Журнал Саши Сафонова [entries|archive|friends|userinfo]
sasha_bor

[ userinfo | ljr userinfo ]
[ archive | journal archive ]

[Mar. 30th, 2015|03:22 pm]
*В субботу было так:*

Только еще пришел в часовню, не успел еще толком раздеться, пришли на беседу огласительную люди. Да еще ведь ждали на улице, поди, на ветру. Всякий раз на многих увлеченных моими рассказами есть один обязательно мужик, который зевает и всем видом своим показывает, как его ломает тут сидеть и меня слушать. Тогда я начинаю говорить чуть более импульсивно, а логические цепочки протягиваю подлиннее, чтобы сопротивляющийся мозг чувачка, который зевает, сам по себе стал бы цепляться за всякие там данные и логику изложения. Чаще всего мужики начинают бить тревогу, это видно по их лицам: их мозг без их желания начинает следовать дорожками повествования. Достаточно сказать пару раз "из этого следует" и "как вы понимаете". И сегодня один уж и так зевал, и эдак, и вздыхал, и сопел через нос, а про Византию когда стал слушать, гляжу: увлекся…

*В воскресенье было так:*

Детям гораздо больше интересно, чем взрослым. А когда они и сами что-то знают и от своих пап и мам мне начинают ретранслировать всякое удивительное — тут я и сам становлюсь микрошкольником с улыбкою потерянной между ушами. Одна, вот, девочка из третьего класса на Ветхом Завете рассказывала мне и вообще нам всем, как её папа понимает исход евреев из Египта, иудейскую Пасху и, главное, образование еврейского народа. Заслушаться!..

*А сейчас так:*

"Мочит дождь обезьянку". Тут вообще, говорят, снег пойдет — все намокнем. Выходные, как всегда, работал учителем, в эти последние уроки хотелось как можно больше успеть всего засунуть интересного: выходили от меня дети удивленные, пошатываясь. "Последние" — потому что там Страстная же начинается, потом Вход Господень, а там уж и Пасха.
Вот интересное, чтобы можно было подумать и мне, и вам: (из "Оливье Клеман. Беседы с патриархом Афиногором")

"Район, в котором я родился, был занят турками веком раньше Константинополя. В Цараплане были и христиане и мусульмане. И все жили в добром согласии. Единственному полицейскому–турку — я еще помню его имя: Али–Бей — нечего было делать. У нас не было ни ссор, ни стычек, ни тяжб. Христианские и мусульманские дети играли вместе. На крещение приглашались друзья–мусульмане, а они звали нас, когда праздновали обрезание сыновей. Это была библейcкая жизнь, в которой все мы чувствовали себя детьми Авраама. На праздник жертвоприношения Ибрагима, т. е. Авраама, мусульмане закалывали барашка. Нy, а мы ели нашего пасхального агнца. День святого Георгия праздновался всегда особо. Рядом с нашим домом находилась посвященная ему церковь с древней иконой святого. Люди поднимались на холм, чтобы дождаться восхода солнца, а после литургии танцевали. Однако и для мусульман это был праздничный день, праздник Кидирле, аль Хидры, вечного зачина–геля, явившегося иудеям под именем Илии, а христианам под именем Предтечи. Так по крайней мере говорили дервиши. Ну, а молодежь себе веселилась; в этот день полагалось качаться на качелях, чтобы день был удачным!

Братства дервишей играли большую роль в оттоманской империи. Они были хранителями суфитской мистики, и своеобразие каждого из братств определялось в соответствии со способом призывания имени Божия. Именно здесь открылась возможность для духовно значимых встреч между исихастами и приверженцами zikr'a, некоторые из которых придавали исключительное значение nefes–Issa, Дыханию Иисусову. Мусульмане или нет, люди охотно приходили к дервишу: побеседовать, за советом, за утешением, а то и за исцелением.

Дервиши были очень достойными людьми, весьма терпимыми к христианству, обладавшими иной раз подлинным духовным опытом. Общины их назывались текиями. В Эпире их было множество. Их можно было принять за православных монахов: то же длинное одеяние свободного покроя, волосы они, правда, стригли хотя и не всегда. В моей деревне жил дервиш, имя которого я помню: дервиш Ямиль. Он часто приходил к нам в дом, садился с нами за стол. Моя мать и сестра очень любили его и не имели от него тайн. И он лучше знал их сердца, чем священник из нашей деревни".

Правда, интересно?
Link4 comments|Leave a comment

[Mar. 26th, 2015|01:19 pm]
*будничное*

У-у-у, снова снег пошел. Вроде раскланялась уже зима, ан нет – снова здорово. Я вот утром так сильно подмерз, пока до работы дошел, что ушами вспомнил, как мне в январе было, когда я один раз шапку забыл. А вчера, возвращаясь домой и слушая в который уже несчетный раз, что ли в пятый, лекции по религии Древнего Египта, думал отчего-то о том, как хорошо бы вот так сесть и ехать, о чем-то таком электрическом и самодвижущемся, типа детского паровозика с вагонами из супермаркета. Водитель там ничего, здоровый такой господин — я в магазине как-то видал. В вагончик-то, конечно, мне не поместиться, только с обширными ампутациями, а вот на водительское место и с моими габаритами запросто можно. Только музыку эту писклявую с корнями бы вырвать, со всеми проводами, и можно. Не знаю, шел и думал до вокзала. А потом свою электричку увидал и вот так сел и поехал. А в голове как-то ничуть не связывались эти поезда, странный я человек.

«Пятый подвиг — притупить жало едкой печали, которая если будет овладевать нашей душою в разных несчастных случаях, то всякий раз будет лишать нас способности к божественному созерцанию и сам дух низвергать из состояния чистоты, совершенно расслаблять и угнетать. Она не позволяет ни совершать молитвы с обычной ревностью сердца, ни с пользою заниматься священным чтением, не допускает быть спокойным и кротким с братьями; ко всем обязанностям трудов или богослужения делает нетерпеливым и неспособным, погубив всякий спасительный совет и возмутив постоянство сердца, делает безумным, опьяняет чувство, сокрушает и подавляет мучительным отчаянием. … Только в одном случае надо считать печаль полезной для нас, когда она возникает от покаяния в грехах, или от желания совершенства, или от созерцания будущего блаженства. О ней святой апостол говорит: печаль ради Бога производит неизменное покаяние ко спасению; а печаль мирская производит смерть (2Кор 7, 10).

Но эта печаль, производящая неизменное покаяние к спасению, бывает послушна, приветлива, смиренна, кротка, приятна, терпелива, как происходящая от любви к Богу, по желанию совершенства неутомимо простирающаяся к всякой скорби тела и сокрушению духа, и некоторым образом веселая, ободряя надеждою своего совершенства, сохраняет всю приятность приветливости и великодушия, имеет в себе все плоды Св. Духа, которые перечисляет апостол: плод же Духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание (Гал 5, 22). А бесовская печаль бывает очень сурова, нетерпелива, жестока, строптива, соединена с бесплодной грустью и мучительным отчаянием.
Ослабляя подвергшегося ей, она отвлекает от усердия и спасительной скорби, как безрассудная, прерывает не только действенность молитв, но упраздняет и все сказанные духовные плоды, которые доставляет печаль ради Бога». (Иоанн Кассиан Римлянин. Сочинения. Книга девятая. О духе печали. Глава 1, 10—11, стр. 139, 142—143).

Грустный и пристыженный Иоанном Кассианом вспомнил о «а ты, когда постишься, помажь голову твою и умой лице твое» (Мф. 6, 16—17), сошел с электрички, пошел в бюджетную парикмахерскую и обрился под машинку налысо. Такое настало на душе облегчение, радостно снова стало! А потом дома и умылся под краном.
Link1 comment|Leave a comment

[Mar. 24th, 2015|01:36 pm]
16 Март в 13:29 ·
*думаю вот отпроситься с работы*
Вот я и заболел, и у меня простуда. Болит идиотское горло, льют долгие сопли, гудит в голове отвратительная температура и царит там же эдакое лирическое настроение. Поэтому с утра включил себе в наушники фоном радио с progressive house/trance и одновременно, под эти, заставляющие глубоко задуматься звуки, редактирую новостийные тексты и статьи, переписываю свое резюме о том, какой я все-таки преподаватель (меня попросили), отвечаю на письмо одного моего знакомого доброго христианина с вопросом о том, зачем нам Богом даются кожные болезни и душевные скорби, и на письмо одной моей знакомой доброй христианки с вопросом о том, почему в Церкви стало нужно заполнять так много бумажек хороших и разных, и сокращаю-сокращаю житие митрополита Московского и всея Руси чудотворца Алексия до удобочитаемых полутора тысяч знаков, что видится мне делом совершенно сумасшедшим. При этом еще вам умудряюсь тут что-то такое воспроизвести и, обдумывая, как бы мне попроще написать о прп. Анатолии (Потапове) Оптинском, отвечаю на телефонные звонки родных и близких о самочувствии и рассуждаю, как бы мне так попроще, но поэффективнее отпроситься домой с работы.

17 Март в 11:36 ·
"Состояние, позволю заметить, сильно ухудшается, произрастает в какую-то нехорошую сторону. Чувствую я, что проведу эти дни в постели. Берегите себя там уж как-нибудь, пожалуйста, ребята. Утро, конечно, вечера мудренее, но я, повторюсь, уж очень чувствую приближение лютой простуды..." — это было вчера вечером. А сегодня утром я проснулся и молниеносно осознал, со всей тоскою понял, что вчера я ничуть не ошибался.

Работаю из дома — был сегодня лишен удовольствия проехаться утренней электричкой до вокзалов, пройти пешком по Новорязанке, пристраиваясь в общий поток за спины спешащих на работу тружеников, поклониться сначала налево — митрополиту Московскому Алексию в Елоховском, а потом направо — святому Никите на храм Никиты Мученика на Старой Басманной, пройти через вахту в редакцию, раскланявшись с охраною, и сесть на свое рабочее место. И сожрать заблаговременно купленный лаваш-шоти с абхазской жесткой аджикой. Это я так обычно завтракаю, да. Но ничего, болеть лучше дома.

Очень грустно читать ленту, очень. Или это просто так грустно, в перерывах между бесконечными новостями и статьями на всем известные темы? Всякий раз, когда забывается, что ты на самом-то деле все-таки христианин, надо сразу стараться перечитывать вот этот вот кусок текста про Честной и Животворящий Крест:

"Всмотревшись в этот великий символ жертвы и страдания за веру, мы можем увидеть глазами души и сердца нашего иную действительность, потрясающую нас и порождающую священный ужас. Мы видим распятое на Кресте Пресвятое Тело Христа, столь много сделавшего на этой земле и столь сильно пострадавшего во имя всех людей всех времен, во имя людей, столь беспечно пренебрегающих своим спасением.

Мы видим пронзенное копьем Сердце, источающее Кровь Любви и взывающее к Отцу: «Отче, прости им…», в то время как мы сами не можем простить тех, кто причинили нам вред или боль.

Мы видим смирение и уничижение, которое принял на себя Богочеловек во имя твари Своей, в то время как мы сами возмущаемся и болезненно воспринимаем насмешки, которым мы подвергаемся за нашу жизнь и борьбу во Христе.

Мы видим сей громадный и тяжкий Крест, но не можем поднять и несравненно более легкие кресты трудностей нашего краткого жизненного странствия по этой бренной земле. Другими словами, на Кресте Господнем мы можем прочесть истины, которым не научит нас никакая книга, никакой университет, даже вся мудрость мира сего. Мы можем прочесть то, о чем столь точно сказал один современный православный мыслитель: «Подводящий нас ко Кресту приводит нас к самой Святой Троице, дарит нам пропуск в вечное блаженство. Все мы в определенной степени являемся соучастниками распятия Христа или брата нашего. Вопрос в том, хотим ли мы из распинающих стать распинаемыми? Если мы возжелаем этого, то мы будем жить вечно в Царствии Божием и явим его и нашему миру, и нашей эпохе»".

