадил меня перед телевизором с видеомагнитофоном и
я, зевая, просмотрела несколько часов плохо отснятого видео, уровень
"похотливости" которого был не выше, чем у какой-нибудь рекламы туров на
Багамы. Похожие ограничения были наложены и на освещение "дела
Landslide". Как писала "Нью-Йорк таймс", "власти не раскрывают реальные
адреса [зарубежных] сайтов", якобы предлагавших детскую порнографию, а
единственные "модели", о которых сообщалось, были братом и сестрой из
Великобритании, в возрасте шесть и восемь лет соответственно. При этом
не уточнялось, были ли эти дети сняты в сексуальных сценах, а
журналистам, понятное дело, не предоставили возможности убедиться в
чем-либо воочию. В 1999 году ветеран журналистики Лэрри Мэтьюз,
проработавший тридцать два года на радио, был приговорен к полутора
годам федеральной тюрьмы за то, что получил и переслал детское
порнографическое изображение в процессе журналистского расследования
чатов, используемых для обмена детской порнографией. Что примечательно, в
поле зрения прокуроров он попал потому, что сам донес о том, что назвал
"ужасными вещами", - о постинге, оставленном матерью, похоже на то,
предлагающей своих детей взрослым для секса.
Статистика, которую мне предоставили в Национальном центре пропавших
и эксплуатируемых детей в 1996 году, показывает, что столь пугающая
многих возможность, которая и мотивирует всю эту деятельность, редко
становится реальностью. Между 1994 и 1996 годами всего лишь двадцать три
несовершеннолетних были соблазнены их взрослыми ухажерами на то, чтобы
прийти к ним в моллы и гостиничные номера, ни один из этих "детей" не
был младше тринадцати лет, а большинство были как минимум на пару лет
старше. Опрос, проведенный в 2001 году Университетом штата Нью-Гемпшир,
выявил, что почти каждый пятый из лиц в возрасте от десяти до семнадцати
лет, выходивших в онлайн, получал сексуальные предложения от
"незнакомцев", среди которых могли быть и взрослые, процент которых не
уточняется. Тем не менее этому опыту вряд ли можно приписать какую-то
широко распространенную вредоносность. Три четверти детей и подростков
сказали, что эти предложения не доставили им никаких неприятностей. И,
как пишут исследователи, "ни один несовершеннолетний в данной выборке не
подвергся реальному сексуальному нападению в результате контактов по
Интернету" (по законам большинства штатов, как "сексуальное нападение"
квалифицируется любой сексуальный контакт с лицом, не достигшим возраста
согласия данного штата; в данном исследовании имелось в виду именно это
- прим. перев.). Что же касается педофилов, пойманных с поличным,
насколько могу судить, известен всего один такой случай: печально
известный клуб "Орхидея", члены которого по очереди занимались сексом с
ребенком перед видеокамерами, транслирующими все это в реальном времени
их собратьям. Этот акт сексуального насилия был преступлением и до
законов о детской порнографии, остается им и должен оставаться.
Тем временем местные власти с диким энтузиазмом ринулись в ширящиеся
юридические определения "грязи", в результате чего все больше граждан
оказываются не в ладах с законом из-за того, что производят и хранят в
подлинном смысле слова невинные образы. В начале 1990-х годов
генеральный прокурор штата Небраска приказал местному полицейскому сжечь
девять тысяч слайдов с изображениями обнаженных детей (на каждом слайде
было по одному ребенку, отличному от изображенных на остальных
слайдах), собранных психологом Уильямом Фэрраллом для использования
совместно с фаллоплетизмографом - прибором для измерения полового
возбуждения. Психологи использовали показ этих картинок в сочетании с
фаллоплетизмографическими измерениями для оценки успехов лечения тысяч
осужденных за сексуальные преступления по всей стране. После принятия
Акта о предотвращении детской порнографии в 1996 году полиция штата
Оклахома конфисковала из пункта видеопроката копию фильма "Жестяной
барабан", снятого по роману Гюнтера Грасса, удостоенному Нобелевской
премии, за то, что в нем содержится совсем не откровенная сцена, в
которой мужчина, отказывающийся вырастать из своего детского тела (чтобы
не участвовать в фашизме), занимается с взрослой женщиной тем, что
некоторые интерпретируют как оральный секс. В 1990-х годах стали
множиться случаи, когда служащие пунктов проявки фотопленки,
проинструктированные сообщать в полицию о всех "подозрительных" снимках,
"сигнализируют" о таких классических фотках "на память", как мама в
ванне с ребенком, что приводит к арестам фотографов, а то и того хуже. В
Нью-Йорке служащие фирмы Fotomat донесли об обнаженных снимках
шестилетнего мальчика, сделанных его отцом - студентом-фотографом. Парня
увезли из дома в наручниках, а его детей прямо в пижамах срочно
госпитализировали в целях диагностирования "растления". Никаких
признаков растления не нашли, и судить парня не стали, но запретили ему
появляться у себя дома в течение двух месяцев и видеться со своей
младшей дочерью. Синтию Стюарт, мать из Оберлина, штат Огайо, "замели",
когда служащий пункта проявки усмотрел "порнографию" в снимке ее
восьмилетней дочери, купающейся в ванне. Стюарт удалось избежать
уголовного преследования (и потенциальной тюрьмы) только тогда, когда
она согласилась публично заявить, что два из ее снимков можно
интерпретировать как "сексуально ориентированные", и позволила
прокурорам их уничтожить; также она согласилась пройти шестимесячный
курс психотерапии. Хотя она находит унизительное лицемерие всех этих
"мероприятий" омерзительным, она пошла на них, чтобы спасти дочь от
травмы уголовного процесса.
