| Вредно для несовершеннолетних - Глава 4. Преступления страсти (часть 3) |
[Jul. 5th, 2011|05:10 pm] |
И справедливость ни для кого
[Прим. перев.: "и справедливость для всех" - слова из утвержденной Конгрессом клятвы на верность флагу США.]
Золотой
осенью 1997 года Дилану Хили вынесли приговор - сначала в здании
федерального суда, а на следующий день в суде штата, в краснокирпичном
судебном комплексе столицы штата Провиденса. Осужденный сидел в тонких
ножных кандалах и оранжевом тюремном комбинезоне, выглядя скорее
ошеломленным, нежели кающимся, в то время как секретарь суда оглашал
длинный список обвинительных вердиктов и наказаний подобно средневековой
католической ектенье, объявляя каждый отдельный акт "фелониального
сексуального нападения на несовершеннолетнюю" с соответствующим периодом
епитимьи. Дилан получил от двенадцати до двадцати четырех лет тюрьмы по
шестнадцати штатным обвинениям, включая двенадцать обвинений в
фелониальном сексуальном нападении, плюс по двум федеральным обвинениям в
пересечении границ штатов с целью заняться сексом с несовершеннолетней -
на основании Акта Манна, принятого в 1915 году на гребне паники "белого
рабства". После оглашения каждого пункта обвинения и наказания судья
просил осужденного подтвердить, что тот понял суть вынесенного по его
делу решения.
Он понял - буквально, во всяком случае. Но
заявление Дилана, которое за него огласил адвокат, говорило скорее о
трагедии эмоционального нездоровья и незрелости, нежели о преступном
злом умысле, более о незаконнорожденной любви, чем о криминальном
неправомерном поведении. "Я принимаю полную ответственность" - так
начиналось заявление, в котором подчеркивалось, что оно не имеет своей
целью "оправдать или преуменьшить" преступления Дилана. Но, рассказывая о
своих детстве и юности, отравленных невыносимой робостью и
одиночеством, искупленных девочкой, которая "дала мне возможность
почувствовать себя таким счастливым, каким я не чувствовал себя никогда,
[и] принесла радость в мою жизнь", он не казался осознавшим тот
моральный урок, который должно было преподать его наказание. Более того
(стратегическая оплошность, допущенная вопреки совету адвоката),
казалось, что Дилан признаётся в том, что сделал бы это снова. По мере
того как росли препятствия к тому, чтобы они с Хезер были вместе, по его
собственному признанию, росла и его одержимость: "Я любил ее без ума и
бежал с той, которую любил".
Первые пять лет и четыре месяца
заключения Дилана послали отбывать в федеральную исправительную тюрьму
усиленного режима Рей-брук в Адирондакских горах штата Нью-Йорк. Его
сокамерник, который застрелил человека, отбывал меньший срок и имел
более низкую "классификацию опасности", чем Дилан. Когда я навестила его
в тюрьме, было ясно, что Дилан по-прежнему без ума от Хезер. Этот
обычно неразговорчивый молодой человек говорил четыре часа подряд, и всё
большей частью о ней. Несмотря на то что лекарства, которые он
принимал, несколько умерили его одержимость, он не отказался от своего
высоко-романтического понятия о любви, которая, в конце-то концов, и
есть одержимая любовь. Его мать говорила мне, что в тюрьме он читает, в
основном, книги самопомощи. Но когда я спросила его самого, он сказал,
что его самая любимая книга всех времен - "Грозовой перевал" Эмили
Бронте, которую он прочитал дважды. "Она начинает просто бредить, так
она влюблена в него, - описывал он героиню романа Кэти Эрншо, чья любовь
к цыгану Хитклиффу была почти демонической. - Она говорит, что будет
ждать его всегда, даже несмотря на то, что он не слишком хороший парень -
да он, можно сказать, просто злодей. - Тут Дилан слегка ухмыльнулся,
наверное, сравнивая свою собственную неидеальную репутацию с
чудовищностью этого литературного персонажа. - Даже если она умрет,
смерть не остановит ее любовь; она будет его ждать". На протяжении нашей
беседы Дилана будто несло от прикованной ко дну депрессии (он сообщил
мне, что находился под особым наблюдением в связи со склонностью к
суициду) к мечтательности без якорей. Он объяснил свой план: найти
другого адвоката, который добьется отмены запрета на его общение с Хезер
и сокращения срока заключения. Когда он выйдет, она будет уже в том
возрасте, когда они смогут пожениться.