(Архим. Епифаний Иконому. «Православная позиция. Современные подходы». Изд-во «Индиктос», 2006. Перевод с новогреческого: редакция интернет-издания “Пемптусия”. via: http://apologet.spb.ru/)

18 Март в 16:21 ·
За окном на улице так красиво и хорошо: светит яркое солнце, и почти совсем не осталось снега. Мой ноутбук уже старый, и его зарядки хватает лишь на час с хвостиком работы — потом приходится нести его к розетке и работать, сидя на табуретке в углу у шкафа. На этой самой табуретке меня и вынесло на сайт древнерусских берестяных грамот Новгорода Великого, которые оказалось очень занятно читать, на этой самой табуретке я и сижу безвылазно возле розетки, в перерывах между работой перелистываю некоторые на выбор берестяные грамоты. Вот, например, от Григши к Есифу о варке пива: "Поклон от Григши Есифу. Онанья прислал [человека или грамоту] со словами ... Я ему ответил: «Не велел мне Есиф варить перевару ни для кого». Тогда он прислал к Федосье: «Вари ты пиво. Сидишь на выморочном участке [и] не варишь ячмень»". Или вот меня лично тронувшее: фрагмент с упоминанием обиды, нанесенной Давыду: «...Давыда обида и он...». И всё, так и написано.

А тут вдруг приехал меня навестить отец иеромонах N. Пили с ним чай на кухне и разговаривали веселые разговоры о том, как мы с ним поедем скоро на Афон. Осталось только на работе отпроситься в отпуск, накопить денег на дорогу и выправить необходимые документы — у меня на документах срок годности вышел.
Пойду дальше работать к розетке. Богу нашему слава!


22 Март в 11:55 ·
Вчера на огласительных беседах мужчина с дочкой-пятиклассницей, оба нахмуренные и серьезные, очень внимательно все прослушали от начала и до конца, а потом, на улице во дворе у храма дождавшись меня, снова вопросами с начала до конца все рассказать вынудили. И снова так серьезно и нахмуренно меня выслушали. Так и хотелось их за плечо взять и растормошить: "эй, да ладно! ну улыбнитесь уже!" В общем, исхитрился я все-таки, и они у меня рассмеялись: сначала дочка, а вслед за ней и папа. Интересно, как пронимает людей, когда рассказываешь им все по-простому, избегая высоких конструкций, древнегреческих слов и слога XIX века. Они делаются сначала удивленные, откроют рот и смотрят, вращая глазами. А потом ничего, даже расстегивают свои плащи и куртки, устраиваются за партами поудобнее, у нас же занятия в здании воскресной школы проходят, начинают реагировать как-то, улыбаются. А иногда, когда нет настроения, начнешь им сухо все говорить, а они сидят как обиженные дети, надуются и смотрят куда-то за тебя, в окно за доску. И становится тогда неудобно за себя, стыдно. И снова как всегда, увлекшись, начинаешь им рассказывать интересные штуки, конечно, согласно заявленной теме. ... А теперь я уже в воскресной школе, через полчаса уже уроки начну. И знаете, дети — они точно такие же, как и мои взрослые. Если когда тебе самому не интересно, то фиг ты их растормошишь, так и будут в окно смотреть весь урок и под столом в телефоны играться. А со взрослыми: мне даже очень это помогает, что я с маленькими детьми вот уже много часов много полугодий начитал. Придешь потому-что вот так на огласилку, а там те же миши-вани-даши-ксюши, те же самые. Только чуть старше. Такие дела.

23Март в 17:33 ·
*а вот из электрички на коленке*
Весь день работал работою посильной: никто меня не гнал, и я не гонял, тихо спокойно вычитывал необходимое и писал нужное. Но так, незаметно, невидно, вдруг оказался уже на вокзале, в электричке на солнечной стороне, чтобы домой ехать, и солнце жжется и колет меня своими лучами слева прямо в глаз. И вот щурюсь я на солнышке, шмыгаю носом былую простуду, смотрю на неумытые промзоны за окном, такие мне уютные и милые сердцу, и вот что думаю, вспоминаю сегодняшних Оптинских старцев — я сегодня некоторых Оптинских старцев писал, ну, о них, там, писал — и вот что думаю: а ведь никто просто так на небо не попадает, а все только через какие-нибудь мучения и жизненные потертости. Потому что мы все, наверное, разбойники. Как тот разбойник на кресте. Мир разбойников. И солнце разбойников разбойникам светит, и щурятся они на нем, исколотые лучами в глаза, улыбаются желтыми разбойничьими зубами за окно на плывущие промзоны. И все, вроде как, разбойники, только дети — нет.

24Март в 9:35 ·
Получил сейчас от жены весточку из дома: «Соня кладет на пол яблоко, становится на четвереньки и берет его зубами. И где насмотрелась?) Наверное, передачи про животных))». Мы с Соней, честно говоря, очень любим передачи про животных. Раньше и Ваня любил, но теперь он вырос, ругается через скайп с приятелями, достаточно быстро решает арифметические задачи в уме и смотрит на меня как на идиота, когда я включаю эти передачи про животных. А Соничка пока еще тоже любит со мною их смотреть.

А вчера на моих глазах она еще и залезла с ногами в горшок и так, стоя, и пописила. Умница! И я сочинил ей речевку: «Нет! Не горшок, / не что иное, / как если писить — / писить стоя!»

Удивительно разнообразной бывает жизнь. Стану работать.
LinkLeave a comment

[Mar. 13th, 2015|01:45 pm]
11 марта 2011. 17:45.

*а-а, так, ни о чем*

Сегодня ничего не хотелось писать, и я ничего не писал. Не могу остановиться в этом ухватившем меня вихре обыкновенной жизни "спешу". Надо зайти на почту, выпросить бандероль, а мысли совершенно не об этом — никак мне с мыслями не собраться. Это "спешу, спешу" — выматывает. Потому что все мое всегда и везде случается на секундочку-две позже, чем бы надо бы было. В этом "спешу, спешу" — как бы вся жизнь и проходит, как бы которая и дергает меня, как кошелек за веревочку. Как какой-то очень важный кошелек. Вроде, вот сейчас наступишь на него, вот сейчас, а он выскальзывает из-под ботинка снова и снова. Ты быстрее — и она быстрее, ты бросаешься, а она дергает. И уже не до почты, не до бандероли с книгой, которую я жду: все куда-то улетело. А сел, прибежал и сел сейчас в электричку на лавку у окна, взглянул в него на перрон, на людей, выдохнул ртом: фух... — и — знаете? — успокоился. И успокоился, и все успокоилось, и все листья на свете наконец приземлились. Господи, благослови. Приеду на свою станцию и пойду на почту.

*немного всякого ерундового*

Интересно и увлекательно наблюдать за самим собою, когда события пятнадцати- или двадцатилетней давности вспоминаются с живой эдакой яркостью и силой, с буквально по-миллиметровой ясностью, будто это вот только что, с утра было. Напротив же, события какого-нибудь прошлого года — виднеются, как будто бы зашторены едва-едва просвечивающей плотной занавеской, и совершенно не ясно, случилось это полгода-год назад, или это было ещё в далеком-предалеком прошлом веке. И это еще что!

На меня наваливается какое-то вялое, но всё равно слегка пугающее нарушение речи в виде… хммм… дислексии, что ли, или эдакого нехарактерного слабоумия: я начинаю вдруг, убегая намного-намного вперед, обгонять слова или, что хуже, путать их друг с дружкой. Или начинаю вдруг спонтанно говорить совершенно неподходящие, ну абсолютно ненужные существительные, прилагательные и глаголы. Вот разговариваю буднично о всяком с женой, и вдруг говорю: «Жара». Какая жара? Причем тут жара? Я вообще говорил о покупках в магазине, да и холодно на улице, жара только ведь еще летом будет!

Или вот иду к Ване в комнату, говорю ему что-то, улыбаюсь, потому что мне что-то веселое показалось, так как-то здо́рово на сердце: я и не думаю, что говорю, а Ваня сидит за своим столом и смотрит на меня полными удивления глазами. Потому что я, оказывается, что-то такое диковинное ретранслировал из глубин сознания, что вообще не подлежит никакому нормальному описанию и не может быть пересказано.

Слава Богу, письменный текст или то, что мне говорят, я еще пока могу понять и даже письменно же внятно ответить. Но вот интересует меня и сильно забавляет мысль о том, что же будет со мною лет через пять или десять, если жив буду, и Господь позволит. Стану ли я живой радиоточкой, которая бухтит что-то с прикрученной громкостью на непонятных языках, или вовсе разучусь говорить и понимать слова, полностью окунусь в мир неописуемых словами образов и невиданных доселе смыслов? Какое захватывающее удивительное будущее меня ждет!

PS: В начале февраля к нам в гимназию к деткам приезжал целый настоящий отец Андрей Ткачев, протоиерей и интересный со всех сторон замечательный человек. Тогда я обещал, что как только появится видеозапись этого урока, я ею поделюсь с вами, дорогие ребята. Вот. Делюсь.

Встреча протоиерея Андрея Ткачёва с детьми. Видео. Часть1:
http://www.youtube.com/watch?v=Bv8LM-kJxOk

Встреча протоиерея Андрея Ткачёва с детьми. Видео. Часть2:
http://www.youtube.com/watch?v=TM52i9WYTGQ

Такие дела.
LinkLeave a comment

[Mar. 10th, 2015|04:11 pm]
Понедельник, который вторник — короткая неделя у нас из-за минувшего женского праздника, а пятницы хочется еще больше, будто бы все сто дней до нее рабочих. Или даже тысяча. Работая-редактируя, начитался вдобавок к рабочим лентам ещё и фейсбука, кто что написал.

Стало как-то тяжело на душе: какая-то, простите, вивисекция сплошная царит над Церковью Божией. Пишут о Ней люди всякое: и про перемирие и разные стороны, и про искусство и суд, и ещё всякого разного вагон. И, вроде, умные люди — не мне их судить, а тут промаху дают: ведь неделима Церковь, ни по каким признакам Её не разделить. Даже на мужчин и женщин Церковь делить — и то ни в коем случае нельзя, не говоря уже о "воинственные vs. миротворцы" или ещё каком-нибудь противостоянии. "А теперь вы отложите все: гнев, ярость, злобу, злоречие, сквернословие уст ваших; не говорите лжи друг другу, совлекшись ветхого человека с делами его и облекшись в нового, который обновляется в познании по образу Создавшего его, где нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос" (Кол. 3, 8—11).

Потому что: "καὶ ἐὰν βασιλεία ἐφ̓͂ ἑαυτὴν μερισθῇ, οὐ δύναται σταθῆναι ἡ βασιλεία ἐκείνη" (Мк. 3, 24) — зачем-то решил по-гречески привести евангельскую цитату: "Если царство разделится само в себе, не может устоять царство то".

Вот и хочется мне, в который раз уже, сказать — да и сам, начитавшись, сижу, смотрю в окошко на купол Елоховки, сверкающий на солнце, и твержу про себя: "Потише, потише..." — и вам, ребята, хочется сказать: потише, потише.

