6. Метахронность (="разновременность" - прим. перев.) в педосексуальности

Педосексуальность нельзя свести к дискуссии о статье 176 УК и связанному с ней вопросу вредоносности. В ней самой есть что-то такое нестыкующееся, что проецируется и на уголовно-правовую дискуссию и делает ее столь трудной. Щекотливость, липнущая к педосексуальности, сразу становится ясной, как только мы пытаемся применить к ней ключевое выражение "сексуальное самоопределение". Детям обычно отказывают в способности к сексуальному самоопределению, "ведь они вообще не находятся в том положении, чтобы свободно принимать решения относительно сексуальности". Чаще всего их неспособность принимать решения обосновывают тем, как это делает и Трубе-Бекер, что дети не обладают "достаточным сознанием ответственности или зрелостью, чтобы юридически значимо давать согласие на половое сношение".

Однако это не тот пункт, в котором нестыковка в педосексуальности является критической. Правда, все педосексуальные контакты отмечены принципиальной метахронностью. Но происходит она не от разницы в способности действовать с сознанием ответственности. Напротив, она конституируется сексуальным развитием.

Под ярлыком "педофилия", на что недавно обратил наше внимание Шорш, квалифицируются чрезвычайно многообразные явления. Он перечислил следующие возможности того, "как могут возникнуть сексуальные отношения между взрослыми и детьми охраняемого законом возраста ...: взаимные любовные отношения; эротизированные педагогические отношения; ненасильственное совращение детей взрослыми и взрослых детьми; насильственные (подобные изнасилованию) нападения, действия "по случаю", совершаемые социально неинтегрированными одиночками, но также и другие сексуальные отклонения, более или менее случайно реализуемые на детях: эксгибиционисты, предпочитающие оголяться перед детьми, садистические действия с использованием детей; при фиксации на маленьких детях нередко отмечается склонность к "опредмечиванию" и парциализации детского тела с чертами фетишизма и т.п. Часто сексуальные действия с детьми являются замещающими или "обходными" для недевиантных мужчин, которым выпадает такая особенная возможность". Феномен, проявляющийся в столь разнородных формах, трудно привести к единой точке зрения. Единственное общее, что есть у всех многообразных моделей педосексуальных действий, состоит в том, что один из участников сексуального взаимодействия - взрослый, а второй - еще ребенок. Этой метахронностью пронизаны все педосексуальные контакты, независимо от прочих обстоятельств их возникновения и протекания.

Данное различие может показаться тривиальным, и тем не менее я считаю, что за ним, если его рассматривать с точки зрения сексуального развития, кроется качественный момент, который, пусть и в большинстве случаев не осознается, объясняет те эмоциональные возмущения, которые происходят, когда предаются огласке педосексуальные контакты. Поэтому я хотел бы попытаться обрисовать это различие, причем буду это делать, описывая отношения, в которых взрослый является структурированным педофилом. Тем самым, с одной стороны, станет яснее мой замысел, а с другой стороны, именно сексуальные отношения между структурированными педофилами и детьми в последнее время часто представляют как "контакты по согласию", в которые ни уголовный закон, ни другие социальные инстанции не должны вмешиваться. В процессе нижеследующего изложения можно будет тогда и посмотреть, выдерживает ли это утверждение критическую проверку.

В истинно педофильных отношениях, которые заслуживают это название, а не объявляются таковыми в результате произвольно установленных в законе возрастных границ, присутствует значительная разница в возрасте между партнерами. Качественно эта разница характеризуется тем, что один партнер (ребенок) находится по одну сторону пубертата, а второй (взрослый) - по другую.

В пубертате, как известно, происходит ряд трансформаций сексуальной организации, среди которых обретение объекта имеет в нашем контексте центральное значение. Под обретением объекта здесь подразумевается достижимое лишь после пубертата "оконтуривание" сексуального объекта. Правда, решающее направление развития последующей сексуальной организации закладывается уже в раннем детстве. Но только после пубертата человек обретает сознание своей преформированной в детстве сексуальной организации. Не иначе обстоит дело и с "добыванием" объекта в пубертате, которое правильнее было бы назвать усвоением объекта. В пубертате преформированный сексуальный объект становится как осознаваемым, так и окончательно центрированным. С этим сознательным усвоением сексуального объекта усваивается и значительная часть сексуальной идентичности. В соответствии со своим сексуальным объектом человек начинает воспринимать себя как гетеросексуала, гомосексуала, бисексуала, либо педосексуала и т.д. Для половой жизни сознательное усвоение сексуального объекта имеет значение постольку, поскольку уже от исходящих от объекта стимулов и через направленные на объект интересы можно получать сексуальное удовольствие. Предпосылкой этого объектного удовольствия, следовательно, является усвоение сексуального объекта и его интеграция в сознание.