В то время как Дилан
томился за решеткой, Хезер вернулась в школу. Похоже, для нее это было
нелегко, во всяком случае в первое время. Когда в суде ее спросили, что
"может измениться для тебя в школе, с соседями, с друзьями из-за того,
что с тобой произошло", она, по-видимому, истолковала это как то, что
сделали журналисты и родители, а не как то, что у нее произошло с
Диланом. Между ним и ней ничего не изменилось, написала она. Что же
касается остальных, "некоторые люди относятся ко мне хорошо, а некоторые
другие называют меня шлюхой. Но в основном все просто таращатся, когда я
иду по улице".
Сразу после ареста Дилана Полина Ковальски
выглядела так, будто ей очень хотелось, чтобы пребывание Хезер по ту
сторону закона и на самом деле было наваждением, хотелось думать, что
Хезер и правда была выманена из правильной жизни злодейским взрослым, а
теперь, когда злоумышленник водворен за решетку, ее девочка вернулась
под мамино крылышко и ей уже ничто не должно угрожать. Она была готова
предоставить Хезер некоторую ограниченную "свободу действий". Собиралась
разрешить ей выход в Сеть, но только для выполнения "школьных домашних
проектов": никаких чатов. Надеялась, что ей с дочерью удастся больше
разговаривать друг с другом. "Хочу, чтобы она снова стала нормальной
тринадцатилетней девочкой", - говорила Полина.
Однако не похоже
на то, что демонизация Дилана Хили много чего нормализовала для семьи
Ковальских. "Зато всё изменилось для остальных членов моей семьи, -
писала Хезер в своем заявлении суду. - Они считают, что Дилан пытался
меня у них отнять и использовать для секса. Поэтому теперь они гораздо
бдительнее следят за тем, что я делаю, и мама считает, что должна
принимать за меня все решения". Каждому родителю приходится
балансировать между дозволением и надзором - и Хезер, вероятно,
действительно нуждалась в большем надзоре, чем получала в семье. Но
бдительность Полины, похоже, лишь еще сильнее обратила Хезер против нее.
Роб утверждал в своих бракоразводных ходатайствах, что Хезер хотела
жить с ним; Дилан говорил то же самое. Но когда бракоразводный процесс
Ковальских достиг своего завершения в феврале 1998 года, суд постановил,
что физически и юридически опека над Хезер будет осуществляться обоими
родителями и она должна проводить по одной неделе с каждым из родителей
попеременно.
Когда я последний раз разговаривала с матерью Дилана
Лорой Бартон, ее декларации оптимизма были едва способны скрыть ее
скорбь и тревогу. "Мы любим и поддерживаем Дилана", - всегда говорила
она, информируя меня о его учебе, настроении и диете. Мы никогда не
обсуждали вопросы его безопасности в тюрьме, где "деторастлителям" не
живется хорошо. Лора разговаривала с Диланом по телефону каждые
несколько дней, но редко когда могла позволить себе восьмичасовую
поездку, чтобы добраться к нему на свидание. А пока она пыталась придать
стабильности существованию своего сына в далеких Адирондаках, все стало
более шатко в ее скромном кирпичном домике в Провиденсе. Брак Лоры с
Томом Бартоном, мирным бородатым дорожным рабочим, был окончательно
разрушен стрессом ареста и осуждения Дилана. Давние трещины в их
отношениях расширились, и пара разошлась незадолго до десятой годовщины
своей свадьбы.