До Пасхи осталось 33 дня: всего ничего. А вот, что святитель Игнатий Богоносец пишет: "Я пребывал в молчании и не говорил".
LinkLeave a comment

[Mar. 9th, 2015|04:49 pm]
***
Да и, вроде, раньше обычного приехал в гимназию — за час до уроков, хотя, сознаться, я всегда и везде прихожу заранее, а ученики-ребята уже под дверьми стоят, ждут. А, как назло, я сегодня с самого утра — на самом деле вру! со вчерашнего еще дня! — нахожусь в раздражительности. За исключением уроков, я их вчера три провел с детьми и один — со старшими на огласительных беседах, и за исключением, разве что, Сонечки, на все остальное я очень-очень осержен и раздражен. Огрызаюсь на всех и на вся, большей частью в уме, про себя, но все равно. Раздражительность является проявлением гневливости, а со гневом отцы в аскетической литературе советуют бороться, кроме смирения и самоуничижения, еще и перенаправкой гнева на что-нибудь уродское и гадское в своей жизни, например, в моем случае, на мою раздражительность. И вот я, помня о самоуничижении, вырядился как макака, надел самые неудобные разваливающиеся мартинсы, чтобы идти, спотыкаясь, падая и хромая, поехал в гимназию в метро в дикой злобе на свою злобу, раздраженный своею раздражительностью и разгневанный собственным гневом. Ничего не получается, а тут еще под дверью ребята сидят, меня ждут, чучелу. Ну, впустил их, поставил им чайник, достал чашки и печенья, показал, где заварка и ушел, смущенный своею блядской раздражительностью, сел в углу в классе и скрежещу зубами люто на окружающий мир. А, главное, зло берет: сколько ж можно в этом исповедоваться? Нет, ну ведь всякий раз иду со своими гусями: раздражительность, раздражительность, раздражительность, гнев, гнев, гнев. Одно утешение, вчера услышал по телевизору (жена когда отдыхает, любит посмотреть по телевизору идиотское одно шоу, в котором дети разные поют с улицы, а их всех отбраковывают какие-то наглые не понятно кто люди), услышал, как одна семилетняя девочка, указывая на огромного какого-то борова в судейской коллегии, сказала: "Большие люди плохими не бывают". Пусть я гневлив, пусть, зато я огромный, как три тех вчерашних борова, а значит, я хороший. Значит, и я плохим не бываю. Такие дела. Пошел к ученикам чай с ними пить: надо разговориться перед уроком, а то если я сразу с корабля на бал, то меня язык не слушается, за словами не успевает. Поклон!

***
"Сказал авва Памво: “Если у тебя есть сердце, ты можешь быть спасённым”". (Αποφθέγματα Πατέρων, Ι. Παραινέσεις Αγίων Πατέρων, 81).

*всякая чушь*
После уроков купил себе ботинки, и я этому рад до сих пор: новые ботинки всегда производят во мне замирание сердца, когда становится щекотно в горле. Но старые пока не выкинул, жаль их. Со старшими ребятами, так разговор зашел, говорили о настоящести всего, что они делают. Пытался объяснить им, что значат слова одной монахини Т.: "Все бывает только по правде". Они мне с места с издевкой и с деланой такой усталостью в голосе говорят: так что, значит играть в компьютерные игры — это грех? Но не на того напали: нет, говорю, играть в игры — это не грех, но знайте, все, что там происходит, происходит по правде. Поэтому будьте целомудренны, это слово не касается одного лишь секса, скорее наоборот, оно означает целостность человека, цельное мудрование или – цельное мудрое понимание всего происходящего вокруг. Вот, говорю, вы в игрушке разгневались, убили кого-то, вам это кажется: "а, ерунда, это ж игра". А все бывает только по правде, Бог видит намерения, и Он видел ваше намерение убить, и видел убийство, которое произошло в вашем сердце. И вам за него отвечать пред Богом. И рассказал им так: представьте, говорю, дядьку взрослого, он никак жены себе найти не может, а ему уже за сорок, тогда он идет в интернет, создает себе образ эдакого мужика и находит там в блогах девушку, влюбляется в нее и с нею начинает жить в своей голове. Они, мои ребята, задумались. Тогда я рассказал им, что десятки их сверстников, доведенных одноклассниками до белого каления троллингом, покончили жизнь самоубийством. И это — по правде. Что же, спросили меня ребята, нам нельзя играть? Вы, говорю, опять ничего не поняли! Играйте пожалуйста! На здоровье! Горшок нейтрален: в него можно по ночам писить, а можно цветы поставить. Играйте на здоровье! Но будьте христианами и там, будьте целостными людьми и помните, что пред Богом все бывает только по правде. Вот так же, продолжил я, и оккультизм. Это кажется забавным: духи, привидения, тарелочка буквы указывает, свечка в зеркале, но! все это бывает по правде! И мы вернулись к теме урока... И после него (он был третьим), я пошел и купил себе ботинки. Настоящие.
Link3 comments|Leave a comment

[Mar. 5th, 2015|11:30 am]
*так, неинтересное*

Они оказались явно непостные, потому что пока я последний из пакета кусок этот не съел, ничего не мог — ни думать, ни работать, ни-че-го. А всё почему? Потому что шел на работу мимо магазина, да и зашёл с какого-то перепугу, и купил пакет еды «Постное». Открыл на работе и увлёкся. Спрашивается: какое же оно «постное», если пока не съешь — оно жить мешает? Вот так, выходит, если в охотку есть, так и говно скоромным будет. Хорошо, что на том свете есть не надо. Почему? А потому что Христос-то по воскресении Своем хоть и ел, ел-то Он ел с учениками, но не потому, казалось бы, что воскресшим есть надо, а только чтобы показать настоящесть, явность, истинность воскрешения. А так на небе есть совсем не надо. Ура. Еда Царствия Божьего не наследует. Как, впрочем, и богословие. Ни первое, ни второе там не нужно будет.

А Осипов тут, я вспомнил, говорил про мытарства в таком ключе (если не брать в расчет то, что Кураев их апокрифами называет неумными), что это будут не истязания и рожи страшные кругом, а наоборот: вроде, «единым духом душа к душе льнёт», то есть будут нас тем или иным непостным испытывать-предлагать. И что у нас в душе осталось неотмытым, неувиденным, неисправленным, какая-нибудь страстище или, наоборот, так, фигня всякая, то там тебе так и будет: подойдут ко мне с бутылочкой, приобнимут за плечо: «Пойдем, брат, тяпнем по двести: а то на тебе лица нет — весь уже издёргался, как помер!» И пойду-пойду. Сам. Или девушка какая-нибудь красавица подмигнет – и пойдешь за нею, куда велят. И всё. Выбрал. То есть Осипов говорит, что люди сами в ад прыгают. Господи, убереги! На Его только милость и надежда, а на что ж ещё-то надеяться? Не на себя же.

И вот сожрал я это «Постное» до последнего кусочечка, крошки все в рот подобрал ладонью со стола, засоловел и пишу тут всякие очень умные вещи про пост и про воскресение. А по-хорошему — меня надо маргарином кормить, вот чего я много есть не терплю! Впрочем, свыкнусь и с маргарином, я знаю.
LinkLeave a comment

так просто [Mar. 3rd, 2015|02:23 pm]
Вот, продолжаю, с иронией если сказать, то "поститься постом приятным": мало того, что я купил себе аудиоплеер и затолкал в него всю Псалтирь, да и плясовые некоторые тоже поместились, так я ж ещё и заказал себе наложенным платежом в интернете книжечку интересную. Специально читать мне её времени никакого нету, но вдруг, подумал, высвободится чуть-чуть? Вдруг утренние пассажиры в отпуска по весне или к лету поуходят большей своей частью, и поэтому в электричке место высвободится запасное, чтобы читать можно было? А вдруг?

"Что на самом деле сказал апостол Павел. Был ли Павел из Тарса основателем христианства?" — спрашивает у нас в заглавии автор этой интересной книжки Николас Томас Райт. Правда же, интересно? Мне — очень! Да и, признаться, иногда у меня нет-нет, да и возникал что-то схожий вопрос в башке моей дурацкой.

К тому же, такую интересную книжку можно запросто подарить потом кому-нибудь, кому тоже, как и мне, интересно, что на самом деле сказал апостол Павел, и был ли Павел из Тарса основателем христианства.

Эти два дня сильно волновался. А потому что вокзалы изнутри обезлюдили совершенно, и кроме пассажиров с зажатым билетиком во вспотевшей руке, никого нету: всех-всех бродяг и бомжей не пускают, а если те пытаются кучками или поодиночке проскочить мимо охранки, та хватает их за шкирман. И вот я и в понедельник, и во вторник всё волнуюсь, что меня сейчас на вокзал не пустят. Очень волнуюсь. Ведь я могу на работу опоздать — вокзал-то весь кругом обходить сколько времени! Иду сквозь, а они из-под шапок смотрят на меня прищуренным злым глазом. Ну, и я начинаю волноваться, а они тогда еще пуще прищуривают и смотрят. В общем, сплошные нервы. Надо другой, что ли, маршрут придумывать, пока тех снова на вокзал не начнут пускать. Ведь начнут когда-нибудь, ведь должны же.

Хотел сократить цитату, но что-то не могу понять, что тут настолько неважно, что бы можно было выкинуть и поставить три точки. Не нашел. Целиком кусок:

"Современный человек со всех сторон окружен проблемами. У нас болеет ребенок или проблемы на работе; мы не можем жениться или выйти замуж; у нас нет детей, а нам так хочется иметь сына или дочь; мы внезапно теряем свою вторую половинку и жизнь в одиночестве кажется нам бессмысленной; нас волнуют отношения с детьми или с родителями или то, где нам учиться дальше, как и где найти работу, да и вообще найдем ли мы ее; мы расстраиваемся из-за дерзкого поведения наших детей или братьев; нам приходится сталкиваться с душевными расстройствами и болезнями — вот основные повседневные проблемы, которые усугубляются из-за образа нашей жизни и духа современного общественного мнения. Эти проблемы приводят нас к выводу, что Бога нет, потому что мы привыкли видеть в Боге слугу, который занимается нашими повседневными нуждами: мы заболели — просим Его вылечить нас, мы боимся сдавать экзамены в университете — желаем, чтобы Он помог нам удачно их пройти. Однако мы должны себе уяснить, что такого созданного нами самими человекообразного бога, который более напоминает богов древнегреческой мифологии с их человеческими немощами, не существует.

Все мы в большей или меньшей степени несчастны. Нас мучат страхи, недоумение, беспокойство. Наши внутренние проблемы с течением времени обостряются, и мы чувствуем настоятельную потребность в чьей-то поддержке, нам нужна жизненная опора. Некоторые находят выход, обращаясь к психологам, психотерапевтам, семейным консультантам или в кругу своих друзей, которым могут довериться. Но многие в нашей стране доверяются Церкви, несмотря на полемику, обращенную против нее. Люди воспринимают Церковь как родную мать и желают пойти к ней, принести свое горе в ее объятия и полностью доверить себя ее покрову.

Итак, люди приходят в храм, чтобы найти решение своих проблем. Церковь с полным пониманием принимает человека со всеми его насущными проблемами.

Однако проблемы часто обнаруживают душевное состояние самого человека. А поскольку Церковь действительно желает помочь каждому, то дает ему одновременно возможность обратить внимание на собственный внутренний мир, увидеть духовные перспективы и осознать насущные душевные нужды. Так, горе, которое одного человека сокрушает, для другого может служить благословением. И это очень важно понять не для того, чтобы изменить свое поведение, но чтобы изменить свое воззрение, то есть обрести более глубокое постижение происходящего.

Отец Паисий как-то сказал: "Каждый раз, когда раздается стук в дверь, мое сердце сжимается. Треть всех проблем, что приносят с собой люди, — это разводы, на втором месте — рак и другие тяжелые болезни, а на третьем — психические расстройства". И что ответить всем этим людям? Пожалуй, мы должны понять, что сила Церкви не в слове только, но главным образом в ее молитвенной поддержке.

Однажды меня посетил мой однокурсник, а уходя, сказал мне: "Послушай! Ты посвятил себя Богу, а я женился. У меня полно проблем, а времени на молитву нет. Помолись ты за меня". Как это прекрасно, когда человек вверяет свою жизнь церковной молитве, будь то литургической во время церковных служб, или молитве отдельных людей, молящихся в своих келиях.

Там, где я служу, мне довелось повстречать стариков, в сердцах которых я обнаружил сокровищницу Божией благодати. И если у кого-нибудь случится большое горе и он просит меня помолиться за него, то я спешу к моим старичкам и прошу их молитвенного участия и поддержки. Их молитве я доверяю гораздо больше, чем своей. Хорошо бы, чтобы таких людей было больше. Они буквальным образом "бомбардируют" своими молитвами Престол Божий и придают силу нашим слабым попыткам быть услышанными Господом".

