| 9:19a |
Время притихло
Очередную годовщину Августа отметит еще меньшая горстка, чем в 2008. Разве что гэбня руками ОМОНа разгонит попытку шествия у перекрестка Садово-Кудринской и Нового Арбата в честь триколора. На фоне техногена Саяно-Шушенской - это так, тьфу. Да и сам сибирский Чернобыль-лайт воспринимается атомизированным населением глухо и тупо. Кто вспомнит ухмылку Путина в интервью Ларри Кингу "Она утонула"? Кто задним числом с равнодушным упоением бросит о необратимо треснувшем совке "Он взорвался!"?
Тем дороже каждый блик апокрифа Свободы, каждая капля его дождя. И не столь важен якобы итог ( всегда временный. ворчливый, старческий). Главное, что тогда, в момент истины, все было правильно.
...к 12 дня моя и наша "Юность", полупустая и судорожная, была похожа на лягушку из опытов физиолога Павлова . Замглавного Виктор Сергеич с отложенными в сторону очками сидел, как бы готовый к аресту. Завотделом спорта Зерчанинов, запинаясь, умолял снять критическую публикацию о Горбачеве, чтобы "не поддакивать новым властям". К нам, в "поэзию", заглянул всезнающий Пьецух. "Ну, сейчас наша армия себя пока-а-жет!" - риска в словах мудрого прозаика не было никакого: армия ввела БТРы и танки, а почуяв перемену ветра, доблестно устранилась, оба движения подпадали под определение "показ".
С поэтами Викторовым и Юрой Беликовым, который спустя год вольет в "Юность" немало провинциальной свежей крови, мы отправились разведать обстановку. На углу пока что Горького у магазина "Колбасы" выносили ящики любимого когда-то "Псоу". Полусухая кислятина хорошо пилась на сухумской набережной, а в Москве не видали ее уже лет 20-25. Факт настораживал вне всяких сирен "тревоги". В районе Елисеева под ремонтным навесом издали блаженно улыбался Тимофеевский-младший, обнимая портфель. В его содержимом, зная Сашину белогвардейскую направленность, я бы не сомневался, но улыбка вмещала полный спектр - от эйфории до капитуляции. А дальше между Долгоруким и Моссоветом клубилась броуновская группа слухачей, зевак и готовых встать насмерть. Вынырнул некий глумливо-коммунальный тип и близко-близко зашептал явно мне: "Что, еще не улетел от нас?..."
Я улечу месяцев через пять, "на флажке" отпускания цен, улечу авантюрно, а вовсе не от страха за свои семитские черты, который, что скрывать, в тот миг, вставил-таки иголочку (отнюдь не китайскую) куда следует, чтобы вернуться спустя три бесконечных года на улицы совсем другого карнавала, к совсем другим лицам, где злым, где мягко, а где и остро, воровски помолодевшим.
Листья пахли дождем, который зависал и раздумывал. Промелькнула кипящая Манежная. Нас - уже без Викторова - несло к Белому дому. Там уже волокли арматуру для баррикад. Выглядело это жалко. На балкон под два зонта охраны вышел сипловатый премьер. "Спасибо, москвичи, - несколько натужно и в то же время по-военному начал свою речь Силаев, - у нас нет пушек, нет оружия, нет войск, у нас есть только вы. Спасибо вам и ради вашей же безопасности я предлагаю уйти, не подставлять свои жизни под штурм. Он вполне вероятен".
Жидких аплодисментов не было. Десятков пять-семь народа наблюдали за действиями энтузиастов с арматурой и бетонными плитами. Среди наблюдавших я вдруг заметил Нину Искренко с неизвестным спутником. Кажется, в эту последнюю, как выяснится в феврале-95, нашу с ней встречу, мы что-то незначащее пролепетали.
Самое важное и глубинное проявляется в момент растерянности - листья, тенькающий дождь, улыбка без берегов, когда еще Победой и не пахнет.
Легко возразить, что сейчас "не пахнет" в миллион раз круче и, скорее всего, навсегда.
Но - взорвалось, и ярче не бывает. Даже спекуляции насчет "русского имперства" - в обе стороны - хочется погладить, как наглую домашнюю кошку с ее колтунами.
Осколки могут сколько угодно себя собирать ( а мертвецы хоронить своих мертвых).
"Август. Время
притихло"
(1969, автоцитата). |