Ложная безопасность
Поборники гражданских свобод называют все эти законы
неконституционными, потому что в них отсутствует правовая
определенность: разумный человек не может знать заранее, нарушает он их
или нет. Они оттянули миллионы долларов налогоплательщиков от реальной
заботы о детях и создали атмосферу пуританской слежки за всеми
гражданами страны во имя сомнительной цели поимки небольшого числа
людей, которые, предоставленные самим себе, возможно, не стали бы делать
ничего более вредного для несовершеннолетних, чем мастурбация на
картинки детей в купальниках.
Но законодательное наследие педофильской паники не только подрывает
права, гарантированные Первой поправкой. Для американцев, осужденных за
любые сексуальные преступления, законодательство, принятое в 1990-х
годах, не без оснований можно считать жестоким и необычным, и при этом
бессрочным, наказанием ("жестокое и необычное" наказание запрещает
Восьмая поправка к Конституции США - прим. перев.). К 1999 году, по
данным Центра пропавших и эксплуатируемых детей, все пятьдесят штатов
приняли "законы Меган", требующие регистрации освобожденных
условно-досрочно сексуальных преступников и уведомления населения; более
жесткие законы дают штатам больше прав на федеральные субсидии для
правоохранительных органов. Во многих штатах такие осужденные обязаны
регистрироваться независимо от природы совершенных ими преступлений. В
2001 году судья в Корпус-Кристи, штат Техас, приказал двадцати одному
"регистранту" вывесить на своих домах и автомобилях знаки с надписью
"ОПАСНОСТЬ: Зарегистрированный Сексуальный Преступник".
Игнорируя индивидуальные различия, политики привычно называют бывших
осужденных сексуальными хищниками - выражением, внушающим мысль о
ненасытном аппетите и острых зубах. Но в результате эскалации риторики в
1990-х годах даже слово "хищник" стало казаться недостаточно пугающим.
Следуя примеру, поданному штатом Канзас в 1994 году, по стране
расползаются законы о "сексуально-насильственных хищниках", позволяющие
помещать на неопределенное время в психиатрические заведения [тюремного
типа] тех осужденных за сексуальные преступления, которые отбыли свое
наказание, но почитаются склонными совершить новое преступление. Чтобы
получить статус "сексуально-насильственного хищника", заключенный должен
проявить "психическую ненормальность" или "расстройство личности" -
диагнозы приблизительно столь же точные, как "настоящий псих", и столь
же распространенные, как "хроническое переедание". Они весьма ярко
напоминают мне о "не поддающихся контролю желаниях" 1950-х годов.
Люди, работающие с сексуальными преступниками, предупреждают, что
такая политика не может принести добра, даже наоборот, может приносить
зло. Начать хотя бы с того, что риск совершения повторных преступлений у
лиц, осужденных за сексуальные преступления, гораздо ниже, чем у
отбывших наказание за другие виды преступлений. Тем не менее ярость
против сексуальных преступников зачастую гораздо сильнее, и законы об
уведомлении населения служат фокусированию этой ярости. С самого своего
возникновения подобные программы провоцируют издевательства и
линчевание, что только усиливает изоляцию бывших заключенных, делает их
ко всему безразличными, приводя к эффекту, прямо противоположному
желаемому. "Вы исключаете человека из общины, у него нет друзей, он
ненавидит сам себя, и вы подкрепляете те самые проблемы, которые как раз
и способствуют сексуальному злоупотреблению, - сказал мне Роберт
Фриман-Лонго, бывший директор программы "Более безопасное общество" и
президент Ассоциации лечения лиц, совершивших сексуальное
злоупотребление. - Вы делаете из него лучшего сексуального преступника".