(Из беседы митрополита Месогейского и Лавреотикийского Николая с господином Василием Аргириадисом в рамках радиопе¬редачи «Человек на границе миров» вещательного канала Пирейской Мит¬рополии. - Афины. 5-6 февраля 2003 года).
LinkLeave a comment

всякое разное, всякие пустяки за несколько дней [Mar. 2nd, 2015|10:59 am]
Не говоря о первозначении, неожиданно узнал сегодня от Космы, Благодатию Божией Епископа и Митрополита Святейшей Церкви Этолийской и Акарнианийский, ну, из одной его статьи, что такое «симантры». Точнее, наоборот: он помог мне само это слово таки вспомнить, а значение-то его я давно уже знаю. Вот уже около четырех лет я перманентно и стабильно — несколько раз в месяц — всё-то пыжился, всё-то пытался в муках и усилиях вспомнить это греческое слово, когда-то единожды мною услышанное от одних хороших ребят-монахов. А главное — вот только-только на позапрошлом уроке у детей в гимназии я рассказывал про эти самые афонские симантры, тщательно обходя само слово. И сегодня, читая статью владыки Косьмы, я увидел: «Необычайно радостно сегодня бьют колокола и симантры наших священных храмов и святых монастырей». Вздрогнул, как обожгло чаем, кинулся, прошел по сноске к «симантрам» и к своей великой радости удостоверился в подозрениях, что — ура! — «симантра» — это как раз и есть «деревянное било». А я так про них детям и говорил: деревянное, мол, било. И получал законный вопрос: «Деревянное — что? И кого оно било?» А еще милее, что ли, звучит множественное число: «деревянные била». Хочется добавить «вдребезги». Например, «подносы».

***
И хотя мне бы надо в электричке почитать всякое важное про воцерковление армян и чины отречения от ересей к субботним моим огласительным беседам, пока еду, совершенно этого ничего не хочется, а еду, смотрю в окно, радуюсь, что работа закончена на сегодня, солнце на мою сторону садится за промзону — так красиво! И лучше поделюсь с вами недавно увиденной цитатой: "Вместо ангела, вместо святого, вместо того, чтобы Самому прийти, Христос посылает нам ближнего нашего, причем такого, кого мы не уважаем, не любим, и который нас испытывает, который ставит нам уже жизненно вопрос: А твое покаяние — на словах или на деле?" (вл. Антоний Сурожский). Да-да, так-то я и думал. И не только "не уважаем, не любим" — такого посылает, что очень ему в глаз дать хочется сразу. Это очень-очень тяжело во всяком ближнем, даже в каком-нибудь сущем негодяе, козле чортовом, видеть Его посланника, и — мало! — испытывать при нем свое покаяние на истинность, в сравнении испытывать, так сказать. Очень сложно. Но можно, выходит... О! Моя станция уже. Быстро это я доехал как-то. Пойду...

***
Сегодня на площади Трех вокзалов иду с электрички, а впереди меня — огромнейший поп вдруг, оказалось, идет, человек-гора или даже человек-две-горы. Я обрадовался тотчас, думал, что это мой хороший о.Е. приехал, хотя тот и не мог с Ярославского-то идти, ему бы надо было бы с Казанского. Ну, бегу всё равно, его догоняю, начинаю оббегать его справа, дотянул до профиля, посмотрел ещё разок — нет, не о.Е., другой какой-то могучий священник.

Но тоже хороший: я на него как на балкон второго этажа снизу вверх смотрю: так голову запрокидывать приходится и подпрыгивать по-дурацки. Кулачищи — как те катушки от кабеля, не знаю, с запорожец каждый кулак. Вот, подумал, пришел он эдак к благочинному, где он там служит, положил эти два запорожца на стол — бу-бух! — и сказал на иерихонский манер: отче, мол, надо мне в Москву поехать по делу, благослови. И поехал — кто ж такую домину не благословит? Он же и пальцем ткнуть может. Сразу во всё.

Ну, обознался. Улыбнулся я ему снизу, плечи приподнял, мол, бывает. А он вдруг так люто, так строго-строго на меня посмотрел, что улыбочка моя вся обратно по карманам куртки расползлась. Думаю: ничего ж себе людям везёт! Он ещё и строгий! Исповедует эдакий мамонт, наверное, вообще туши свет: люди и обделаться могут с непривычки. Ка-а-ак объявит он епитимью, например, «сто поклонов!», как рыкнет: «сто поклонов!», и вздрогнут паникадила, и в стёклах затрещит чего-то, и лампады закачаются. И упадёшь, и тотчас при нем все сто и выполнишь, мигом.

Отстал я снова, иду за ним: у него подрясник с три простыни — на ветру развевается, как полотнище флага хлопает, на голове скуфья размеров на семь меньше необходимого, словно наперсток на голову надел, ноги в валенках-кораблях — я в один такой целиком помещусь…

Помянул о.Е., задумался, как там он? Как сынок его Д., всё ли прошло? Хороший он человек, замечательный священник. Помню, как он, тоже тот ещё гризли: я в полный рост был ему по плечо, исповедовал при мне одну хрупкую, но, увы, на свою беду не очень воцерковленную женщину в очочках. Я-то в одном углу последование читал ко причащению вслух, да погромче, чтобы остальные тётеньки не слышали исповеданий своих товарок, а он, гигантский о.Е., их по-одной исповедовал в другом углу комнатки.

И вот я, напрягая до упора связки, почти кричал, потому что комнатка небольшая: «Господи Боже мой, вем, яко несмь достоин, ниже доволен, да под кров внидеши храма души моея, занеже весь пуст и пался есть…», а о.Е. грохотал как тысяча камнепадов: «ЧТО-О-О!?!? ДА КАК ТЫ МОГЛА-А-А!?», и пот холодным ручейком бежал у меня между лопаток, и я автоматически ёжился и шмыгал носом. Та женщина как последний осенний мотылёк трепыхала, затихая, в его огромных ладонях, жизнь насовсем уходила из неё от страха, и очки её запотели. А о.Е. рокотал и скрежетал, так, что со сводов потолка сыпалась штукатурка.

На всех окружающих без исключения, включая других священников, это произвело неизгладимое впечатление, особенно на тётенек — я таких ангелов страха давно не видал. Они все аж прозрачные стали перед причастием. А я зарёкся к о.Е. на исповедь не ходить. Подумал: только под страхом смерти. И так его полюбил, что мы подружились.

История его интересная, но я не буду её пересказывать, скажу только, что он оказался бывшим разведчиком-морпехом, который в минуту одного, там, боя дал зарок Богу стать священником, если выживет. Выжил и стал.

Помилуй, Господи, его, отца Е., всех помилуй больших священников, да и нас с ребятами не забывай!

***
У Светония замечательное: еду утром в электричке, кругом жуткая давка, в меня всеми своими углами вонзён микро-мужик в шапочке с помпоном, по всему видимо — бродяга. От него мне вверх прямо в нос пахнет каким-то концентрированным ядовитым роллтоном, он внизу практически обездвижен толпою, воткнут в меня со всеми своими пакетиками, он пыхтит и гневно ворочается, а за мною сразу целая плеяда тёток с химией на голове поднимает страшный вой и скрежет зубовний, будто им тотчас надо выходить, и "пусть все расступятся". И тотчас у меня образовывается прекрасное и замечательное из Светония:

"За несколько месяцев до его (Домициана) гибели ворон на Капитолии выговорил: "все будет хорошо!" — и нашлись люди, которые истолковали это знаменье так:

"Будет ужо хорошо!» — прокаркал с Тарпейской вершины
Ворон, — не мог он сказать: "Вам и сейчас хорошо".
(Гай Светоний Транквилл. Жизнь двенадцати цезарей. Книга восьмая. Домициан).

Причем, именно "ужо". Такие дела, ребята.
Link2 comments|Leave a comment

[Feb. 19th, 2015|12:38 pm]
Я вообще думал, что сегодня среда, и очень от этого с самого утра страдал. Не мечтая выспаться — я давно уже не мечтаю выспаться, я хоть до моей гимназии и до субботних моих огласительных бесед вот уже давно стремлюсь дотянуть. Каждый раз, с каждой середины недели стремлюсь, с каждого ее начала. Потому что устаю в будни, и мне в радость поменять вектор "куда думать".

И только уже в редакции, включив компьютер и посмотрев в календарь, узнал, что сегодня четверг.

Возле общественных бань красного кирпича, а мимо них я как раз и хожу всякое утро в сумерках к станции на работу ехать, стал, глядя на бани, как всегда думать, потому что на этом месте обыкновенно и заканчивается мое правило, как всегда стал думать о том, что умру. Ну, это понятно, так всякий думает. А я думал не о том просто, что вот, мол, я умру, а о том, что это случится достаточно обыденно, буднично и не трагично, как вот эти вот бани совершенно обыкновенные стоят себе из красного кирпича и волос на себе совершенно не рвут, и не станут, даже если их снести решат.

Я читал, что надо просить великомученицу Варвару о том, чтобы не умереть без исповеди и причастия Святых Таин Христовых. Но это всякий знает. Зато я читал у какого-то старца, и очень жалею, что тогда я не сохранил этот отрывок куда-нибудь себе, даже не запомнил, кто это был, читал о том, что если тебе всё же доведется умирать без причастия, то в эти самые последние секунды вспомни тот последний раз, когда ты причащался Христовых Таин, вспомни тот последний раз, когда ты сочетался со Христом, и тогда Он снова у тебя появится в эти самые последние мгновения перед смертью.

Вот Он, тут, внутри. Он никуда не девался с тех пор, как ты последний раз подходил к потиру. Потому что это, все-таки, наверное, гордыня — думать, будто своими шкодиями, своими этими мелкими пакостными делишками можно полностью изгнать из себя Христа, Его благодать. Закрыть солнце ладошкой, ага. Не в силах мы перевесить Христа, Его любовь к нам: очень калибр не тот. А вот не замечать, не чувствовать Его в себе — запросто. Это как при конъюнктивите: глаза слипаются-слипаются гноем, и ты сначала плохо и мутно, а потом уже и вовсе ничего видеть не можешь: ресницы-то слиплись. Но ведь ты же не думаешь, что всего огромного мира вокруг тебя больше нет, раз ты его теперь не видишь?

Вот так, значит, и мы — не изгоняем из себя Христа, но игнорируем Его, забываем о Нем, думаем, что Он ушел, исчез, нету Его. Или вообще о Нем ничего не думаем: причастились, день прошел-полтора, и в голове снова ветер туда-сюда пыль гоняет. А Он есть! И мы, хоть и шкодим дальше, но с Ним соединены! Тем хуже же для нас, если мы не меняемся. "От того многие из вас немощны и больны и немало умирает". (1Кор. 11, 30).

И вот если Господь судит нам умирать без исповеди и причастия, неподготовленными, то надо в последние мгновения вспомнить о Нем в нас, с того, последнего раза так и пребывающем в нас неотлучно. И станет совсем не страшно.

Вот об этом-то я и читал у одного старца, не помню уже у которого. А жаль, что не помню. Поклон.
Link1 comment|Leave a comment

[Feb. 17th, 2015|03:12 pm]
*утром думал. всякие глупости*

Затемно утром, едва только дошел до станции, непреодолимой силой схватило меня за сердце и потянуло с ним туда, на море, что ли. Очень захотелось мне, мчащемуся зимою в электричке во мгле, на море, что ли, конца восьмидесятых попасть. Ну, или середины девяностых, когда я ещё молодой был. Не знаю.

Но, честно говоря, совсем не в этом дело. Вот бывает так: чувствуешь, что тепло уже вот-вот должно быть, и хотя тебе ещё совершенно не тепло, скажем, ты с мороза ввалился секунду назад в жарко-жарко натопленную комнату, хотя ты ещё по инерции дрожишь, и одежда ещё хрустит на тебе будто пластмассовая с мороза, но делается внутри тебя уже тепло: как нечто очевидное уже наступает, еще не наступив.