Делая жертв
"Суд надеется, при
любви и поддержке ее родителей и других членов семьи, что потерпевшая
придет к осознанию того факта, что то, что сделал подсудимый, -
неправильно, и что, когда она повзрослеет, она примет как данность, что
то, что с ней произошло, было сделано с ней, а не из-за нее", - произнес
нараспев судья штата Род-Айленд, вынесший приговор Дилану, пригвождая
Хезер строгой полуулыбкой. По-видимому, судья счел себя обязанным
исправить ощущение Хезер, задокументированное в судебных материалах, что
она не жертва, что Дилан не повредил ей ни физически, ни эмоционально.
Сидя в первом ряду галерки для публики между своими временно
объединившимися родителями, одетая в простые подростковые джинсы,
хлопчатобумажную фуфайку и подаренные Диланом ожерелья, с волосами,
слегка подкрашенными в рыжий цвет, Хезер кусала нижнюю губу и глотала
слезы, слушая оглашаемый приговор. Теперь она сидела и смотрела на свои
ладошки, сложенные между ног, будто ее ругают.
Многие психологи
считают, что реакции взрослых даже на самое настоящее сексуальное
злоупотребление могут усугублять ситуацию для ребенка, как в ближней,
так и в дальней перспективе. "Часто ребенку причиняется не меньше вреда
тем, как система обходится с его случаем, чем травмой, связанной с самим
злоупотреблением", - гласил доклад Национального центра по дурному
обращению с детьми и неисполнению родительских обязанностей 1978 года.
Но методы системы не стали ощутимо лучше в последующие два десятилетия,
особенно учитывая факт учащения уголовных преследований взрослых за
отношения с несовершеннолетними. Когда девочка испытала то, что она
рассматривает как отношения любви и секса по согласию, нет ничего
хорошего в том, чтобы говорить ей, что она подверглась манипуляции и
виктимизации. "Внушать ей самой и окружающим, что она погублена на всю
жизнь и что этот человек - гад, который только делает вид, что любит ее -
это часто причиняет массу вреда", - так прокомментировал [один из таких
случаев] Фред Берлин, психиатр из Университета Джонса Хопкинса, весьма
уважаемый специалист по лечению сексуальных преступников.
Как
можно предотвратить вред юным, а не причинять его? Как нам вообще
узнать, что вредно, чтобы иметь какие-то ориентиры, направляя их в
сторону счастливых и безопасных сексуальных отношений?
Первый
ответ прост, говорит профессор социальной работы Университета штата
Джорджия Элли Килпатрик: "Спросите их". Дайте им описать их сексуальные
переживания, не навешивая на них заранее ярлык злоупотребления. В 1992
году Килпатрик опубликовала результаты исследования, основанного на
тридцатитрехстраничном опроснике о детском сексуальном опыте, розданном
501 женщине, принадлежавшей к разным экономическим классам, расам и
образовательным цензам. Вместо того чтобы использовать морально и
эмоционально нагруженное выражение сексуальное злоупотребление,
она задала им конкретные вопросы: "Сколько Вам было лет, как часто, с
кем Вы занимались сексом?" "Были ли инициатором Вы или Ваш партнер?"
"Какие в точности это были действия ("целовались и обнимались", "Вы
показывали свои половые органы", "делали минет" и т.д.)?" "Было ли это
приятно, по доброй воле, по принуждению?" "Как Вы себя чувствовали после
этого?"
Килпатрик нашла, что 55 процентов ее респонденток
занимались тем или иным видом секса в детстве (в возрасте от рождения до
четырнадцати лет), и 83 процента - в подростковом возрасте (от
пятнадцати до семнадцати лет), в подавляющем большинстве случаев с
мальчиками и мужчинами, которые не были им родственниками. Из них 17
процентов ощутили этот секс как злоупотребление, и 28 процентов сказали,
что он причинил им вред. Но "большинство детей и подростков,
участвующих в том или ином виде сексуального поведения, находят его
приятным. Они его инициировали и не чувствовали особой вины или вредных
последствий", - поведала она мне. А как насчет возраста? "Мои
исследования показали, что разница в возрасте - без разницы" для того,
как женщины вспоминают о своих ощущениях от детского сексуального опыта,
и его долговременных последствий.