В педосексуальных отношениях, однако, есть только один партнер с такими предпосылками. В них отсутствует взаимность объектов, поэтому и нелепо рассматривать детскую сексуальность под углом зрения педосексуальности. Педосексуальным может быть только взрослый. Пропасть, пролегающая между ребенком и взрослым в смысле оконтуривания и структурирования сексуального объекта, делает неизбежным, что ребенку при сексуальном контакте сексуальный объект, так сказать, навязывается. Это проявляется особенно явно в начале педосексуального взаимодействия. В то время как интерес педосексуала к ребенку с самого начала имеет в том числе сексуальную природу, о ребенке этого сказать нельзя. Эту одномерность сексуального интереса выразительно рисует Бронгерсма, когда он описывает фантазии, которые играющие дети могут пробуждать в педофиле:

... это была такая прелестная девочка, и при этом такой милый мальчик, что я ощутил порыв желания призвать ребенка к себе, чтобы ему, если он готов к этому, ласкать обнаженное тело и доставить ему и себе высшее наслаждение.

Не ребенок, а исключительно взрослый чувствует половое возбуждение. Представим себе на мгновение, что таким образом возбужденный взрослый поддается своим фантазиям и зовет ребенка к себе. Далее представим себе, что ребенок следует зову взрослого. В то время как последний уже чует сексуальное наслаждение и ожидает прибытия ребенка, будучи возбужден соответствующим образом, ребенок отправляется в путь, не предугадывая ничего сексуального. Между взрослым и ребенком царит диспропорция желаний, которую преодолеть нелегко. Эта диспропорция ведет к тому, что на первое время после прибытия ребенка взрослому приходится свои сексуальные желания "взять назад". С великим усилием будет он пытаться создать ситуацию, которая позволит ему считать, что желания ребенка совпадают с его собственными. Эта попытка преодолеть труднопреодолимую диспропорцию желаний придает педосексуальным отношениям ритуализированное и принужденное свойство:

Но так что же может дать взрослый ребенку, и что дает ребенок взрослому? Прежде всего, следует констатировать, что в педофильных отношениях - точно так же, как и в любых других дружеских отношениях, будь они гетеросексуальные, гомосексуальные или именно педофильные - взаимно дружеское отношение стоит на первом месте. Взрослый выводит ребенка на прогулки, ходит с ним в кино, в музей. Он читает ему вслух, играет с ним в "мюле", в настольные игры, в шахматы, дает ему ставить пластинки, складывать паззлы, водит его в кафе или ресторан, делает свою работу, пока ребенок играет, помогает ребенку делать уроки, чинит ему велосипед и т.д. И в рамках этих отношений, этого целого, эротическое составляет лишь часть, он его при случае гладит по головке, или ребенок садится ему на колени, или они устраивают шуточную потасовку в постели или после купания, и в такой ситуации от взаимного доверия возникает склонность пойти дальше.

Насколько дальше? Настолько дальше, насколько два человека, которые находят друг друга милыми и интересными, могут пойти, причем оба что-то приносят с собой - как взрослый, так и ребенок. Если ребенок уже способен получать оргазм (некоторые дети способны к этому с рождения), тогда связь ребенка со взрослым направлена в том числе на достижение этого удовлетворения. Если ребенок еще к этому не готов, тогда важное место занимает телесный контакт, стремление к удовольствию от поглаживания, к ощущению близости от того, что два человека находятся вместе, к чувству защищенности.

При этом может, естественно, - если ребенок и взрослый в своих отношениях дошли до этого - происходить и коитус, но в очень большом числе случаев отношения остаются в рамках мастурбации и поглаживаний.