Вот в этом дело. Или наоборот, как по выстуженной такой комнате, спустившись с постели, прямо босиком сгонять до туалета и мигом обратно через предбанник и комнату промчаться и прыгнуть обратно с головою под согретое одеяло. Еще, тогда бывает, холодно, но уже тепло.

Так и тут: дело в постоянном и непрерывном ощущении чьего-то плеча рядом, плеча, про которое "плечом к плечу" говорят. И я думаю, даже знаю, даже уверен: это плечо Царствия Небесного. А раз так, то и моря никакого уже не надо девяностых, и всё мне нипочем. Потому что радостно. Мне оно уже наступило, еще пока мне не наступив.

*вдогонку к предыдущему. всякие глупости-2*

Это всё едва заметно, почти неопределимо. Нравилось мне одно время, несколько лет назад, объяснять пришедшим на беседы людям, на огласительные беседы пришедшим, если меня речь заносила в смыслы жизни — нравилось мне показывать людям одну Шмемановскую мысль, а потом наглядно, на пальцах, её объяснять. Протопресвитер Александр высказывал такое мнение, что человек рождается "священнослужителем благодарения", и в этом — смысл его жизни. Я это ретранслировал на заинтригованных граждан, и те рассаживались поудобнее, елозя по стульям попами, чтобы нагреть деревянные сиденьица: беседы проходят в помещении воскресной школы, и людям приходится сидеть на школьных стульях за школьными партами. Часто мне это помогает не нервничать, когда я сам сижу за учительским столом. Я ретранслировал им мысль отца Александра и говорил: «Как вы думаете, "священнослужитель благодарения" — это как? Ведь Богу совсем и совершенно не надо, чтобы мы, пользуясь прекрасным всем, без конца талдычили ему вслух: "Спасибо, Тебе, Господи, спасибо, спасибо, спасибо, спасибо..."!» — «А как?» — спрашивали меня ещё больше заинтригованные граждане и ещё усерднее растирали под собой деревянные сиденья. «А вот так, — говорил я. — Представьте себе кормящую маму. Когда ребенок ест её молоко, она счастлива! Ведь ей совершенно не надо слышать от своего ребенка постоянное талдычинье: "спасибо тебе, мама, спасибо, тебе, мама, спасибо, тебе, мама, спасибо"! Но то, что он ест её молоко и растет — уже есть величайшее благодарение для мамы. Так и тут: само то, что мы, "священнослужители благодарения", по апостолу Петру — "царственное священство" — мы, люди, берем, как грудные дети — молоко у мамы, у Бога — Его благодать, принимаем Духа Святого от Него, пользуемся всей этой Его жизнью, да просто останавливаемся в беготне и любуемся красивым морем и солнышком, в конце концов, зная, что это море и это солнце Бог сделал и для "меня самого", само то, что мы растем у Него на руках, как у мамы, и становимся взрослыми по Богу (то есть растем, взрослеем в Боге, "обоживаемся") — это и есть бла-го-да-ре-ние». «Чем христиане и занимаются», — добавлял я и объявлял занавес. И все расходились, недоумевая, что так быстро освободились от этой рутины "сидеть на огласилках у этого толстого очкарика с бородой". Нравилось мне одно время так рассказывать людям, но теперь я перестал. Потому что это, то, о чем я говорил — едва заметно, почти неопределимо, такое руками не потрогать и, воздухом дунув, не сдуть. Вот это и есть то, о чем я писал раньше: плечо Царствия Божьего, плечо Царствия Небесного. Оно всегда рядом, надо просто знать, что оно есть. И если что — облокотиться.
LinkLeave a comment

[Feb. 12th, 2015|12:22 pm]
Вот. Я был вынужден съесть испорченную шоколадку только что, потому что покупал-то я её нормальную, в магазине, в красочной великолепной обёртке с надписью "с марципановой начинкой". Вы представляете: марципановой! А пришел ещё затемно на работу, включил свет, открыл её со всех сторон сразу, а она такая внутри вся сизая, как дым, с налётом таким нехорошим. Ну, и я её съел. Почему… потому что. Потому что, во-первых, не пойду же я её обратно менять далеко к станции, у которой в магазине я её и купил! А во-вторых, ведь мне же хотелось шоколадки, и в результате так оно и вышло: я её съел. Про отравление шоколадом я никогда ничего не слышал, только о переедании им слышал и им утомлении. Был у меня один знакомый инок, утомлённый шоколадом. Но он давно уже выздоровел обратно, насколько я знаю, и с новыми силами уже, так сказать, снова приступил.

Ел сизую шоколадку и вспоминал рассказ о преподобном Варлааме Керетском, который будучи священником из ревности убил свою жену, а потом раскаялся, положил её в лодку и катался с нею по Северному Ледовитому океану на восток, к Белому морю, туда и обратно, пока та не истлела.

Написано: "Труп жены своей он положил в карбас (большая лодка, гребная и парусная, на 4—10 весел; употребляется для перевозки людей и тяжестей по рекам и морям) и в этом карбасе плавал по морю, плавал непрерывно с места на место до тех пор, пока мертвое тело убитой не истлело вовсе. Начав от Колы и держась обыкновенно берега, Варлаам направлялся по Северному Ледовитому океану на восток, к Белому морю; огибал он Святой Мыс, или Нос, около которого море опасно для плавания; далее заходил в Белое море и достигал родной Керети при Кан¬да¬лакской губе. Люди с удивлением видели человека, который один в своем кар¬¬басе плавал по морю, не останавливаясь, без отдыха. Варлаам не ждал себе, как обыкновенные мореплаватели, попутного ветра, чтобы плыть на па¬русах; напротив, плавал против ветра, против волн океана, работая постоянно веслом, не выпуская весла из рук своих и воспевая псалмы Давида. Непрерывно трудясь днем, преподобный ночи проводил без сна, со слезами моля Господа об отпу¬щении греха. Так искупал убийца-священник вину свою".

Ел я эту сизую шоколадку и думал: "Так мне и надо! Ведь, сволочь, затемно ещё о ней думал, в уме деньги в кармане мелочью пересчитывал: "хватит—не хватит?" Вот и ешь!" Ну и съел.

В общем, это так, пустяки. А вот совсем не пустяки то, что я ночью сегодня, глядя туда, ну, где потолок обычно — туда глядя в темноте, лежал, молился что-то, и вот вдруг загрустил-загрустил: "Господи-Господи, что же это я?" — потому что ничего хорошего из меня так и не получилось, а живу уже, надо полагать, вторую половину.

И вот когда я уже купил свою эту шоколадку, но пока еще её не ел, а нес в кармане куртки и шел на работу, то в связи с той моей грустной грустью вдруг подумал, что Светоний в "Жизни двенадцати цезарей" в конце Первой Книги про божественного Юлия как-то легко, без истерик и всплескиваний руками пишет о сопричтении Цезаря к богам, причем, не только по указу, но и самим народом:

"Он погиб на пятьдесят шестом году жизни и был сопричтен к богам, не только словами указов, но и убеждением толпы. Во всяком случае, когда во время игр, которые впервые в честь его обожествления давал его наследник Август, хвостатая звезда сияла в небе семь ночей подряд, появляясь около одиннадцатого часа, то все поверили, что это душа Цезаря, вознесенного на небо".

Как-то так буднично и скучно. И даже «хвостатая звезда» не производит нужного впечатления и не делает удивительным и невероятным этот переход из человеков в боги. Наверное, это связано с тем, кто такие эти «боги», и как к ним вообще относились все остальные.

А как на самом деле? А вот вам маленькая статья с моими сокращениями старенького игумена монастыря Григориат на Афоне, который в прошлом году уже умер:
_______________________________________

Вопрос о предназначении нашей жизни является весьма важным, потому что он затрагивает наиважнейший вопрос для человека: Для какой цели мы находимся здесь на земле. Если же человек верно определится по данному вопросу, если он найдет свое действительное предназначение, то тогда он сможет правильно определиться и по другим повседневным вопросам его жизни, каковыми являются отношения его с другими людьми, его ревностные устремления, профессия, брак, приобретение и воспитание детей. Однако если же человек не определиться правильно по данному основополагающему вопросу, то тогда он не будет иметь успеха в поставленных им жизненных целях. Поскольку, какой смысл могут иметь те цели, когда в целом жизнь человека не имеет своей цели?

Уже в первой главе Священного Писания провозглашается цель нашей жизни, когда священный писатель нам говорит, что Бог создал человека «по образу и по подобию» Своему. Мы тем самым убеждаемся в великой любви, которой обладает единый в Троице Бог по отношению к человеку. Он не только желает человеку дать бытие с некоторыми дарованиями, некоторыми качествами, дать человеку некоторые наивысшие дарования в отличие от других творений, но Он хочет, чтобы человек стал богом по благодати.

Внешне человек оказывается как обладающий простым биологическим существованием, как в сущности и другие живые существа, животные. Безусловно, он является животным, но «живым существом…, которое стремлением к Богу достигает обожения», как его охарактеризовал свт. Григорий Богослов (Слово 38 на Богоявление или Рождество Христово). Только он является таким существом, которое отличается от всего сотворенного, только он является тем, кто может стать богом.

По «образу Божию» означает те дары, которые Бог даровал только человеку, отдельно от остальных Его созданий, так что они составляют образ Божий. Этими дарами являются: разумный ум, совесть, самовластие, то есть свобода, творческая способность, любовь и страстное стремление к абсолютному, к Богу, персональное самосознание или же все, что делает человека превышающим живые существа и что делает человека человеком и личностью.

То есть то, что человека делает личностью, все это является дарами «образа Божия».

Человек, являясь «образом Божиим призывается достичь «подобия», то есть обожения. Творец, Бог человека по природе призывает стать богом по благодати.

Итак, человеку дарованы от Бога дары для того, чтобы быть «по образу Божию» для того, чтобы достичь еще более высокого, достичь с помощью них подобия с Богом и своим Создателем, для того, чтобы иметь с Ним связь не внешнюю, нравственную, но личностное единение со своим Творцом.

Вполне вероятно, что для нас даже так дерзновенно говорить и мыслить, что целью нашей жизни является то, чтобы мы стали богами по благодати. Однако Священное Писание и Отцы Церкви от нас этого не сокрыли.

К сожалению, люди, находящиеся вне Церкви, пребывают в неведении, но в нем находятся и многие в Церкви. Потому что они считают, что целью нашей жизни является, в лучшем случае, просто лишь наше нравственное изменение, чтобы мы стали более лучшими. Хотя в тоже время из Евангелия и из Предания Церкви и от Святых Отцов нам передается то, что все это не является нашей целью. То есть что человек должен стать только лучшим, нежели он есть, нравственным, справедливым, воздержным, весьма внимательным. Все это человек должен обрести, но это не является главной целью, конечной целью ради которой Создатель наш и Творец создал человека. Но какова же эта цель? Обожение. В том, чтобы человек соединился с Богом, но не неким внешним и ощутимым способом, но онтологически, действительно. …

Поскольку человек является «призванным стать богом», то есть он был создан для того, чтобы стать богом, то если он не окажется на пути к обожению, он будет ощущать внутри себя пустоту, что ничего не идет по доброму. Он не радуется даже и в том случае, когда он старается скрыть пустоту иными видами деятельности. Он может одурманивать самого себя, выстраивать фантастический мир, но в тоже время быть бедным, малым, ограниченным и сам в себе ставить капкан и заключать себя в тюрьму. Он может с помощью разнообразного шума, напряжения, телевизора, радио, постоянной информации о чем бы то ни было стараться, как с помощью наркотика забыться, не думать, не беспокоиться, не вспоминать о том, что он идет неверным путем, что он сбился от своей цели.

Однако в конечном итоге не прекращается наказание современного человека, но вплоть до того пока человек не обретет это что-то иное, высшее, что реально существует в его жизни, истинную и творческую красоту.