Подростки часто
целенаправленно стремятся к сексу со старшими партнерами, и делают они
это по понятным причинам: старший человек дает им ощущение их
собственной сексуальной привлекательности и взрослости, защищенности и
особости; часто секс с этим человеком лучше, чем со сверстником, который
мало что способен дать в плане удовольствия и навыков. Некоторые
подростки роман со взрослым воспринимают скорее как спасение, нежели как
виктимизацию. Как написал Райан, подросток, сбежавший из родительского
дома в Миннесоту, чтобы жить в коммуне со своим взрослым любовником:
"Джон - первый человек в моей жизни, который позволил мне быть тем, кем я
хотел быть. ... Без Джона я был бы мертв, потому что наложил бы на себя
руки". На самом деле совсем не редкость, что ребенок-"жертва"
воспринимает своего "насильника" как лучшего друга, что привело к
созданию нескольких чудных диагностических и криминологических речений.
Уильям Прендергаст, бывший тюремный психолог и нынешний вездесущий
"эксперт" по злоупотреблению детьми, например, рассуждает об
"изнасиловании по согласию" и "псевдопозитивных" реакциях молодых людей
на сексуальный опыт со взрослыми.
Конечно, существуют различия
между полами в том, как они реагируют на ранний секс. Закон их не
выдумал. Мальчики привыкли думать о себе как о "желателях" и инициаторах
секса, как о стойких "игроках", легко оправляющихся после житейских
"ударов любви". Поэтому среди мальчиков "самооценка негативных эффектов"
секса в детстве "необычна", как явствует из проведенного психологами
Брюсом Райндом и Филипом Тромовичем метаанализа национальных выборок
людей, имевших такой опыт. Девочки и женщины, с другой стороны, гораздо
чаще, чем мальчики, становятся жертвами инцеста и изнасилования, и
гендер усугубляет любые связанные с возрастом неравенства сил, возможные
в межпоколенных отношениях. Филлипс нашла, что девочки говорили о том,
что вступали в такие партнерства охотно и нередко рационально, об
удовлетворении тем взрослым статусом, который они из них извлекли. Но
также они часто и "теряли бдительность со старшими парнями", соглашались
на секс без презерватива, на то, чтобы бросить школу, порвать связи с
подругами и семьями, которые иначе могли бы помогать им в случае разрыва
отношений. Ее информантки старшего возраста предложили другую точку
зрения, с которой можно рассмотреть такие отношения, часто говоря о
своих прошлых старших любовниках уничижительно, а о своем выборе с
сожалением. Филлипс указывает на то, что подобное "плохое поведение" и
"задний ум" не являются исключительной особенностью отношений типа
"старший-младшая". Юный любовник может точно так же изменять и с
неменьшей вероятностью оставить юную женщину с ребенком и без всякой
помощи.
Девушки, которых исследовала в своей книге "Пойти до
конца" Шэрон Томпсон, нарисовали гораздо более позитивную картину таких
романов. Немногим более 10 процентов из четырехсот девочек-тинейджеров, с
которыми Томпсон собеседовала на протяжении 1980-х годов, "сообщили,
что активно выбирали для сексуального опыта мужчин или женщин старше
себя не менее чем на пять лет". У этих девочек "не было сомнений, что
они могут отличить злоупотребление и принуждение от согласия". [В
собеседовании] они представляли себя инициаторами, "настоятелями" [на
завязывании и продолжении отношений] и "покидателями" в этих отношениях,
ловко "перевертывающимися" между взрослой искушенностью и детской
ветреностью в соответствии со своим текущим настроением или любовными
целями.