В этом описании педосексуальных отношений читаются две вещи. С одной стороны, оно говорит о преследовании педосексуалов обществом, которое вынуждает их выставлять себя лучшими отцами. С другой стороны, утверждаемая мной метахронность сексуальной организации и связанная с ней диспропорция сексуальных потребностей видна в этом описании невооруженным глазом. Так как структурированный педофил об этой разнице знает, он вынужден сохранять высокую степень самоконтроля, о чем и свидетельствует этот текст. Структурированный педофил ни при каких обстоятельствах не хочет показаться человеком, прибегающим к насилию. Ему, однако, по всей видимости, лишь с трудом удается успокаивать свои сомнения на этот счет. Только через полное отрицание своих собственных сексуальных желаний он становится способен оправдать себя. Безграничное отрицание собственных сексуальных желаний хорошо характеризуется преобладающей в апологетических текстах самостилизацией педосексуалов как всего лишь исполнителей сексуальных желаний детей. Самоотрицание педофилов кульминирует в утверждении, что, когда дело доходит до сексуального контакта между ребенком и взрослым, причиной этого в большинстве случаев является ребенок.

Также и повторяющиеся ссылки педофилов на живую сексуальность детей и их попытки найти опору в соответствующих представлениях психоанализа имеют функцию стилизации самих себя как чистых исполнителей детских сексуальных желаний. Усвоение педофилами психоаналитических представлений, между тем, является однобоким. Вполне согласуется с психоаналитическим учением высказываемая педофилами критика господствующего по сию пору противоречивого отношения к детской сексуальной активности. Их особая чувствительность не обманывает педофилов и тогда, когда они сетуют на недостаточную эротизированность отношений между родителями и детьми либо детьми и взрослыми вообще. Не без известных оснований могут они ссылаться на раннего Фрейда, который в "Трех очерках по теории сексуальности" указал на пробуждение полового влечения у ребенка материнской лаской как на необходимое для его сексуального развития:

Она (мать) выполняет только свой долг, когда учит ребенка любить: пусть он станет дельным человеком с энергичной сексуальной потребностью и пусть совершит в своей жизни все то, на что толкает это влечение человека.

Без эротизации отношений между матерью и ребенком - так следует понимать это место - происходит расстройство сексуального развития. Из него, однако, никак не выводится, что детей их матери или другие взрослые должны рассматривать как полноценные сексуальные объекты и соответственно обращаться с ними. Подобная "рихтовка" психоаналитической теории детского сексуального развития педофилами в их собственных, легко угадываемых целях является примером овеществления, которое, помимо всего прочего, следует назвать просто глупым.

Верно, живая сексуальность детей играет при их совращении взрослыми важную роль. На нее опирается педофильный взрослый. Он толкует выражения детской сексуальности в ситуации совращения, однако, на своем собственном языке. Ференци в статье с программным названием "Смешение языков между взрослыми и ребенком. Язык нежности и страсти" описывает совращение как недопонимание, которое случается следующим образом:

Взрослый и ребенок любят друг друга; у ребенка возникает шаловливая фантазия поиграть со взрослым в его маму. Эта игра может принимать и эротические формы, но остается, как и прежде, на уровне нежности. Не так обстоит дело с имеющими патологические наклонности взрослыми ... Они принимают шаловливость детей за желания половозрелого человека или позволяют увлечь себя, не думая о последствиях, в сексуальные акты.

Ференци никоим образом не отрицает эротическую активность детей. Напротив, он описывает их поведение в ситуации совращения как ласковое и соблазняющее. На первый взгляд, его описание соответствует более новой эмпирической литературе, в которой активная роль детей в возникновении педосексуальных контактов подчеркивается вновь и вновь. Но это соответствие - лишь внешнее. Ребенок выглядит ласковым и соблазняющим, верно. Но чего хочет ребенок этим достичь? В чем цель его активности? Он хотел бы, в противоположность утверждениям тех взрослых, для которых ребенок является сексуальным объектом, не совратить их на сексуальный акт.

Несомненно, структурированный педофил ищет близости с детьми не исключительно и даже не в первую очередь в целях удовлетворения влечения. Он ищет близости с детьми, чтобы погрузиться в их мир, который соответствует его собственному внутреннему миру. Он хотел бы жить с "детьми, как ребенок", чтобы свою собственную, ненавистную ему взрослую жизнь сделать как бы несуществующей. Ему на некоторое время удается отринуть возведенный между детьми и взрослыми барьер. В момент, когда ему удается это основанное на иллюзиях отрицание, педофил освобождается от конфликтов, которыми отягощена его собственная взрослость, и от чувства вины, которое, по его собственному опыту, лежит на взрослости вообще. Но в сексуальном контакте с детьми педофил остается взрослым, кем он и является, и воспринимается детьми именно так. По сравнению с детскими гениталиями, он обладает огромным, взрослым фаллосом, который характерным образом той самой все еще отрицаемой разнице между детьми и взрослыми возвращает ее значение.