Источник: Αρχιμανδρίτου Γεωργίου, καθηγουμένου της Ι. Μονής Οσίου Γρηγορίου. Η θέωσις ως σκόπος της ζωής του ανθρόπου. Ε Έκδοσις Ιερά Μονή Οσίου Γρηγορίου. Άγιον Όρος 2007,σελ. 12-16
Архимандрит Георгий (Капсанис), проигумен священной обители прп. Григория, Святая Гора Афон (+2014) «ОБОЖЕНИЕ КАК ЦЕЛЬ ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕКА (Η ΘΕΩΣΙΣ ΩΣ ΣΚΟΠΟΣ ΤΗΣ ΖΩΗΣ ΤΟΥ ΑΝΘΡΟΠΟΥ)
via: http://apologet.spb.ru/
_______________________________________

Во-о-от. Кстати, мы с отцами — одним замечательным стареньким игуменом о. Е. и одним замечательным нестареньким иеромонахом о. К. — были у него, у отца-архимандрита, в гостях в Григориате. Он принял нас, сидя в инвалидном кресле, а переводчиком был один местный григориатский монах-афонит отец С. Отцы мои от смущения растерялись, не знали что говорить, смотрели друг на друга, только отец-игумен Е. что-то совершенно по-детски лепетал, а отец-иеромонах делал ему сложные знаки глазами и рукою. Из-за этого всего я тогда вообще растерялся: ведь я там вообще единственный мирской был, в келлии-то. А отец Георгий улыбался, глядя на нас, и терпеливо ждал. Наконец мои ребята-отцы взяли себя в руки и спросили у него всякое нужное. Поговорили они, вроде, всё решено, тут-то отец Георгий обратил свой взор на меня и спросил: «А ты — кто?» Я ответил, что я учу детей — единственно, на что меня хватило. И глупо разулыбался, покраснев до внутренностей в животе, почти насквозь покраснев. А проигумен священной обители прп. Григория архимандрит Георгий не пожал плечами, не кивнул головой, но глаза закрыл и открыл. Думаю, и этого-то мне было много, "много чести"…

Вот так вот размышляя, я и пришел на работу и вынужден был съесть испорченную шоколадку. Потому что покупал-то я её нормальную, в магазине, в красочной обёртке с надписью. А пришел ещё затемно, включил свет, открыл её, а она такая внутри вся сизая, как дым, нехорошая. Вот тогда-то я её и съел, я её и съел. Такие дела.
Link4 comments|Leave a comment

[Feb. 10th, 2015|10:43 am]
*всякое разное и неинтересное за несколько прошлых дней*

***
Собираясь сегодня утром в гимназию, надел желтые штаны, зеленую майку, красную кенгуруху и стою в прихожей у зеркала, смотрюсь в него толстой своей рожей и, надевая ярко-алую шапочку (есть у меня такая, купил недавно за бесценок), напеваю: "Зачем вы, девушки, красивых любите? Непостоянная у них любовь...". Случайно напеваю, витая сам умом далеко в другом месте, среди зодиаков и миров. Вдруг же понял, что делаю, ой, покраснел в тон к шапочке и рассмеялся на всю прихожую: "Господи, ну не дурак, м-м?" Слышу, жена зашевелилась, дочка Соня в кроватке всхлипнула: пора бы мне в метро бежать. Ну и надел коричневую куртку, синие варежки, зеленый рюкзак, намотал белый шарф, наткнул оранжевые ботинки (они раньше были оранжевыми, а сейчас просто грязные) и сбежал в метро ехать. Красота — она такая, да. С прибабахом. А в гимназии сегодня вместо третьего моего урока к нам приедет отец Андрей Ткачев. И наконец-то я вживую его повидаю. И да, совсем урока не жаль: наверняка он гораздо лучше меня умеет всякое интересное рассказывать. Такие дела. Поклон, ребята!

***
Всегда как-то смутительно и неудобно, когда на урок приходят взрослые, говорят, что им самим интересно, садятся вместе со своими детьми за парты, а у меня тотчас начинают разлетаться во все стороны мысли, я теряюсь и забываю, на чем особенно я хотел остановиться для детей, чтобы они особенно запомнили. Так и сегодня: увидел за партами взрослых, всплеснул руками и забыл, что именно хотел про пророка Елисея такого эдакого сказать, чтобы они запомнили. Так, отделался обыкновенным рассказом. Даже покраснел от смущения. Заругал-заругал сам себя внутри: ну, что это, в конце-то концов, такое? И про Иону пророка уже нормально говорил: забыл, вылетело у меня из головы, что взрослые тут, да и дети куда-то вылетели, один только мальчик Федя остался у меня перед глазами, вот я все ему и рассказал. И про кита, и про дерево с одним листом. Очень он смеялся. Урок закончился, спели мы с ним вдвоем Достойно есть, он у меня спрашивает: "Дяденька Александр Владимирович, а куда мне теперь идти?" — "А, — говорю, — перемена у тебя, милый, иди, тебе на кухне чаю дадут с конфетами!" И он и пошел. Тут только я и вспомнил, что меня взрослые родители контролируют, да и других детей полно. "Ой, — говорю, — простите!" А они мне: "Да ладно, это ничего!" — "Ну, я пойду?" — спрашиваю. "Иди-иди", — говорят, а сами улыбаются. Вот я к другим взрослым и пошел-поехал на огласительные беседы. Сейчас они уже начнут собираться. Такие дела.

***
Включил себе в наушники, как пришел на работу, медленную и очень красивую, несмотря на название, компьютерную радиостанцию «Ambient Meditation – radiotunes[dot]com» — я так всегда делаю: так много лучше работается, чем под непрерывное говорение таких хороших, но таких отвлекающих сотрудников друг с другом и по телефонам; а если кому вдруг я нужен, те стучат меня по плечу, кидают в меня комки бумаги или громко-громко кричат.
Это такая иногда мяукающая, но чаще тихая и протяжная красивая музыка ни о чём, под неё очень хорошо думается обо всяком, смотрится за окно, как там то вертикально, то горизонтально летает снег, как из здания напротив из трубы вырывается дым, теряется, закручивается снаружи против часовой стрелки и растворяется в воздухе среди везде летающих снежинок, исчезает на фоне Елоховского собора, самой-самой его золоченой верхушки, что виднеется над крышами, на фоне самого-самого красивого на свете креста на его верхушке. А-то вот сейчас даже солнце вышло на чуть-чуть!
Конечно, неудобно с утра до ночи сидеть в наушниках. Но сидеть с утра до ночи без них под непрекращающиеся разговоры просто невыносимо иногда: хочется тихой музыки.

***
Иногда чувствуешь себя отчего-то совершенно разбитым, ставишь тогда свою голову щекою на локоть-подставку, закрываешь глаза и думаешь: «Будь так, как Богу надо, а не так, как я хочу!» И ещё так думаешь: «Ну это всё нафиг!» И действительно: всё через минуту уходит нафиг, всякая тревога пропадает и делается спокойно. И только чувствуешь, что рядом что-то хорошее стоит, прямо совсем рядом. Открываешь глаза — и точно! Прямо рядом с локтем стоит на подставке для бумаг деревянный афонский крест, который я с Афона привёз. У Никона-игумена (Воробьёва) где-то в его письмах про крест было. Что-то, что крест — это радость. Помню, как прочел это, так этому и обрадовался.
Но вообще-то говоря, ничего лучше Сонички у меня нет: так люблю её, что не могу удержаться всякий раз и обнимаю её крепко-крепко, а она вырывается, смеется, упирается в меня своими ручками. Потому что я колючий, потому что с усами и бородой.
Надо, чтобы всё было хорошо. Очень надо. Поэтому надо молиться: что ж ещё мы тут можем предпринять? Только молиться. Мир — он вон какой широкий, просто широченный. И на всякие твои мостки всегда лужа чуть шире найдется. Как не прыгнешь, хоть как три Бубки, а всё равно полшага не долетишь. Поэтому надо молиться: «Господи! Сделай так, чтобы всё было хорошо! Пожалуйста! Выручай, Господи!»
И тогда и мостки достанут, и полшага хватит. Или вот такая вот лисичка, как на фотографии, из-за угла на тебя как посмотрит, так хоть ложись и лежи от счастья тысячу лет. Или даже миллион. Если б на работу не надо было – точно миллион лет можно от счастья от этой девочки великолепной пролежать с улыбкою и перехваченным дыханием. Такие дела.



***
Читал от стоящей во мне который уже день радости, вот недавно совсем — этой ночью читал следующее:

Мон. Кириллъ Скиѳопольскій († ок. 560 г.), Житіе иже во святыхъ отца нашего аввы Ѳеодосія Киновіарха. (424—529):

"Когда онъ, какъ было сказано, скрывался въ пещерѣ въ большой вольной нищетѣ и, довольствуясь травами, пребывалъ единственно въ молитвѣ, пришедшій изъ Византіи нѣкій христолюбивый мужъ, почтенный саномъ иллюстрія [1], по имени Акакій [2], услышавъ объ его добродѣтели и будучи любителемъ къ пріобрѣтенію, по евангелію (Матѳ. 13, 45), прекраснаго бисера, пришелъ къ нему въ сказанную пещеру и поклонившись сѣлъ, слушая его увѣщанія и ученія. И узнавъ, что онъ никогда не дерзнетъ взять отъ кого нибудь даже мелкой монеты, молча просыпалъ въ пещерѣ сто золотыхъ и затѣмъ, облобызавъ его, вышелъ; онъ, вернувшись въ Византію, въ теченіи долгаго времени постоянно посылалъ каждый годъ нѣкое опредѣленное благословленіе золотомъ блаженному Ѳеодосію. И это сдѣлалъ Акакій, великій же Ѳеодосій, послѣ ухода иллюстрія найдя на слѣдующій день скрытое въ пещерѣ сказанное золото, прежде всего основалъ надъ пещерой страннопріимницу и принималъ всякаго, приходящаго къ нему. Онъ купилъ двухъ маленькихъ ослятъ и самъ по себѣ уходилъ и приносилъ на тѣлесную потребу. Отсюда онъ положилъ начало устроенію своего общежитія".

[1] Т. е. vir illustris, каковой титулъ придавался высшимъ придворнымъ чинамъ.
[2] Можетъ быть онъ же былъ при Анастасіи военачальникомъ въ Александріи.

То есть что получается? Авва Феодосий с двумя маленькими ослятами сам по себе отправлялся и брал немного денежки, просыпанной как бы случайно Акакием-иллюстрием, ту, что валялась то тут, то там в пещере прямо на полу, шел вниз, в город, покупал там всякого и приносил своим гостям-странникам необходимое на телесную потребу. И вот эти вот два маленьких ослёнка никак не дают мне сегодня покою.

Шел утром на работу и думал: «Ах, как жаль, как жаль, что у меня нету двух маленьких ослят: шел бы я сейчас с ними, смеялся бы, а они от смеха и вовсе останавливались бы и даже хлопали бы себя, согнувшись, ладонями по коленкам, как делают маленькие дети. Мы бы шли, шутили бы и смеялись. А еще жаль, что нет такого иллюстрия с замечательным моим любимым именем Акакий (др.-греч. Ἀκακιος — «не делающий зла», «неплохой»), жаль, нет такого иллюстрия, некоего христолюбивого мужа, который бы тайком просыпал бы у нас на кухне ну хотя бы сто золотых монет.