Которая же история верна - свободно выбранная любовь или
медоречивый обман? "Обе", - мудро сказала Томпсон, когда я задала ей
этот вопрос. Филлипс, по-видимому, с ней согласна. "Вместо того чтобы
постулировать, что отношения типа "взрослый-подросток" на самом деле являются формой виктимизации или что они на самом деле
представляют собой беспроблемные, добровольные партнерства, - чем
продолжать твердить, что желание означает согласие или что разница в
возрасте означает имманентную неспособность соглашаться - нам нужно
сделать шаг назад и "прощупать" нюансы отношений "взрослый-подросток" с
точки зрения участвующих в них юных женщин", - пишет Филлипс. Если мы
хотим обучить юных женщин, как избегать потенциально "эксплуататорских"
отношений, "эти стратегии должны обращаться к [их] переживаемым реалиям,
а также к тем культурным и личным ценностям, которые они сами, их семьи
и их общины исповедуют в этом вопросе". Филлипс призналась в
двойственном отношении к законам о возрасте согласия.
[Примечание
автора: Я также задала этот вопрос видному сексологу и психотерапевту
Лионор Тифер. Она ответила: "Вы должны учитывать субъективность и сферу
опыта каждого отдельного юного человека. Вы не можете объяснить эти вещи
универсалиями - социобиологией или социологией. Вопросы силы не
устраняются" индивидуальными объяснениями, тем не менее; "они сложны".
Тифер привела пример Моники Левински. "С одной стороны, вы можете
сказать, что она сильна: она заставила лидера свободного мира желать ее.
С другой стороны, там присутствует определенное бессилие и вытеснение
амбиций" на сексуальное завоевание.]
"Сценарии всмятку"
""Сценарий
жизни" - наши ожидания того, что мы будем делать сначала, что потом,
что еще позже, и так далее в жизни - теперь чрезвычайно смят в США и
Западной Европе", - сказала профессор педагогики Учительского колледжа
Нэнси Леско в своем интервью 2000 года. Типичные представления
американцев 1950-х годов - что сначала они будут учиться, затем
устроятся на работу, потом женятся, потом родят детей - более не
являются обязательно тем, что думают дети и подростки. "Ничто из этого
более не является чем-то несомненным, - говорит Леско. - В результате
смысл понятий "детство" и "взрослость" оказывается под сомнением и
требует переопределения".
Такое переопределение является тонкой и
непрекращающейся задачей; оно требует серьезной общественной дискуссии и
никогда не будет завершено раз и навсегда. В 1800 году возраст согласия
составлял десять лет по всей Америке. В 1880 году, после паники "белого
рабства", когда десятилетние могли работать на фабриках по четырнадцать
часов в день, он составлял шестнадцать. В 1990-х годах возраст согласия
в буквальном смысле слова гулял по всей карте: в штате Гавайи в 1998
году - четырнадцать, в Вирджинии - пятнадцать, в Миннесоте и Род-Айленде
- шестнадцать, в Техасе - семнадцать, в Висконсине - восемнадцать. В
Нью-Гемпшире секс с лицом, не достигшим шестнадцатилетнего возраста,
считался незаконным, даже если оба партнера не достигли этого возраста.
Но
секс - лишь один из маркеров социальной взрослости, на власть над
которыми претендует закон. Возраст, с которого человек может законно
пить спиртные напитки, курить, бросить школу, сделать аборт, не
уведомляя родителей, просмотреть фильм со сценами насилия или секса или
сесть во взрослую тюрьму, также является предметом споров, как и вопрос,
должны ли родители отвечать по закону, если его нарушают их дети.
Иррациональным образом, по мере того как возраст сексуальной инициации
медленно понижается, возраст согласия повышается. И, в то время как
"взрослый" секс становится преступлением для несовершеннолетних, именно и
только в сфере насильственного преступного поведения "дети"
рассматриваются как полностью зрелые: в конце 1990-х годов в Чикаго
одиннадцатилетнего мальчика судили за убийство как взрослого, и на
момент написания книги уголовные суды над несовершеннолетними,
проводимые по взрослым законам, стали почти обыденностью.