Некоторые повадки уголовной юстиции, помимо всего прочего, похоже, и
не имеют никакой иной мотивации, кроме как держать публику "на взводе".
Летом 1997 года Министерство юстиции Калифорнии устраивало эдакие
"аттракционы" на штатных ярмарках, на которых оно вывешивало
светодиодные экраны, бесконечно прокручивающие список зарегистрированных
сексуальных преступников штата с указанием их адресов - шестьдесят
четыре тысячи человек. Чего шокированные посетители не знали - так это
того, что, так как в Калифорнии регистрации подлежат все, кто имел
судимость за сексуальные преступления начиная аж с 1940-х годов, многие
из "хищников" в этом списке были осуждены за мелкие проступки без жертв
вроде пользования услугами проституток или предложения секса мужчине в
гейском баре. Том Мастерс, директор программы исправительного лечения в
Государственной больнице штата Орегон, описал подобную "политическую
линию" достаточно лаконично: "Значительная часть уголовного
законотворчества является функцией политики, а не реабилитации или
общественной безопасности".
И функцией общественного здравого рассудка не является, добавлю я. В
1984 году, в начале мании "сексуального законотворчества", авторы
финального доклада по проводившимся сенатором Уильямом Ротом Слушаниям
по детской порнографии и педофилии подметили то, что они назвали
парадоксом. "Хорошие законы часто дают новые аресты, - писали они, - что
создает впечатление необходимости большего количества законов для
обуздания того, что публика воспринимает как рост преступности". Тем не
менее члены комиссии порекомендовали принять еще больше законов, которые
создали еще больше бюрократии, еще больше агентов, еще больше
расследований и еще больше арестов. А это, по словам Эрика Лотке из
Национального центра заведений и альтернатив, создало еще один парадокс:
у публики возникло ложное ощущение большей безопасности и в то же время
большего страха.
В своей серии комиксов "К лучшему ли, к худшему" Линн Джонстон
описала ту печаль и ощущение тупика, которые могут сопровождать эти
противоречивые чувства. В одном из ее комиксов конца 1990-х годов отец
по имени Джон мило беседует с пятилетней девочкой в супермаркете. Ее
охваченная паникой мать несется по проходу. "ВАНЕССА!!! - кричит она. -
Не разговаривай с этим мужчиной... мы не знаем, кто он такой!!!" Дома
жена Джона пытается его утешить, в то время как он держит на коленях
собственного ребенка. "Она просто защищала своего ребенка, дорогой", -
говорит Элли. "Я знаю, - отвечает Джон. - Просто иногда я ненавижу мир, в
котором мы живем". Читателю оставлялось домысливать, что именно в мире
ненавидел этот архетипический родитель из поколения рожденных после
войны - педофилов или паранойю.
Мать Ванессы делала "правильную вещь", как сказал бы местный
полицейский, проводя инструктаж в детском саду или школе. Но, с точки
зрения интересов ребенка, это была неправильная вещь. Паника по поводу
взросло-детского секса, как и паника по любому поводу, порождает меньше
правильных решений, чем неправильных, а неправильные решения могут быть
фантастически неправильными. Решение генпрокурора Джанет Рино взять
штурмом секту "Ветвь Давидова" в городе Уэйко, штат Техас, было основано
в том числе на слухах о том, что на ее территории происходило
"злоупотребление детьми". В возникшем в результате штурма пожаре погибли
восемьдесят человек, в том числе двадцать четыре ребенка.
Попытки укрепить нуклеарную семью (семью в узком смысле, т.е.
состоящую из родителей и детей - прим. перев.) путем разжигания
подозрительности к незнакомцам раздробляют единое сообщество взрослых и
детей; это может приводить к тому, что дети остаются беззащитными перед
внутрисемейным насилием. Проецирование сексуальной угрозы на картонного
монстра и вбухивание уймы денег и усилий в его покорение отвлекают
взрослых от того, чтобы учить детей тонким навыкам любви, основанной на
доверии и в то же время на умении разбираться в людях. В конечном счете
дети становятся более уязвимы у себя дома и в мире.
Читать далее>>
 |
|
|