Впрочем, и без них хорошо (без монет, конечно, хорошо, а не без ослят).
Link6 comments|Leave a comment

[Feb. 5th, 2015|10:41 am]
Письма игумена Никона (Воробьёва) практически все о покаянии и смирении. Да о таком, знаете, глубоком внутреннем покаянии, что даже плакать хочется, поскольку я так не умею. И вот иду по привокзальной площади, а письма эти, эти пронзительные почти в каждом письме, почти в каждой строчке «Боже, милостив буди мне грешному!» — накладываются у меня в голове, в душе на едва-едва начинающую светлеть предрассветную Москву, на все эти Три вокзала с бродягами и нищими в подземном переходе, на аварию в троллейбусных проводах, из-за которой эти самые троллейбусы вытянулись длинной-предлинной вереницей вдоль дороги — и не видно ни начала её, ни конца: видимо конец её, этой очереди, уже на небе. Вот как хорошо про это писал "дедушка Коля":
***
"Письма студентам
Московской духовной академии
24/III—59

Мир тебе, родной!
Твои письма получили. Не смущайся неудачами. Все суета сует, всяческая суета. Чтобы приобрести смирение, а с ним мир Божий (в душе), превосходящий всякое разумение, надо много потерпеть неудач, падений, оскорблений и проч. Постоянные успехи могут погубить духовного человека, поэтому Промысл Божий вынужден посылать нам всякие испытания, неудачи, скорби, болезни и проч., чтобы человек на тысячах примеров познал свою немощь и отдался всецело в руки Божии, а не на себя надеялся.
Господь да хранит тебя, родной наш, и благословит на всякое время. Ждем от тебя письмеца.
Дедушка Федот".
***
"Письма студентам
Московской духовной академии
1/II—60

Мир тебе! Спасибо, что позвонил в воскресенье. Почему-то я очень обрадовался. Даже настроение стало совсем другое. Дай Бог тебе здоровья, мудрости и силы.
Да, епископ Михаил [Чуб] прислал письмо. Благодарит нас за поздравление и шлет тебе пожелание успеха “в богословских науках”.
Я все кисну. Грипп на исходе, а все как-то ненормально. Надо терпеть и понуждать себя. Сами на себя не налагаем никакого подвига, вот и посылается извне. Остается только без ропота терпеть и сознавать, что заслуживаем гораздо худшего. Тогда внешние скорби и болезни вменяются такому в его личный подвиг. О таком способе спасения в последние времена давно предсказано св. Отцами. Слава Богу за все.
Да поможет тебе Господь во всем добром и удержит от скрытого и явного зла. Все больше открывается премудрость Божия в нравственном мире. Если что будет тебя смущать и не сможешь объяснить — не торопись делать рассудочных выводов, обязательно ложных, что узнаешь по их действию на сердце. Скажи себе: Господь знает, если Ему угодно, то в свое время и мне откроет. Тогда успокоишься. Смирение всегда и во всем дает покой и мир душе.
Да хранит тебя Господь!
Любящий тебя дедушка".
***
А я совершенно невыспавшийся проснулся сегодня утром, думаю: «Что-то не то». Перекрестился, свесил ноги с кровати на пол, сел в чёрной темноте, уставившись в неё широко распахнутыми глазами, и вдруг понял: уши заложило! Как в самолёте. Вот я сплю, а у меня, получается, уши заложило, будто я в самолёте уснул. Ну, и пока собирался на работу — всё думал: а куда это я мог лететь в такое неудобное время? Куда это меня всю ночь несло? А пришел на работу и представил: а вдруг это я летал к троллейбусам, в конец очереди, да далеко, быстро, вот уши и заложило? Распахнул окно, высунулся на улицу сколько можно, посмотрел сверху налево на площадь: ан-нет, пошли троллейбусы, пошли. Вот и слава Богу.
Link2 comments|Leave a comment

[Feb. 4th, 2015|10:28 am]
*так просто, чуточку. утреннее*

Если бы можно было всему верить, я бы всему и верил. Вот сегодня в электричке все стали выходить, свет потух, мотор выключился, а я сижу, думаю: рано ещё, нет, не приехали ещё мы, сейчас снова поедем. За окнами перрон видно, вокзал, электричку на соседнем пути, а мне всё не верится, что уже приехали. И только когда вагон совсем уже опустел, тут-то мне тоже сразу поверилось, что мы приехали, это просто я закимарил — разморило меня в теплоте и в духоте вагона — вот сразу и не воткнул, что всё, мол, дальше не поедем. Встал на выход идти, а у дверей на лавочке женщина приличная спит-сидит. Я её за плечо-то тронул: «Женщина! Всё! Приехали!» — «Правда? — встрепенулась она, — Как-то не верится, что уже приехали!» — «Приехали, приехали! Всё! Пора выходить, а то нас с вами сейчас в депо увезут!»

Выскочили мы с нею на платформу, дошли до турникетов, вышли на привокзальную площадь, она налево пошла, а я направо, к переходу. Иду, а самому не верится, что мы уже приехали. Спустился в переход, а там нищих полным-полно: холодно на улице, вот они в переход под площадью и сбились, чтобы погреться. Так остальным людям, как и мне, приходилось сквозь них идти, расчищая себе путь руками, расталкивая их — а что делать? Ведь на работу же надо! Так и шёл сквозь них, так и шёл.

Дошёл потом до самой работы, было холодно, я ёжился и втягивал голову в плечи, дошёл до работы, поднялся в редакцию, показав пропуск вахтеру, сел вот, стал работать, а только так мне и не верится, так и не верится, что мы уже приехали. Всё кажется: вот, сейчас открою глаза, а ещё только станция "Маленковская" за запотелым окном, ещё мне ехать и ехать в этом тепле, а этой духоте, в этом старом, набитом людьми, пахнущем железной дорогой вагоне. Не верю я, что мы приехали.

А вот когда мы действительно приедем, и я открою глаза, и пора будет выходить, тогда будет уже совсем лето, и будет так хорошо, что мы все будем радостные и веселые. И ничего никогда в жизни больше не будем делать, только радоваться и говорить друг дружке: «Надо же! Слава Тебе, Господи наш, слава Тебе!»

А пока мы ещё не приехали, спи, Саша. Спи-спи, никуда выходить не надо.
Link3 comments|Leave a comment

[Feb. 2nd, 2015|01:39 pm]
Я, конечно, понимаю, как утомительно бывает практически непрерывно наталкиваться на цитаты. Но цитата, которую я приведу, как мне кажется, должна наделать вам много хорошего. Всё потому, что сказанное в ней – правда взаправдашняя. Поверьте. И именно так всё и бывает: начинаешь сначала, кажется, через силу радоваться, заставляешь себя славословить Бога, ловишь себя постоянно за хвост мысли и возвращаешь на дорожку к «своим баранам». А потом и на самом деле начинаешь думать: «Слава Тебе, Боже наш, что так всё кругом хорошо!» И тогда исчезают не только грустные мысли и чувства, континенты печали тонут, созвездия уныния рассеиваются как-то сами собой. И остаешься ты дальше идти, скажем, на работу, будто бы совершенно лёгкий, и никто тебе ничуть не мешает, остаёшься идти радостный и лёгкий друг напротив друга: только ты идёшь и только Бог.

"— Принимай всё, как великий дар Божий. Бог никого не обижает. На Небе тебе будет чем утешиться. Получишь большую пенсию, если сама её не уменьшишь своим ропотом.
— Но как, геронда, ведь сейчас я не чувствую в себе Неба?
— Не чувствуешь Неба, потому что не прославляешь Бога. Когда человек живёт славословием, он радуется всему. Есть люди в миру, которые будут судить нас, монахов. Посмотрите на бедуинов, какая у них тяжёлая жизнь, а они благодарят Бога и всегда веселы. Они пшеницу не очищают от камней, а перемалывают как есть, поэтому хлеб у них — сплошные камни! В пище, которую они едят, похоже, нет необходимых микроэлементов, кальция и т. д, поэтому у них совершенно разрушенные зубы. Смотришь, бедуин с одним единственным зубом, а радуется, словно этот зуб у него перламутровый. Другому человеку одного только зуба и не хватает, а он из-за этого чувствует себя ущербным. Всё это значит, что нужно непрестанно славословить, прославлять Бога день и ночь за Его к нам благодеяния.
Один епископ мне рассказывал, что в храме, когда диакон читал Евангелие об исцелении гергесинских бесноватых, один простой прихожанин, который стоял позади епископского места, всё время повторял «Слава Тебе, Боже». Диакон начинает: «Во время оно пришедшу Иисусу в страну Гергесинскую». «Слава Тебе, Боже», — говорит прихожанин. «Сретоста его два бесна» — «Слава Тебе, Боже». «Люта зело» — «Слава Тебе, Боже». «И се устремися стадо все... в море» — «Слава Тебе, Боже». «Я понял, — сказал мне потом епископ, — что этот простой человек был прав, что постоянно говорил; «Слава Тебе, Боже», потому что «слава Тебе, Боже» ввергает бесов в море». И вы постоянно повторяйте: «Слава Тебе, Боже, слава Тебе, Боже», пока стадо не бросится в море...
Славословие освящает всё вокруг. Славословя, человек забывает себя в благодарности, теряет рассудок в хорошем смысле, радуется всему. А когда человек благодарит Бога даже за малое, то потом на него приходит так щедро благословение Божие, что не может его понести. Тут диавол уже не может больше устоять и уходит. (св. Паисий Святогорец. Том V. Страсти и добродетели)".

Вот такие дела.
LinkLeave a comment

[Feb. 1st, 2015|12:22 pm]

***
(Суббота была) Ну, вот, выдались у меня свободные минуты — целое окно образовалась между уроками — сел чего-нибудь записать, погрустить о чем-нибудь непонятном, а вместо этого все дети ко мне разом прибежали и носятся вокруг учительского стола с невообразимым девичьим визгом, от которого в мозгу начинают в ужасе шевелиться клетки вещества. А на двух до окна уроках мне пришлось одним рассказывать о Таинствах Церкви — это первоклашкам и второклашкам, а совсем малышам — о царе Давиде и всей кротости его. И как-то у некоторых из них, которые и то слушали, и другое — с младшими братьями-сестрами, как-то у некоторых из ребят "праща" и "прощение" в головах волшебным образом совместились, что вышло будто бы так: и вложил Давид камень в прощение, попросил: "прости", раскрутил и залепил Галиафу прямо в лоб. Эдакий смысл выходит, что прощение как камень из пращи вылетает — даже убить может. Когда прощение просишь, выходит, бояться надо, чтобы кого-нибудь ненароком этим не убить. Вообще-то, я думаю, это правильно, мы должны беречь тех, кого очень обидели, должны охранять их от всего-всего плохого, они самые искренние нам — те, кого мы обижаем. И надо очень постараться не пришибить кого-нибудь из них своим твердым как камень и со свистом молниеносно разящим "прости". Вот так странно наложилось таинство покаяния на Давида с пращой.

***
А сейчас уже воскресенье, и я вновь, сбегав утром в храм, приехал на длинном-предлинном метро к ребятам в гимназию. Уроков сегодня много, детей будет много, поэтому маленькую свою язву уныния, а оно почему-то вдруг само собой наступило, чем-нибудь залеплю и уберу подальше. Да хоть вот чай сейчас пойду с детьми пить. С пряниками. Чтоб мне старшим поинтереснее про филиокве рассказать, а младшим — про Исава и Иакова...

Link1 comment|Leave a comment

[Jan. 21st, 2015|12:00 pm]
Плохо спалось: исчезла ночь, будто её и не было никогда. Нисколько не почувствовал, вскочив с кровати, что спал только что, что должен был бы отдохнуть, что спина и ноги должны были бы, ну, по идее, пройти: и ведь не прошли, и ведь как гудели, так и гудят, а на работу уже пора. В общем, едва моргнул — а уже шесть утра, пора уходить на работу.

А поскольку я закончил вчера с некоторой грустью последнюю, 7-ую книгу Иосифа Флавия из очень интересной и крайне мне понравившейся "Иудейской войны", то по дороге на работу в наудачу попавшейся мне пушкинской, а, значит, не такой тесной электричке, я решил: а ну-ка поперечитываю-ка Паисия Святогорца его тот пятитомник: я его давно в последний раз читал, еще когда в Лавре работал. И, кстати, тоже тогда в электричках читал, только в загорских. Так все пять томов, а еще письма к монашествующим, и прочитал, как раз когда за окном всякие софрины, хотьковы и ашукинские с зеленоградскими пролетали туда-сюда.