Трагизм педосексуалов заключается, таким образом, в том, что они не могут отступить назад, за достигнутую ими организацию их сексуальности. Так как они являются взрослыми, они принуждены интерпретировать проявления детской сексуальности на языке, соответствующем их собственной стадии развития, т.е. на языке страсти. Но так как они выросли (структурированы) особенным образом, им приходится в то же время полагать, что между ними и ребенком царит и в сексуальном плане глубокая гармония. Как только любимый педофилом ребенок усваивает, после вступления в пубертат, сообразный ему самому сексуальный объект и разрывает, как это обычно бывает, сексуальную связь со своим взрослым любовником, тогда и педофил не может не осознать, что между сексуальностью взрослых и сексуальностью детей существуют реальные различия. С крушением иллюзионного непризнания этих различий становится очевидным, что взрослый никогда не был объектом сексуальной потребности ребенка.

Эти теоретические выкладки автора основаны на одном тезисе, который я подчеркнул несколькими абзацами выше: в допубертате ребенок якобы не осознает свой сексуальный объект. Этот тезис вполне может быть доказан или опровергнут эмпирически - опросом взрослых людей на тему организации их влечения в допубертате. Тем не менее автор не ссылается ни на какое исследование, доказывающее этот тезис, а просто постулирует его как несомненную истину. Но, например, мои воспоминания детства этому тезису противоречат. Первая эякуляция у меня случилась в 13 лет, что можно считать признаком достижения пубертата. Но при этом в период от 7 до 11 лет я в разное время был влюблен не менее чем в трех девочек (одна из которых была на 5 лет старше меня). И я имел околосексуальные фантазии о них, хотя эти фантазии и не сопровождались такими проявлениями как эрекция. Я не склонен считать себя исключением из правила и думаю, что и многие другие допубертатные дети вполне способны осознавать свой объект сексуального влечения. - dodo

7. Заключительное замечание

Ненасильственные педосексуальные контакты и связи не являются, несмотря на выдвинутые выше критические возражения, чем-то монструозным. В них, возможно, во всяком случае при нынешних резко прочерченных границах между детьми и взрослыми, присутствует количественно бóльшая мера структурного насилия, чем в других эротико-сексуальных взаимодействиях или связях. В них предъявляемое к сексуальным отношениям идеальное требование взаимного удовлетворения потребностей, возможно, едва ли осуществимо. В них, быть может, право ребенка-партнера на сексуальное самоопределение постоянно нарушается. В сравнении с реальностью других сексуальностей это, однако, лишь количественные отличия. И в браке право женщины на сексуальное самоопределение нередко нарушается грубым образом. Точно так же в рамках не вызывающих подозрений сексуальных встреч взаимность удовлетворения потребностей достаточно часто не достигается, подчас одним из партнеров вовсе не планируется. Уголовное право, однако, едва ли могло бы быть подходящим средством для удовлетворения такого рода идеальных требований.

Неограниченная криминализация педосексуальности точно так же не является подходящим средством для улучшения внутреннего климата в педосексуальных контактах или связях. Наоборот: наличие в законе уголовных санкций, помимо немало обсуждаемой вторичной виктимизации [детей] на допросах и судебных процессах, вносит в педосексуальные отношения климат, усиливающий свойственные им нестыковки: криминализация в большей мере вынуждает педофила делать своего партнера-ребенка зависимым "конспиратором", чем это делала бы одна только социальная дискриминация педосексуальности. Криминализация еще усиливает чувства вины во взрослом, с которым ребенок себя отождествляет. Бесспорно, это ведет к дополнительным психическим отягощениям у детей, имеющих сексуальные отношения со взрослыми. Это можно было бы терпеть, только если бы статья 176 УК предотвращала педосексуальные контакты или связи в заслуживающем упоминания числе случаев. Все знания, которыми располагает сексология, говорят нам, что последнее в высшей степени маловероятно.
 

оригинал статьи с примечаниями и ссылками на другие публикации
перевод с немецкого - lesh