[Примечание
автора: В большинстве штатов подросткам разрешается водить автомобиль и
даже вступать в брак раньше того возраста, когда им становится "можно"
заниматься внебрачным сексом. В Массачусетсе на момент написания данной
книги можно вступать в брак с двенадцати лет, но если кто-то, кто не
является ее мужем, вставит палец во влагалище пятнадцатилетней, даже с
ее прямо выраженного согласия, ему может быть предъявлено обвинение в
"изнасиловании по закону". По статье кодекса штата, озаглавленной
"Преступления против целомудрия, etc.", за фотографирование обнаженных
ягодиц семнадцатилетней полагается до двадцати лет тюрьмы.]
Не
существует четко различимого момента, в который человек становится готов
принять на себя взрослую ответственность, не очевидно и то, что только
совершеннолетние достаточно зрелы для того, чтобы им можно было
предоставлять взрослые привилегии. Люди не становятся взрослыми в
шестнадцать, восемнадцать или двадцать один год, если вообще становятся.
Продолжавшееся три десятилетия исследование тридцати тысяч подростков и
взрослых пришло к выводу, что в когнитивном и эмоциональном плане обе
возрастные группы функционируют на среднем уровне развития,
соответствующем шестнадцатилетнему возрасту (Mike A. Males, Scapegoat
Generation: America's War on Adolescents (Monroe, Me.: Common Courage
Press, 1996)).
Юридически "назначать" некий класс людей
категорически неспособным соглашаться на сексуальные отношения - не
лучший способ защищать детей, особенно если "дети" включают в себя всех
от рождения до восемнадцати лет. Уголовный закон, который не может не
проводить четких линий, не является подходящим способом разрешения
семейных конфликтов на почве несовершеннолетней сексуальности. Однако
если без таких законов невозможно обойтись, они должны делать то, что
Филлипс предлагает в отношении сексуального и любовного образования:
находить некий баланс между субъективным опытом и правами юных, с одной
стороны, и ответственностью и прерогативой взрослых, заключающихся в
том, чтобы обеспечивать их лучшие интересы, чтобы "знать лучше", с
другой. Хорошим образцом разумного законодательства является
законодательство Голландии.
Голландский парламент в 1990 году
сделал секс с людьми в возрасте от двенадцати до шестнадцати лет
законным, одновременно оставив за ними право использовать установленный в
законе шестнадцатилетний возраст согласия, если они сами чувствуют, что
их принуждают или эксплуатируют. Родители могут подать заявление
(жалобу) вопреки воле ребенка младше шестнадцати лет, но только если они
могут представить Совету по защите детей убедительные аргументы в
пользу того, что действуют в лучших интересах ребенка. "Это
законодательство, таким образом, предоставило голландским детям в
возрасте от 12 до 16 лет условные права согласия на сексуальное
поведение, а власть родителей была условным образом уменьшена, - пишет
Дэвид Эванс в своей книге "Сексуальное гражданство". - В то же время
было признано, что все, кому не исполнилось 16 лет, уязвимы перед
эксплуатацией и злоупотреблением и имеют право на соответствующую
защиту. ... Общее законодательное послание здесь состоит в том, что дети
старше 12 лет сексуальны и потенциально самоопределяемы и что они
остаются более слабой стороной в сравнении со взрослыми и подлежат
соответствующей защите, но не под автономной властью родителей".
Этот
голландский закон, в своей гибкости, отражает ту самую
позднесовременную "смятку" - мешанину возрастов и переживаемых опытов на
заре двадцать первого века. "Если бы мы признали, что более не
собираемся [проживать наши жизни] в старом порядке ... мы смогли бы
перестать думать о детях и подростках как о "недостаточных",
"становящихся", - говорит Леско. - Мы смогли бы начать видеть их как
способных, знающих и понимающих. ... Это могло бы стать отправной точкой
иного обращения с их сексуальностью".
Читать далее>>
 |
|
|