И вот почти сразу же такое явилось, что крепко я задумался, даже чуть не упал, оскользнувшись на тривокзальном перроне. Вот так: "Он [Иуда] знал, что Христос освободит умерших из ада. «Пойду-ка я в ад прежде Христа, — сказал Иуда, — чтобы Он освободил и меня!» Видишь, какое лукавство? Вместо того, чтобы попросить у Христа прощения, он сунул голову в петлю. И посмотрите, благоутробие Божие согнуло смоковницу, на которой он повесился, но Иуда, [не желая остаться в живых], поджал под себя ноги, чтобы они не касались земли. И все это ради того, чтобы не сказать одно-единственное «прости»". (Паисий Святогорец. Том I. С болью и любовью о современном человеке. Глава II). И всё это — ради того, чтобы не сказать одно-единственное «прости»! Грустно это очень.

И мало того, что я знаю некоторых таких людей – это ещё полбеды, это ещё пустяки, может, они совсем и не такие: да точно не такие! — но я сам, сам, бывает, поджимаю к подбородку ноги, чтобы они не касались земли, раз смоковница гнётся подо мною, тяжелым и толстым, лишь бы "прости" не сказать. Лишь бы спастись без "прости". Он же, мол, всё равно милостив. Но ведь Он и правда милостив, однако никакой хитростью Его не обмануть: не проскочишь. В чём же тогда эта милость? А в том, что Он даёт тебе такую возможность сказать «прости». Не "возможность", нет. Не-об-хо-ди-мость.
Вот моя дочка Сонечка, уж как она плачет, как не даётся себе носик чистить: вопит, орёт, слёзы с кулак катятся, вырывается она, увёртывается, ревёт горько, а надо. Потому что не заснёт она с соплями: нос-то не дышит. И вот крутись-не крутись, а надо потерпеть от мамы, никуда не денешься. Так и тут: надо сказать "прости": на ша́ру не проскочишь. И не потому, что Херувим с пламенным мечом зевнуть может, а потому что без "прости" — дышать невозможно, жить.

Вот так мне и думалось по дороге на работу, как-то так и думалось.

Сегодня же утром обратил я внимание вдруг ещё на одну очень-очень интересную деталь: в молитве "Господи Иисусе Христе, Сыне Бога Живаго, пастырю и агнче, вземляй грех мира…" дважды упоминание анафемы стоит со словами "своя, своя их" — по тексту анафема обязательно конкретно своя или чья-то. Вот смотрите:

"Аще же в слове, или в деле, или в ведении, или в неведении, или слово священническое попраша, или под клятвою священническою быша, или под свою анафему падоша или под клятвою ведошася, сам яко благ и незлобивый Владыко, сия рабы Твоя словом разрешитися благоволи, прощаяй им и свою их анафему, и клятву, по велицей Твоей милости".

И это ведь так верно! Нельзя абстрактно констатировать отпадение от Церкви: мол, есть кое-кто, некоторые, кое-где всякие-разные, которые взяли и отпали от Матери-Церкви. Есть, конечно, как же не быть? Это и так всем понятно. Но это еще никакая не анафема. А вот лично кто-то, я, например, если, не дай Бог, напридумываю всякого идиотства в богословии, то, как раз, под свою, т.е. мою анафему и паду.

Из этого всего вытекает один интересный вывод. Нельзя со стороны наложить анафему, ее можно только зафиксировать: есть она или нету ее. А вот свою анафему человек создает себе сам. Поэтому, никакое "анафема" не проклятье, как думает большое количество людей: проклятие, как раз, накладывается, насылается откуда-то извне, со стороны. Да и вообще, стала бы Церковь проклятья на кого-то накладывать, вот ещё! А анафема бывает только своя, собственная, взрощенная самим же собою. И хотя "анафема" (греч. ἀνάθεμα) — переводится как "отлучение" (от греч. опять-таки ἀνατίθημι — "возлагать, накладывать"), я бы перевёл это слово, скажем, как "косяк, косяки".

Вот так, например: "Аще же в слове, или в деле, или в ведении, или в неведении, или слово священническое попраша, или под клятвою священническою быша, или под свои косяки падоша или под клятвою ведошася, сам яко благ и незлобивый Владыко, сия рабы Твоя словом разрешитися благоволи, прощаяй им и свои их косяки, и клятву, по велицей Твоей милости".

Ну, как-то так меня сегодня штырило. А пришёл, и надо дела на работе делать, тексты стоят. Па-а-ашёл читать.
LinkLeave a comment

[Jan. 19th, 2015|12:14 pm]
Встретил вдруг в тамбуре электрички по пути на работу старого знакомого Д. Мы с ним знаем друг дружку еще с детского сада, если что. Потом же в школе вместе учились, потом и работать удавалось иногда в пересечении. Да и так, просто, всякий раз, когда встречались, бывало раньше, на улице — всегда останавливались, разговаривали, расспрашивали друг друга кто как живет и чем дышит. А теперь вдруг утром сегодня повстречались: двинул он меня сзади локтем в бок: эй, привет! И вот пока мы ехали до Трех вокзалов, всё-то он мне говорил, какой же я, мол, стал невероятно толстый, и какой я себе неизмеримый неохватный «батут» отпустил, «видимо для скакания детей», и что он меня «едва узнал», да и то «только со спины». Говорил, что в тамбуре из-за меня вдруг стало тесно, и что таких толстых кабанов «редко где можно встретить», ведь «у остальных кризис настал». По-дружески говорил, по-товарищески. Я же ехал, упершись глазами в его трехдневную щетину (он возвращался с двух суток смены, он, де, охранник на каком-то там складе в Перловке), и с печалью думал, что утром вообще-то очень полезно выкупать своё самомнение вот так вот, будто бы под ледяной водою, под такими вот описаниями собственного «меня». Он всё говорил и говорил без остановки, сколько мыла можно из меня натопить, «любя, по-дружески», сколько тонн я могу «навскидку» весить, и прочее.

А я слушал и слушал, веря и содрогаясь, блуждал мыслями по исписанным хулиганами стенам тамбура, по небритому подбородку приятеля (нас с ним лицом к лицу прижало толпою) и вспоминал «что-то про льва по этому поводу» у Иоанна Колова.

Ах, да! Преподобный авва Иоанн Колов в отечнике Игнатия Брянчанинова говорил: "Кто сильнее льва? Но и он из-за чрева своего попадает в сеть, и тогда вся его сила не служит ни к чему". Вот и я из-за чрева своего попал в сеть, я давно уже в этой сети. И даже сегодняшним утром, еще затемно, я пошел, достал руками и съел сразу три котлеты из холодильника перед работою, перед тем, как отправится на работу. С хлебом съел!

А здесь, уже в редакции, я посмотрел в интернет и нашел вот что: «Толщина священнослужителей иногда становилась причиной самых неожиданных явлений. Например, этнографы описывают бытовавший в некоторых губерниях обычай в рамках сельскохозяйственных обрядов катать священника по полю, приговаривая "Уродися сноп, толстый как поп". Разумеется, это — яркий пример т.н. двоеверия, языческих по сути обрядов в полухристианской оболочке, однако можно заметить, что толщина "попа" мыслилась не как отрицательное качество, а как залог богатого урожая». Источника я не знаю, а взял я эти чудесные строки у иеромонаха Олега (Осипова), насельника Вознесенского Печерского монастыря Нижнего Новгорода и врача, в его ответе на вопрос неких форумчан «Почему батюшки толстые?».

Я, конечно, не священник, судить меня толстого надо, но толщина попы мыслится и мне не как отрицательное качество, а как залог очень богатого урожая. Ну, хочется на это надеяться.

В общем же и целом, у меня теперь хорошее настроение, и пусть будет так, как и будет. Достойное по делам своим приемлю, помяни мя, Господи, егда приидеши во Царствии Твоем. Такие дела.
Link4 comments|Leave a comment

так просто, сегодня и вчера [Jan. 15th, 2015|10:17 am]
Из всех утр, подумалось мне вот тут, приятные без всякого спора бывают утра поздней весной, когда ещё только рассвело, когда ещё только часов пять утра на часах тикает, и на улице ни души нет, всё синее и чуть-чуть оранжевое, и всё как бы мерцает.

Ещё приятные утра зимою, после декабря — в январе, когда мороз злой-презлой, и из тысячи окон может быть горит только два, в которых в одном сидит грустный немогущий уснуть дядька под лампой с папироской, а в другом — усталая мама опять же под лампой таскает и таскает на руках по бесконечному кругу своего неспящего из-за зубов малыша. И опять же — никого на улице, ни души, ни вот хоть бы кого встретить – никого нет, даже дворника. И ночь ещё совсем черная стоит: никуда она не уходила, холодно страшно, а ты идешь с поднятым воротником во всех своих капюшонах и варежках неизвестно куда на работу. Или, скажем, в храм на раннюю-прераннюю литургию.

А осенью, когда все серо-сизое вокруг, прозрачное, но "как бы сквозь тусклое стекло, гадательно", и пар идёт кругом из земли на самое небо, пробираясь через всякие желтые и коричневые опавшие листья, тогда ранним утром очень хорошо сидеть на лавке во дворе, чувствуя, как под тобою постепенно промокают штаны: сел-то, конечно, на мокрое — ночью дождь всё шёл и шёл, шёл и шёл. И делается на душе невообразимо спокойно, и ни о чём уже таком не переживаешь, просто сидишь и дышишь тёплым паром в сжатые в один замок с переплетенными пальцами руки. И молишься тогда хорошо, лучше молишься, чем весною, потому что там всегда мешает вот эта радость, а тут этой щенячьей радости нет, тут — под снова начинающимся дождем есть мир в душе, не мiр, а мир. Не мiр как мiроздание, а мир как примирение.

А летом утра короткие очень, можно случайно и не заметить, бывает. Вроде встал, потому что птицы орут нестерпимо: видят, что ты спишь, и орут, видеть тебя хотят. "Ну вот он я, птицы", — скажешь, и вроде встал уже. Вдохнул несколько раз прохладный ещё воздух, пошёл, умылся на улице водою холодной, хоба! — а утро уже кончилось, уже день давно. Где утро? Аух, нету. И делаешься ты почему-то тогда во всём уверен, во всём совершенно уверен. И в Боге, что Он милостив, и в людях, что они тоже ничего. И правило тогда не так медленно и долго вспоминается, как зимою: тогда оно из-под сотни курток, свитеров и маек вылазит наружу в ночь медленно, нехотя и тихонько, такое согретое, из внутреннего как бы кармана из левого; а тут, летом-то, его будто перед глазами в воздухе чернилами чётко буква в букву написали: идёшь и читаешь, идёшь и читаешь. Птицам только иногда киваешь, если они вновь расшумятся, разойдутся: "вот же он — я, тише, тише".

А других утр я не люблю, другие утра все гадкие. Такие дела.

***

*рабочее*
Заблудился немного среди поисков кое-каких себе подтверждений и случайно попал на проповедь румынского архимандрита Клеопы от 31 декабря 1970 года про Новый год и календарь. Нашел там интересное:

"Когда он [Александр Македонский] умирал, генералы спросили его:

– Ваше Величество, из чего тебе сделать могилу? Из мрамора? Из золота? Из драгоценных каменьев: гиацинта, хризолита, оникса, аметиста или рубина?

Все драгоценные камни ему назвали. А он ответил:

– Когда наступит смерть, не будет ничего! Не делайте мне могилу из золота и драгоценных каменьев, а сделайте мне могилу и гроб гранитные. И не надевайте на меня позолоченных облачений, а оденьте меня просто, как простого человека. И проделайте в гробу два отверстия: одно слева и другое справа.
– Но зачем это?
– Через них высуньте мои руки пустые, чтобы видели все, что ничего я не взял с собою после смерти".

(Архимандрит Клеопа (Илие) "Новый год и календарь")
Link2 comments|Leave a comment

navigation
[ viewing | most recent entries ]
[ go | earlier ]